Человек в стальном френче, мельком взглянув в данные, спросил - когда же появятся интересные фильмы? Вопрос был обращен к Андрею Вавилычу, но тот, вперив взор в сторону начальника, безмолвствовал. Тогда вопрос человека во френче повторил сам Григорий Максимыч, на что Андрей Вавилыч ответил, указывая на данные:
- Здесь имеются выводы. Фильмы скоро не появятся, поскольку в киноорганизациях занимаются совершенно посторонним делом.
- Каким же посторонним делом? - спросил неизвестный.
И опять Андрей Вавилыч безмолвствовал.
И опять Григорий Максимыч вынужден был повторить вопрос человека в сером и повторить в несколько строгом тоне, так как Андрей Вавилыч совсем не имел желания болтать чёрт знает перед кем! Андрей Вавилыч сказал:
- Возьмем хотя бы тему сокровищ Александра Македонского, на среднеазиатском языке Искандера Двурогого…
Человек в стальном, - разумеется, через посредство Григория Максимыча, - начал подробный расспрос. Андрей Вавилыч, глядя на своего начальника, отвечал по мере сил. Концом глаза он видел, как мелькают в воздухе очки неизвестного, который всё не хочет их надеть на нос!
Выслушав Андрея Вавилыча, человек в стальном, помахивая очками, углубился в просторное кресло и оттуда мечтательно заговорил:
- А всё-таки удивительные и талантливые у нас люди! Идет небывалая, жестокая и страшная война. В один день исчезают целые города, погибают сотни тысяч людей, мы недосыпаем, часто мы голодны, а всё же есть мечтатели, которые думают - о чём? О сокровищах Александра Македонского! И как думают!.. Как убеждённые, как знающие, как уверенные в их существовании, так, что невольно кажется, будто сокровища действительно существуют и лежат где-то в песках, или на дне реки, или в пещере, где-нибудь на Памире! Или ещё где-нибудь! Что же всё это значит? Ну, - что эллинская культура близка нам и мы являемся её наследниками. И ещё, - что мечта неистребима, какие б войны ни посылали на нас фашисты. Мы будем мечтать, - побеждают мечтающие, провидцы, пророки, апостолы…
"Тоже, апостол нашёлся!"- подумал Андрей Вавилыч, искоса глядя, как неизвестный, размахивая очками, быстро вскочил, пожал руку Григорию Максимычу и устремился с рукой к Андрею Вавилычу. "Лезет ещё с рукопожатиями", - продолжал думать Андрей Вавилыч, нехотя протягивая человеку во френче три пальца.
После довольно продолжительного отсутствия вернулся Григорий Максимыч, явно довольный тем, что спровадил родственника. Начальник уселся за стол и сказал, потирая руки:
- Умнейшая голова! Меня посетил. Да и вас, Андрей Вавилыч, похвалил. Теперь перед вами, Андрей Вавилыч, дорога открыта. Поздравляю.
- Ни один ваш родственник, Григорий Максимыч, не в состоянии испортить мне дороги, пока вы разрешаете мне стоять на ней.
- Ва, Андрей Вавилыч! Вы не узнали его? Ведь это не мой родственник, а…
И здесь Григорий Максимыч выпалил такую фамилию, при звуке которой все внутренности Андрея Вавилыча покрылись льдом, а язык примёрз к губам. Он хотел сказать было, что не узнал из-за снятых очков, но вместо слов что-то похожее на блеяние выскочило изо рта его!
Еле волоча ноги, вернулся в кабинет свой Андрей Вавилыч. "Кого не узнал! Чьим рукопожатием брезговал! О ком внутренне отзывался пренебрежительно!" - вот какие мысли скользили, сталкивались и мешались в голове его.
2
У Андрея Вавилыча много друзей, которые за него - в огонь и воду. И это вполне понятно. Умственный багаж Андрея Вавилыча так велик, что способен обогатить всех, и в то же время так объемен, что от багажа каждого отдельного человека берет себе известную, может быть, даже малополезную для того долю, отчего тот, вышесказанный, радуется.
Прихожу к Андрею Вавилычу вечером достопамятного дня.
Сам - полулежит на диване. Возле - сидит Хоржевский, поодаль - огромная туша Бринзы, - оба наши сотрудники, оба весьма различные и по-различному дружащие с Андреем Вавилычем и по-различному ненавидящие друг друга. Бринза считает, что Андрей Вавилыч слишком много времени отдает обществу и мало - себе и своей пище, так как, по мнению Бринзы, ничто не важно для человека, кроме еды и смежных с нею наслаждений. Хоржевский, наоборот, недоволен общественной деятельностью Андрея Вавилыча. Мало, мало и мало! При чём тут пища, питье или, - тьфу, тьфу! - любовные услады? Именно сейчас подошёл тот момент, когда, если удачно помочь обществу, оно сделает неслыханно большой прыжок вперед!.. Бринза рычит, бывало:
- А нам надо прыгать в блины и в пиво, и в паштет! Хватит с нас прыжков в будущее. Подчиним свой живот строгому покрытию потребностей, - и вот оно, счастье!
Хоржевский, - чёрненький, плотненький, с постоянно выпачканным носом, сливающимся с его усами, похожий на галку, - суетится вокруг огромного Бринзы, притоптывая ножками, возражает:
- Антиобщественник! Мздоимец! Вымогатель! Подкупная крыса! Кто одобрит ваше поведение? Никто! Общество уничтожит вас, уже приближается этот срок.
И тут они, перебивая друг друга, начинают давать советы Андрею Вавилычу, который снисходительно слушает их, так как считает, что в споре всегда возможно найти полезную "среднюю", применив её, разумеется, к работе нашего учреждения.
Но в этот день Бринза и Хоржевский молчали. Молчал и Андрей Вавилыч. Он лежал на диване, устремив в потолок взор своих жёлтых, тигровых глаз.
Бринза больше говорит об еде, чем угощает ею других. Наоборот, он предпочитает есть у других. Лишь тем и объясняю, что наш отдел узнал, кто был в кабинете Григория Максимыча, кто жал руку Андрею Вавилычу, - так, что даже Бринза, проникшись небывалым почтением, принёс кое-какую пищу, чтоб совместно угоститься… Андрей Вавилыч отличался всегда неразборчивым, но солидным аппетитом, и не было ещё случая, чтобы он, - а особенно в наше время, - отказывался от пищи. Здесь же он сказал:
- Не время. Другие соображения. Прошу посетить на днях. Когда проработаю. И - выскажу. Пока же…
Они поняли его в самом начале, как он открыл рот. Они поднялись и вышли на цыпочках. Когда они стояли на пороге, Андрей Вавилыч сказал:
- Обождите.
Там, где обычный смертный страдает, оплакивая ту или иную оплошность, великий человек только возвышается. Таков и Андрей Вавилыч. Он не сказал, он попал в цель!
- В ближайшие дни будьте ко всему готовы. А пока вы свободны.
Они не вышли, - они выплыли, хотя, повторяю, характеры их абсолютно противоположны.
По их уходе Андрей Вавилыч обратился ко мне. О, чудо! Лицо его просветлело, сладостная шелковая игра мысли виделась на его гладкой поверхности. Он слегка приподнялся на диване и сказал:
- Оскорбление служащего по должности его не есть обида личная. Служащий должен страдать как таковой. И я страдал как таковой! Теперь же я отстрадался. То, что при мне были сняты очки - это намерение, а не случайность. Предполагалось испытать мою решимость и независимость…
- Андрей Вавилыч…
- Не мешайте! Срывается пелена с тайны. Почему он не подверг смеху разговоры о сокровищах, хотя их в Плане и нет? Почему он говорил так мечтательно, как люди подобного энергичного склада в жизни не говорят? Почему он одобрил ищущих сокровища, хотя их никто, фактически, не ищет, а произошёл глупый разговор, я и докажу вам это немедленно же! Почему меня вызвали в кабинет начальника Отдела?!
- Андрей Вавилыч…
- Не унимайте меня! Слушайте. Там, наверху, ничего зря не говорится, а тем более не делается. Там каждое слово - валюта. И поэтому, когда меня вызвали, то уже намеревались намекнуть мне, а поглядев на меня, - намекнули. Ясно? По-видимому, государство имеет какие-то сведения, которые не желает опубликовать, - кто знает, не по соображениям ли дипломатическим? - но государство желает знать. И едва лишь оно узнает, как немедленно включит в План, и сокровища Александра поступят в нашу национальную сокровищницу!
Поражённый, ошеломленный, уничтоженный, я спросил:
- Андрей Вавилыч! Неужели?
- Да, - ответил он со всегдашней скромностью, - да, выбор пал на меня. Не грековеды, не археологи, не палеонтологи и не библиографы будут искать сокровища, не профессора и доценты, а я - Андрей Вавилыч Чашин! Кто я? Сын коллежского секретаря из архива Министерства Иностранных Дел! Моя мать - из мелкоторгового класса, с Камер-Коллежского вала. Достопримечательным событием в жизни моего деда, николаевского солдата, был день, когда он стоял на часах возле пушки "Онагр" у главного фасада кремлевских казарм, и мимо шёл царь, ныне в бозе почивший, - и чихнул. Вот и всё. А я? На какую высоту поднят?! Я встану почти рядом с Александром Великим, Искандером Двурогим! А?!
- Здорово!
- Ещё бы не здорово. Надо помнить всегда, старина, что ты песчинка, но вихрь метнёт - и вот ты уже ответственная песчинка.
Признаюсь, я впервые видел Андрея Вавилыча столь возбуждённым, и не скрою, что мне это было приятно. Сила всегда есть сила! Однако он быстро взял себя в руки и уже спокойно проговорил:
- Надевайте калоши.
Час спустя мы сидели в комнате длинного консультанта - Василия Наумыча Ерохина-Массальского. Разнообразие книг и предметов, начиная с научных приборов и кончая детскими игрушками, сначала ошеломляло, а затем настраивало на внимательность и преклонение перед умом хозяина. Но ведь Андрею Вавилычу надо было доказать не ум хозяина, а его глупость. Андрей Вавилыч глядел на всю эту обстановку с презрением, - чем и победил!
- Не узнаёте? - сказал он вяло консультанту, хотя тот сразу признал нас. - Что-то наш Комиссариат общественные деятели недолюбливают. И - напрасно. Он стоит на страже, он контролирует, - и больше ничего. Правда, мы заглядываем в закрома, и нет ставня, который бы застил от нас свет… Разрешите присесть?