Пока счастливцы творили доблестные дела на чужих ложах, их снаряжали в дорогу. В кузнях звенела сталь, в юртах скрипели жернова. Ловкие женские руки бесшумно сновали иглами - из шкуры молодых козлят шили походные мешки. Они были невелики, да и припасом их не набивали - степь накормит свежей дичью, сладким балтраканом, который скоро заполнит берега рек и влажные низины. А уж коли случатся трудные времена, достанет татарин из мешка несколько мучных шариков и сварит похлёбку. С голода не помрёт, а сытость не допускалась - от сытой собаки плохая охота. Шарики катались из замешенного на мёду теста, и, как только тёплое весеннее солнце высушивало их, воинов собирали в боевые десятки и отправляли в столицу.
Здесь уже действие ясы кончалось - начиналась суровая походная жизнь и строгая воинская управа. Так и жили по десяткам, с опаской приглядывались друг к другу - теперь они были нерасторжимо связаны до конца похода и за чей-либо проступок должны были отвечать все вместе. Побежит один с поля боя, казнят весь десяток, ослушается другой - выпорют всех в назидание. К концу похода случалось видеть такое: идут рядом несколько воинов, и все без правого уха - расплатились за татьбу одного из своих товарищей.
С каждым днём вокруг Сарая рос и ширился новый город. Войско готовилось к походу, учило небывальцев, ожидало посланцев дальних улусов. Страдная пора настала для всех, особенно для тех, кто готовил воинский наряд.
Мухтасиб полинял и стал походить на полуспущенный бычий пузырь. Князь Темир, вызвавший его к себе по какому-то делу, очень удивился и спросил о причинах такого превращения. Но когда мухтасиб стал жаловаться на трудные времена, Темир сурово осёк его:
- Видишь, у тебя своих дел невпроворот, а ты и в другие дела встреваешь. Почто московских лазутчиков у себя держишь? Я ещё не видел фирмана, объявлявшего тебя главой ханской хабаргири. - Слова у мухтасиба застряли в горле, щёки мелко затряслись. - А может быть, ты стремишься к тому, чтобы достигнуть сиятельного величия? Поостерегись, ибо величие соседствует с ничтожеством, а ничтожество может превратиться в ничто!
Челюсть у мухтасиба непроизвольно отвисла и тоже затряслась. Он вспомнил, как несколько лет назад один честолюбивый темник был обвинён в непомерном властолюбии и по приказу хана лишился жизни, имущества и чести. О нём часто говорили, когда хотели предостеречь зарвавшегося, но имени несчастного не упоминали - имени он тоже лишился. Мухтасиб пал на колени, придержал рукой отвисшую челюсть и сумел выдавить первое, что пришло в голову:
- Неверно тебе сказали, князь... Какие это лазутчики, так, воришки... Решил проучить для острастки...
- А среди тех воришек, слышал, и тот, кто прошлой осенью меня охромил...
- Ох, наговор! - тонко выкрикнул мухтасиб. - Да будь таков злодей, стал бы я его просто так держать?!
- Вот и приведи его ко мне, - приказал Темир, - сам разберусь!
После этого разговора мухтасиб поспешил в подземелье, где томились московские купцы. У него был такой жалкий вид, что Василий вместо обычной ругани съязвил:
- Долгонько тебя не было - эк перевернулся весь, от скукоты, что ли?
- Мине на тибя надоел посмотреть, - буркнул мухтасиб, - типер на тибя князь Темир будет посмотреть...
- Мне всё одно: что князь, что грязь, - махнул Василий в его сторону. - А тебе жалко? Пусть смотрит.
- Мине жалка, што язык тибе оставил тада, мала болтал бы тепер.
Василий собирался было продолжить перепалку, но Матвей оборвал его и спросил у мухтасиба о причине Темирова интереса.
Тот пояснил:
- Темир сыказал: обидшик мой у себе держишь, кито сытырлял мине. Я говорил, какой обидшик, просто воришка. Он не верит, дай мине нада...
- Воришка? Ещё чего! - вклинился Василий. - Коли помирать, то уж лучше в доблести, а не в воровстве.
- Ты гылупый совсем, - сказал мухтасиб, - за воровство бить попка нада, за Темир садить на кол нада. Гиде сядет больнее?
- А у тебя о моём заде что за забота?
- Он о своём бережётся, - объяснил Матвей. - Какой расчёт ему московских лазутчиков в своих друзьях иметь? Уж лучше с ворьём дружить! Так ведь?
Мухтасиб грустно кивнул.
- Так что ж, я этого живодёра спасать должен?! - удивился Василий. - Нет, не согласный, ещё и донос какой ни есть на него сделаю - сам помру и его под степь сведу...
- Не нада под степ, - сказал мухтасиб, - молшать будешь, тывой товарищ пущу тада...
- Он молцать не может, - неожиданно подал голос Семён.
- Пуст не молшит, а вирёт тада... Ты не лазутшик - говори, просто плут мала-мала, а? И Темир не ты сытырлял. Будешь сыказать так, сибя и их сыпасай.
- Опять, поди, обманешь? - усомнился Василий.
- Клянусь Аллах, пущу! Только болтай мала-мала, а?
В тот же день Василия привели к Темиру. Вертлявый толмач подбежал к нему и презрительно сказал:
- Сиятельный князь хочет знать, каким путём ты, русская собака, прибежал в наш город?
Василий, мигом забыв о своём намерении быть покладистым, гордо ответил:
- Передай, вонючая падаль, своей мурзе, что я приехал в ваш богомерзкий город по реке.
Толмач повернулся к Темиру и перевёл:
- Русская собака повергнула своё ничтожество к стопам избранного Аллахом с помощью следования по водному пути.
- А теперь, навозный червь, расскажи князю о своём пути подробнее, - потребовал толмач.
Василий разразился замысловатой бранью.
- Что он там болтает - переводи! - приказал Темир.
- О сиятельный, у этих неверных очень многословный язык. Смысл его слов сводится к тому, что он плыл по матушке-Волге - так они называют наш Итиль.
- А спроси его, был ли он в Коломне и много ли там русского войска?
- Тьма! - сказал Василий.
- Десять тысяч, - уточнил толмач.
- А велика ли там крепость и много ли в ней пушек?
- Сунься - узнаешь, коли голову не потеряешь.
- Спроси ещё, толмач, зачем он в меня стрелял?
К такому вопросу Василий был готов, поэтому сразу же переменился:
- Скажи своему господину, что я такое злодейство и в мыслях не держал. И зачем мне его стрелить? Я купец, а не стрелец!
- А где так метко стрелять выучился?
- Да нигде. Как сказал мне мухтасиб, что на волю отпустит, ежели в верёвку попаду, так призвал я к себе в помощь Господа нашего - он мне стрелу и направил. Только обманул меня брюхатый и на волю не отпустил.
- Ты саблей владеешь?
- Где там, господин? Я человек торговый.
Темир махнул рукой, и Василия обступили несколько стражников. К его ногам упала кривая татарская сабля.
- Подними и защищайся, - указал на неё Темир. - Защитишься - получишь волю. Посмотрим, как тебе поможет твой Бог на этот раз.
Стражники расступились и, выставив вперёд копья, образовали широкий круг. В него вошёл приземистый и коротконогий татарин, вооружённый такою же саблей. Он двинулся на Василия прямо и несокрушимо, как стена. И тому пришлось принять бой. "Не пропадать же зазря! - подумал он. - Хоть одного басурманца жизни лишу, и то польза будет". Татарин оказался сильным, но малоопытным бойцом. Он сразу же бросился в бурный натиск. Василий отступал до тех пор, пока в его спину не упёрлось копьё стражника - пути назад не осталось. Между тем татарин продолжал отвешивать тяжёлые удары, будто дрова рубил. Один из них оказался таким сильным, что прорубился через защиту. По плечу Василия стало расползаться кровавое пятно.
- A-а, урус-шайтан, мин сины! - вскричал татарин и взмахнул саблей, чтобы нанести окончательный удар.
Но Василий в стремительном броске опередил его и всадил саблю в живот своего противника. Тот вскрикнул, обмяк и стал валиться на пол. А Василий неожиданно бросился под ближайшего стражника, сбил его и, вскочив на ноги, рубанул по голове. Тут же напал на другого и сшибся с ним з новой сабельной схватке. Стражники пришли в себя, и вскоре ловко брошенный аркан свалил Василия на землю. Его быстро связали.
- Так где же обещанная тобою воля, Темир?! - крикнул Василий.
- А зачем обманул и сказал, что саблей не владеешь? А зачем обманул, что купец? Зачем купцу так метко стрелять и так ловко владеть саблей? Он лазутчик московского князя! - повернулся Темир к стражникам. - Забить до смерти!
Толмач подбежал к Василию и радостно перевёл:
- Тебе приказано умереть красивой смертью, лживый шакал. Посредством кнута твоё тело будет изукрашено самыми яркими узорами. Князь желает тебе насладиться красотой своей смерти!
Прошло всего несколько минут, и полуголого Василия прикрутили к длинной скамье. Два палача деловито разложили кнуты и принялись за привычную работу. Первые удары Василий стерпел молча, а потом вскричал:
- Подлые басурманцы, лживые змеи! Пусть каждая капля моей кровушки пойдёт на вашу погибель! Хлещите сильнее, пусть больше будет крови!
Ему сразу же стало легче. Сначала подумал - от крика, потом понял, что его перестали бить. А палачи в это время распластались на полу у ног самого хана Ахмата - тот вошёл, привлечённый громкими криками истязуемого.
К скамье подбежал толмач и старательным, дрожащим от волнения голосом сказал:
- Великий хан спрашивает, за что ты называешь нас лживыми и почему грозишь нам карою?
- А за то, что ни одному вашему слову верить нельзя! - облизнул Василий пересохшие губы. - Тут же обманете. Трижды отпустить меня обещали и трижды рушите своё обещание.
- Это правда? - обратился хан к Темиру.
И тому пришлось рассказать всё.