Он понимал, что в его жизни наступает перелом, что он находится на пути к богатству и почестям.
Приближаясь к своему домику, он самодовольно подумал: "Скорб мы в палатах заживем!".
Снимая дома свою рясу из грубой, дешевой ткани, он презрительно посмотрел на свою скромную одежду и думал: "Чай, таких-то не станем носить. Нет, нам шелки теперь надобны".
Дьякон, уже слышавший, что за отцом Михаилом приезжали от владыки, подивился перемене, которая произошла в Митяе в продолжении немногих часов: глаза сияли, голова была гордо закинута. Он смотрел спесиво и ходил "гоголем".
- Уезжаю, дьякон, из вашего болота, - сказал он, - пора. И то зажился. Здесь ли мне место? Ну, да теперь все пойдет по-новому. Слыхал? - духовником я сделан великокняжеским.
Дьякон сделал удивленное лицо.
- Да, - продолжал Митяй, - в княжих палатах буду жить… Есть-пить с княжего стола… Сильным я, дьякон, стану человеком.
- Нас, сирых, отец Михаил, своей милостью не оставь, - униженно кланяясь, сказал собеседник.
На это Митяй покровительственно заметил:
- Не оставлю.
Уйдя от отца Михаила, дьякон поспешил разнести весть по всему Коломенскому о счастье, выпавшем на долю Митяя.
В этот и в следующий день часто скрипели, отворяясь, ворота двора Митяева, впуская разнообразных гостей, приходивших поздравить "с князевой и владычной милостью".
Перед Митяем заискивали, унижались.
Прежние враги его теперь пришли на поклон.
Митяй держал себя с посетителями свысока, слова ронял с таким видом, как будто делает великую честь слушающим.
Его сердце было переполнено радостным чувством удовлетворенного тщеславия.
Мечты его все возрастали.
Уж ему теперь казалось мало быть только великокняжеским духовником. Он мечтал о большем.
Он надеялся приобрести влияние на Димитрия Иоанно- вича, стать его "правой рукой".
Впоследствии оказалось, что мечты не были не осуществимы.
Счастье благоприятствовало Митяю.
Духовник, умный, начитанный, речистый, с каждым днем все больше нравился великому князю. Димитрий Иоаннович заслушивался его проповедями, любил подолгу вести с ним душеспасительные беседы.
Часто Митяй - намеренно или нет - во время бесед брал примеры из ближайших внешних или внутренних государственных событий, высказывая вскользь свое мнение о них.
И великий князь каждый раз убеждался, что мнение Митяево здраво и разумно.
Раза два случайно Димитрий Иоаннович заговорил с ним о государственных делах, и Митяй дал хороший совет.
Великий князь оценил это и мало-помалу стал советоваться со своим духовником о делах, ничего общего с церковью и религией не имеющих.
Митяй, действительно, становился "правой рукой" князя.
Вскоре это стало ясным для всех, когда великий князь назначил его "печатником", т. е. хранителем своей печати.
Это звание было очець почетным и высоким.
Тут-то Митяй и дал себе волю. Он зажил сам с княжескою роскошью. Он, прежде носивший рясы из крашенины, теперь не довольствовался и алтабасной; он, не имевший прежде во всем своем домишке двух хороших оловянных тарелок, теперь и "ел и пил на серебре".
Его, - недавно скромного сельского пастыря, одиноко проживавшего в маленьком домике под соломенной крышей, - теперь окружала целая толпа слуг, богато одетых и послушных малейшему его знаку. На его конюшне стояли десятки великолепных аргамаков; его сани были обделаны серебром, а заморскому ковру, покрывавшему их, как говорили, "нет цены".
Пышно, слишком пышно жил отец Михаил.
Недаром же святой Алексий, когда до него доходили слухи о роскоши Митяевой жизни, сокрушенно вздыхал и укоризненно покачивал головой. От светлого ума не укрылось, что великокняжеский любимец печется только о благах земных, что душа его далеко от Бога.
Наряду с тем, как возрастало расположение великого князя к своему духовнику, росло и высокомерие Митяево. Для просителей, для всякого ниже его стоящего люда он был недоступнее самого Димитрия Иоанновича.
Даже с боярами и приближенными княжескими он держал себя несколько свысока.
Его не любили, многие даже ненавидели, но, зная его силу у великого князя, большинство заискивало перед ним.
Это, конечно, только подливало масла в огонь.
В конце концов он сам стал считать себя каким-то особенным, высшим существом.
Честолюбию человеческому нет границ.
Он, когда-то мечтавший, как о счастье, выбраться из села Коломенского в Москву, теперь уже не был удовлетворен даже высоким званием царского печатника.
Он метил выше и мечтал уже не более, не менее как о первосвятительской митре.
VII. ВРАГ ДИМИТРИЕВ
Время, в которое пришлось жить и действовать Димитрию Иоанновичу, принадлежит к эпохе собирания земли Русской, раздробленной на множество уделов, терзаемой междоусобиями и слабой вследствие такого разделения.
Московское княжество уже крепло и первенствовало, но все же были соперники, желавшие вырвать первенство из рук московского князя.
Такими соперниками были, например, Олег рязанский и Михаил тверской.
Оба видели усиление Москвы и старались сломить ее могущество.
Князь Михаил Александрович тверской был молод, умен и отважен; он ясно видел, что рано или поздно Москва может поглотить Тверь. Поэтому он всеми силами домогался отнять от Димитрия Иоанновича для себя великокняжеский сан и, таким образом, первенство перенести на Тверское княжество.
Независимо от этих причин князь Михаил был личным недругом Димитрия.
Вражда началась сравнительно с неважного.
Тверская область, подобно многим другим, была раздроблена на мелкие уделы, подчиненные Твери.
По смерти князя тверского Симеона Константиновича возник спор, кому наследовать его область. Притязания предъявили - князь Василий Михайлович кашинский и его племянник Михаил Александрович, княживший в Микулине.
Каждый доказывал свои права.
Чтобы решить спор, они прибегли к суду митрополита.
Владыка поручил рассудить их спор тверскому епископу Василию, который признал правым Михаила.
Однако в Москве это решение вызвало неудовольствие.
Великий князь Димитрий Иоаннович знал, что Михаил смел, властолюбив и имеет сильную поддержку в лице грозного Ольгерда, князя литовского, женатого на сестре Михаила. Поэтому он мог рассчитывать, что новый князь тверской едва ли будет мирно сидеть в своем княжестве и спокойно смотреть на усиление Москвы.
Желательнее было видеть тверским князем Василия кашинского.
Разумеется, обвиненный дядя не оставался доволен решением третейского судьи и приехал в Москву с жалобой на неправильное решение епископа.
Димитрий Ионнович принял сторону Василия.
Сведав об этом, князь Михаил Александрович покинул уделы и уехал в Литву.
В его отсутствие Василий с князем Иеремией Константиновичем, снабженные войском от Димитрия, опустошили Михайлову область.
Но Михаил тоже не сидел сложа руки.
Ольгерд снабдил его людьми, и он неожиданно нагрянул с литовскою ратью.
Он быстро взял Тверь и пошел к Кашину, где заперся Василий, но епископ Василий сумел примирить князей.
Михаил Александрович получил старшинство над дядей и стал имецовать себя Великим князем тверским. Однако на этом дело не кончилось.
На тверского князя приехал с жалобой в Москву Иеремия Константинович, прося Димитрия Иоанновича распределить уделы тверского княжества.
Великий князь московский этим поспешил воспользоваться.
Он сумел заманить в Москву самого Михаила и тут предписал ему отдать Городок князю Иеремии, но большего не смог добиться от упорного князя тверского.
Михаил уехал из Москвы озлобленный.
С этих пор вражда Димитрия и Михаила принимала все более и более острую форму.
Князь Василий кашинский умер; Димитрий Иоаннович, как бы для защиты от притеснений сына умершего князя, послал войско на Тверь.
Михаил Александрович снова ушел в Литву, к своему грозному родственнику, и на этот раз его уход печально отразился на Москве.
Ольгерд, князь литовский, неоднократный победитель немцев, поляков и русских, хорошо видел старания Димитрия Иоанновича укрепить Русь посредством единодержавия; он видел, что власть великого князя московского, действительно, возрастает и что вообще Русь начинает крепнуть и дала себя почувствовать Литве, вырвав Ржев из рук литовцев.
Разумеется, ему хотелось ослабить соседа, становившегося опасным.
Вероятно, именно это желание, а не уговоры шурина заставило его взяться за оружие.
Ольгерд с многочисленным войском, братом Кейстутием и племянником Витовтом, а также с князем смоленским, пошел к границам Руси.
Цель похода он тщательно скрывал даже от своих приближенных. В Москве о его походе узнали только тогда, когда литовская рать вторглась в русские пределы.
Изумленный неожиданным вторжением Димитрий Иоаннович поспешно разослал гонцов по всем областям с требованием войска, а навстречу неприятелю мог выслать только одни московские, коломенские и дмитровские полки под начальством боярина Димитрия Минина.
Князь литовский свирепствовал на Руси, как новый Батый.
Путь его был устлан трупами и пеплом сожженных деревень и городов.
Не было пощады ничему и никому.
Близ Тростенского озера встретился он с Мининым и обрушился на малочисленную московскую рать всем своим войском.
Полки московские были истреблены совершенно.
Потом он двинулся к Москве, к которой еще не успело собраться русское войско.
Великий князь Димитрий Иоаннович затворился в Кремле, так как средств для отражения врага не было.