- Да знаю я, мой мальчик, что вы никакого отношения ни к Талейрану, ни к Витролю, ни к Вандее и ее мятежникам не имеете! - вскричал Шарло. - Но доказать-то это возможно или нет?
- О, в этом-то все и дело! - Огюст развел руками. - Моя встреча с русским царем произошла, я преподнес ему подарок, а какой, это уже неважно. Важно то, что он меня милостиво принял и выслушал. Ручаюсь, что займись этим какой-нибудь умный человек, ему бы просто смешно стало ото всей подобной чепухи, но тюремный следователь, с которым я беседовал, и который, уверяю вас, недавно яростно разоблачал и карал бонапартистов, готов отдать меня под суд. А суд, если только признает причастность мою к роялистам до отречения императора, может вынести мне смертный приговор, ибо это будет уже обвинение в измене присяге… Понимаете?
- Вы преувеличиваете, Огюст, ей-богу! - воскликнул мсье Пьер. - Не те сейчас времена, и его величество император скорее расположен миловать, чем карать. Суд не будет так жесток, да я полагаю, и до суда дело не дойдет. А я приложу все мои скромные силы, дабы помочь вам, и ручаюсь, что помогу, если, конечно, найду нужные пути и средства.
- Ради бога, найдите их! - молодой человек посмотрел на своего будущего родственника таким взглядом, что тот потупился. - Что бы мне ни угрожало, я из-за всего этого прежде всего место потеряю. Молино, узнав, что меня отдают под суд, тут же позаботится об этом: у него и так много лишних архитекторов… Куда же мне, а? В Сену?
- Ну, милый мой, откуда такие мысли? - возопил мсье Пьер. - На вас это не похоже!
Легкая краска проступила на лице Огюста, он устыдился своего порыва малодушия. Но тут же его губы скривила ироническая ухмылка, он махнул рукою и проговорил незнакомым глухим голосом, глядя не на Шарло, а в кирпичную темную стену своей камеры:
- Я устал, мсье! До мерзости… Я сознаю, что меня, как шахматную фигуру, двигают взад и вперед какие-то тупые, безмозглые силы! Меня! Человека, творца, черт возьми, если талант в этом мире что-то значит и дает право так называться… Я ненавижу войну, а мало ли мне пришлось воевать? Мне противно унижение и раболепство, а приходится унижаться и раболепствовать… Вот сделал один раз шаг смелый и отчаянный: преподнес Александру этот самый альбом, и меня винят во всех смертных грехах. Среди бела дня, на глазах у соседей, хватают возле своего дома и тащат в тюрьму, и какой-то идиот, какой-то скот, который не имеет ни убеждений, ни совести, называет меня изменником и государственным преступником, допрашивает и с грамматическими ошибками вписывает в протокол какие-то, с его точки зрения, умные фразы! Боже мой, как это перенести?!
- Успокойтесь, Огюст, успокойтесь, не впадайте в истерику! - мсье Пьер взял молодого архитектора за руку и наклонился к нему, стараясь придать своему лицу как можно более сострадательное выражение. - Даю вам слово, я буду стараться вам помочь. Но только мне надобно уверить моих высоких покровителей, а таковые у меня, вы знаете, имеются, так вот, их надо уверить в том, что вы - близкий мне человек.
Огюст удивленно посмотрел на него:
- Куда уж ближе? Я ведь почти жених вашей дочери. Или вы мне решили отказать, коль скоро я оказался в Ла-Форсе?
- Что вы, что вы? Наоборот, мой дорогой! - глаза мсье Пьера так и засверкали, и в выражении лица против его воли появилось что-то хищное, словно он кинулся из засады на жертву, которую давно поджидал. - Я как раз и хочу это подчеркнуть! Но о вашем сватовстве надобно сообщить моим высоким покровителям, а вы ведь еще и не посватались, вы все тянули… Кто же знает вас как жениха Люси? Однако же, если я покажу им подписанный вами и заверенный у нотариуса контракт… Я хочу сказать, письменное ваше обязательство в такой-то срок заключить брак…
При этих словах Монферран, уже окончательно овладевший собою, вдруг сразу многое понял. Вернее говоря, он понял почти все, но не решился сразу сделать самый важный и самый ужасный вывод. Однако внутри у него все задрожало, он напрягся и сумел подавить готовый вылететь возглас бешенства.
- Вы находите, что это поможет? - спросил он совершенно спокойно.
- Нисколько в этом не сомневаюсь, - уверенно ответил мсье Шарло. Я захватил обязательство с собою. Вот оно. А мой нотариус согласен его заверить в ваше отсутствие при условии подлинной подписи. Пузырек с чернилами у меня тоже при себе, и перо имеется. Извольте же.
Это было уже слишком! Огюст понял, что мсье Пьер ко всему прочему недооценивает его ум, и ему захотелось запустить пузырьком в эту добродушнейшую физиономию. Но вместе с тем расчет противника был слишком верен - у жертвы не было выбора!
- На какой срок рассчитано обязательство? - спросил молодой человек, разворачивая лист бумаги и стараясь не показать дрожи в кончиках пальцев. - Когда я обязан заключить брак?
- Через полгода, - ответил мсье Пьер, тоже делая над собою усилие, чтобы не показать торжества.
Огюст с досады решил хотя бы поторговаться, к тому же теперь ему как никогда хотелось получить отсрочку, и он сказал, пожимая плечами:
- Нет, это невозможно, мсье. Вы же знаете мои обстоятельства. Через полгода я еще не смогу жениться: у меня не будет не то что денег, а и почвы под ногами. Кто знает, когда мои дела устроятся? Напишите год, и это будет то, что нужно.
- Год? И вам не стыдно? - упрямый торгаш уже не желал уступать. - Сколько же моя бедная девочка будет ждать, а соседи судачить о ней по воскресеньям в церкви? Вы же бывали у нас в доме! Люси в вас влюблена и ни о ком другом не хочет слышать. И что за глупые мысли о деньгах? Вы же знаете, и я вам говорил: уж на свадьбу-то я деньги найду.
- А мне, по-вашему, это не будет обидно? - уже резко, едва подавляя гнев, воскликнул Монферран. - Жениться и устраивать семью на деньги тестя! И это без малого в тридцать лет! Нет, я так не могу!
- А где уверенность, мой мальчик, что через год у вас будут средства? - с некоторым ехидством воскликнул Шарло. - Вы избрали себе не самое прибыльное занятие, как я посмотрю…
- На другое я не способен! - голос Огюста зазвенел, в глазах появилось упрямое и недоброе выражение. - Я все равно добьюсь своего, если вылезу отсюда, черт возьми! Но через полгода едва ли у меня что-то будет. Дайте мне год, мсье Пьер. Прошу вас об этом! Не срамите меня перед людьми. Я же все-таки дворянин.
Осторожность, свойственная Пьеру Шарло, иногда изменяла ему, когда он приходил в раздражение. И сейчас он не справился с собою, видя, что жертва, так крепко пойманная в капкан, вдруг показала зубы.
- Полно вам! - вскричал он сердито. - Нашли чем хвалиться… Мне хорошо известно, дорогой мой, что ваше, с позволения сказать, наследственное дворянство заработано на конюшне.
- А?!
Рывок, и заключенный вскочил со своей лежанки так быстро, что будь табурет мсье Шарло поставлен чуть ближе, он непременно упал бы от резкого толчка, и достойный господин опрокинулся бы на спину. Но он тоже умел прыгать и вовремя отскочил назад, успев за полсекунды взлететь с табурета, который Огюст тут же и поддал ногою, направив вслед мсье Пьеру, но табурет был тяжел и не долетел до него.
- Вы что, вы с ума… - начал было Шарло, но тут же понял, что промолчать будет лучше.
- Вон отсюда! - закричал Огюст, указывая на дверь камеры, как если бы то была дверь его гостиной. - Вон, проходимец, купчик, вымогатель! Ради выгодной сделки с женихом младшей дочери вы отобрали у старшей приданое, а теперь хотите ее сбыть хоть нищему, не то младшую выдавать прежде старшей неудобно! А мне хотите для верности накинуть аркан на шею?! Не выйдет!
- Ах вот как! - у мсье Пьера лицо пошло пятнами, не красными, а почему-то рыжеватыми, и стало похоже на продолговатую тыкву. - Вам же хуже, мсье строитель! Я свою дочь оскорблять не позволю: она не цирковая шлюха! Теперь-то я знаю, каковы ваши чувства!
- Он знает! Святая простота! - фыркнул Огюст. - А я вот знаю, кто написал на меня анонимный донос! Ну?! Молчите, а?!
- Вы… Это… Вы - сумасшедший! - прохрипел отчего-то сразу севшим голосом мсье Шарло.
- Вон! И чтоб я вас больше не видел! - прогремел Монферран, хватаясь за табурет.
- И не увидите! - пообещал мсье Пьер и исчез за распахнувшейся перед ним дверью, которую давно уже отпер привлеченный криками караульный.
Прошло около получаса, прежде чем Огюст осознал до конца, что он наделал. И тогда его раздавило отчаяние, и он, закрыв лицо руками, упал на лежанку и не вставал с нее до самой ночи.
XIII
Однако поразмыслив на трезвую голову, Монферран сообразил, что мсье Пьер вернется, потому что ему как-никак тоже некуда деваться.
Но шли дни, а Пьера Шарло все не было и не было. Между тем на втором допросе заключенному дали понять, что следователь уверен в его вине и обязательно передаст дело в суд.
Тюрьма и камера, в которой узник находился один, целыми днями слушая нудные шаги часового, начали подавлять его душу. И к концу недели, прошедшей со дня посещения мсье Пьера, он уже не помнил себя от мучительного отчаяния.
Поэтому, когда на восьмой день мсье Пьер все-таки появился на пороге камеры, Огюст едва не кинулся ему навстречу и с трудом заставил себя принять равнодушный вид.
Мсье Пьер оглядел его с порога, увидел его побледневшее, осунувшееся лицо, растрепанные кудри, за которыми Монферран перестал следить, искусанные губы, и ему стало ясно, что на этот раз петля затянется прочно. Но он помнил об упрямстве и гордости Огюста и решил действовать без риска. Кроме того, мсье Пьер не был от природы жестоким человеком - ему в эту минуту стало искренно жаль свою жертву, и он решил не мучить ее понапрасну.