- Прежде всего, мы решили ехать вместе и не железной дорогой, а верхами и через горы, - напомнил Раджаб. - Далее, я должен по твоему делу посетить госпожу Степанову!.. - конечно, я догадался, что он шутит. - Далее, - продолжал Раджаб, - я обязан нанести два визита: один из них чисто деловой, а один - самого приятнейшего свойства. И коли отпуск из полка у меня заканчивается через два дня, то он закончится через два дня! Так что, мой юный друг, этих двух дней здешнего пребывания нам никак не избежать!
- По чину юным другом пристало быть вам, сотник! - обрезал я, после чего мы сделали маленькую экскурсию в наши биографические данные.
Он оказался старше меня годами и происходил из хунзахских ханов, в Кавказскую войну участвовавших на русской стороне.
- Значит, я счастливый обладатель… - стал говорить я о шашке…
- Счастливый обладатель клинка зульфакар, который принадлежал самому Али! - играя голосом, перебил меня Раджаб, но тотчас выправился. - Про зульфакар я соврал. Но твоя шашка была изготовлена в знаменитом селении Амузги для дяди моего дедушки по матери.
- И ты ее подарил мне! - осудил я Раджаба.
- Так было заповедано самим дядей, - сказал Раджаб. - У него был случай зарубить русских. Но он этого не сделал, а потом сказал, что тот из русских будет владеть этим клинком, кто так же поступит по отношению к врагу-мусульманину. Вот здесь на клинке это написано.
Я лишь махнул рукой - ну-ну! Раджаб проследил за моей отмашкой.
- Почему тебя до сих пор не убили? - спросил он. - Ты ведь каждую минуту ставишь себя так, что впору с тобой выяснять отношения на поединке.
- Ладно, - сказал я.
- Что ладно? - спросил он.
- Ладно. У меня есть возможность зарубить одного мусульманина, но я великодушно этого не сделаю, - сказал я.
- И по праву будешь владеть шашкой моего дедушки по матери! - понял шутку Раджаб.
Позавтракав, мы вышли в город в превосходном настроении. Разумеется, намерение Раджаба первым делом отправиться к госпоже Степановой, то есть к Наталье Александровне, оказалось шуткой. Мы оба отправились в штаб отряда к полковнику Алимпиеву справиться о сводке боев и посмотреть газеты. От этого занятия меня оторвал дежурный офицер, пригласив к телефону. "Моя батарея!" - ахнул я внутри себя.
- Да! Здесь штабс-капитан Норин! - закричал я радостно в трубку, но осекся, услышав голос Натальи Александровны.
- Дядюшка мой, полковник Алимпиев, предположил, что, вероятнее всего, вы проведете день бездарно! - сказала Наталья Александровна.
- Он непозволительно выдает военные секреты! - промямлил я.
- А потому, - не слушая меня, сказала Наталья Александровна, - вам предлагается сопроводить одну знакомую вам особу в пригородное селение.
- У меня нет верховой лошади! - стал вдруг я препираться.
- Но хотя бы править двуколкой вы можете? - рассердилась Наталья
Александровна, и только тогда до меня дошло, что олух я и есть олух.
Я залепетал всякие извинения. Наталья Александровна сурово оборвала меня:
- Ждите и никуда не отлучайтесь из штаба! Знаю я вас по прошлому вечеру! - сказала она.
- Что? - спросил Раджаб.
- Очевидно, я буду занят на весь день, - растерянно и в смущении ответил я.
- Госпожа Эс? - понизил он голос. - И да поможет вам Аллах!
- Она в некотором роде замужем! - как-то ненатурально возмутился я.
- Ох, штабс! Выдам я за тебя кого-нибудь из моих многочисленных родственниц! - хлопнул Раджаб меня по плечу.
Что-либо объяснять было бесполезно.
Двуколкой Наталья Александровна правила сама. Она была одета в серый дорожный костюм и дубленую короткую шубку с венгерскими застежками. Маленькая меховая шапка каким-то чудом держалась на собранных венцом ее волосах. Справа от нее лежала казачья винтовка, по поводу которой, скрывая свое чрезвычайное смущение, я отпустил плоскую шутку.
- Наша армия, к сожалению, состоит из кутил и пьяниц, отчего беззащитным женщинам приходится брать оружие в руки! - отбрила Наталья Александровна, и мне показалось, что она знает о наших ночных бдениях.
Я постарался найти в ее тоне нотки ревности или чего-то в этом роде, но не нашел. Я молча сел на свободное место слева от нее. Она застегнула кожух и легонько вздернула вожжи. Лошадь, местная горская порода, взяла рысью. Наталья Александровна спросила, знаю ли я местность вокруг города. Я знал относительно.
- Мы едем в Салибаури на дачу к моему дядюшке, - сказала она.
- Ваш дядюшка совершенно вжился в местный образ жизни! - сказал я.
- В отличие от большинства остальных офицеров, - резко сказала Наталья Александровна, и я опять не понял, что она еще могла иметь в виду, кроме того, что сказала.
- И вашего мужа в том числе? - дерзко спросил я.
Наталья Александровна от неожиданности вскинула брови. Глаза ее хлыстом ударили по мне.
- Мой муж, не пройдя конкурса в Академию Генерального Штаба, нашел возможность остаться в столичном гарнизоне. Через неделю я отправляюсь к нему. И если бы он был здесь, он бы сидел на вашем месте. Не солдата же мне брать в сопровождение - этак с расстановкой сказала она.
Слова ее облили меня холодом. А я-то было предположил себе! Вернее, не я, а Раджаб, со злобой подумал я, но следом поймал себя на мысли, что и я предположил едва не подобное.
2
Путь до Салибаури состоял как бы из двух частей. Одна часть - по городу, то есть по благоустроенному и ровному месту, а вторая часть - вподъем, по плохой дороге. Уложились мы в два часа с половиной, и Наталья Александровна остановила лошадь на крутом склоне горы среди тумана перед небольшими и красивыми воротами, за которыми открывалась уютная площадка с деревянным домом местного стиля и двумя-тремя хозяйственными постройками. Площадка резко переходила в крутой склон, обсаженный цитрусовыми деревьями, редкими у нас в стране и представляющими, по разговорам, тайную гордость полковника Алимпиева.
Я ввел лошадь во двор, распряг, немного выводил, отер и, проведя под навес хозяйственных построек, пошел на указанный Натальей Александровной родник за водой. Это оказалось рядом. Но когда я вернулся, в доме с Натальей Александровной была какая-то женщина из местных. Несмотря на то, что женщина не понимала по-русски ни бельмеса, беседа ее с Натальей Александровной была очень оживленной и состояла из массы выразительных жестов и нескольких местных слов, которыми владела Наталья Александровна. Я выпоил лошадь, насыпал ей корму, принес еще воды. Тем временем женщины занялись кухней. Наталья Александровна переоделась в некое подобие местного бешмета, шальвары, укутала себя платками, оставив лишь глаза, пару раз блеснувшие мне, на что я, разумеется, постарался не обратить внимания - мне хватало с лихвой того, что я получил дорогой. Меня за ненадобностью и в соответствии с местными нравами - чужой мужчина должен держаться в стороне от женщин - отправили некоторое время гулять или заняться чтением в кабинете полковника Алимпиева. Я выбрал прогулку, и Наталья Александровна напутствовала меня.
– Не бойтесь потерять дорогу, - сказала она, - здесь любой скажет, как вернуться обратно.
Месить местную грязь я не посчитал своей задачей и прошелся туда-сюда по двору, зашел в сад с цитрусовыми деревьями, вернулся к лошади, притулился в укромный уголок, потеплей запахнул меховую тужурку и под мерное хрумканье лошади чутко задремал. Мне пригрезилась молодая солдатка из деревни, где была наша дача. С этой солдаткой я потерял свою мальчиковую невинность. Я юнкером приехал на каникулы и в жаркий полудень, когда клев в Белой прекратился совсем, с удочкой шел лугом, а она с возом тальника и крушинника вышла из кудрявой рямы.
- Ба, господин офицер! - всплеснула она руками. - Ну и что нарыбачили?
Рыболов я был совсем никудышный, и она посмеялась надо мной, а потом все произошло столь стремительно и столь естественно, что оказалось делом едва не будничным.
- А что, господин офицер, в городе барышни ласковые? - спросила она.
- Не знаю, - сказал я чистосердечно, словно облившись ежевичным соком.
- Ой ли! Ведь врешь! - не поверила она.
- Мне женщины совершенно не нужны! - сказал я свое решение не жениться.
- А пойдем-ка! - решительно повернула она лошадь к дальнему от дороги стогу.
Я пошел за ней, и там, у стога, все произошло. Она завела воз за стог, близко подошла ко мне, спросив, хочу ли я. Я хотел и одновременно очень боялся, потому сказал, нет. Был конец июля. Стога еще дышали свежестью, перемешанной с конским потом. Недалеко по реке чухал колесами пароход, как-то особенно подчеркивая пустоту и тишь лугов.
- Нет, - сказал я и вдруг испугался совсем другого.