Он развернул хлопающую на ветру карту губернии. Вот не ожидал: участки под переселенцев, отмеченные рукою Кобзева, уже были захвачены немцами. И такая злость подкатила под самое сердце!
Только не знал он – кого винить? Султана или сенат? Или эту ужасную российскую халатность и никудышество?
Выпрыгивая из дрезины под насыпь, Сергей Яковлевич вдруг подумал: "Наверное, султан Самсырбай потому и прячется в степях, что рыльце-то у него сильно в пушку".
– Сейчас вернусь, – махнул он машинисту издалека.
Хутор встретил его молчанием. Громадные заборы, возведенные на каменной кладке, окружали немецкую латифундию. Но что особенно поразило Мышецкого, так это обилие техники: весь двор был заставлен машинами. Новенькими, сверкающими, готовыми ринуться на русскую степь и в несколько лет безжалостно высосать из нее все живые соки.
– Нам бы это, – подумал он вслух. – А то сколько веков уже – только руки да штаны, свисающие с дряблого зада…
Над калиткой красовалась медная дощечка: "Участок № 14. Герр Хорзингер" (конечно, по-немецки). Сергей Яковлевич долго звонил, и на этот звонок заливались где-то овчарки. Угрюмая девица провела его в дом. Через приоткрытую дверь вице-губернатор видел развешанные по стенам портреты Вильгельма, Бисмарка и Мольтке.
– Вынесите, фрейлин, попить, – вежливо попросил Мышецкий. – Я давно уже блуждаю по степи и рад добраться до жилья…
Дверь в комнаты захлопнулась перед самым его носом. Он постоял, оглядывая домовитую обстановку, пока к нему не вышел сам владелец хутора Хорзингер – рослый пожилой немец, чем-то похожий обличьем на предводителя буров Крюгера.
– Зачем вы приехали? – хмуро спросил он.
– Я вице-губернатор…
– Я это знаю. Но что вам нужно?
– Я вице-губернатор, – повторил Мышецкий (на русских это всегда действовало безотказно).
Хорзингер пожал плечами и пропустил его внутрь. Сергей Яковлевич шагнул за порог и обомлел: вдоль стен висели – ба! – знакомые все лица: император Николай II, министр земледелия Ермолов и министр финансов Витте. Причем, перевернутый впопыхах, его императорское величество еще чуть-чуть заметно покачивался на гвоздике.
– Извините за вторжение, – понимающе улыбнулся Мышецкий. – Но меня к вам загнала жажда. Только жажда!
Служанка открыла бутылку с добротным "мюншенером". Наполнила кружку. Герр Хорзингер по-хозяйски расселся.
– Встаньте, – тихо произнес Мышецкий.
– Что?
– Встать!.. Я не разрешал вам садиться в моем присутствии.
Колонист оторопело вскочил.
– Вот так и будете стоять, пока я здесь! Это вам не Германия, и здесь вы не хозяин…
Сергей Яковлевич с удовольствием отхлебнул пива:
– Сколько имеете русских батраков?
– Семнадцать, герр… герр…
– Вице-губернатор, – подчеркнул Мышецкий, – советую помнить об этом. Извольте разговаривать по-русски. Ах, не можете?.. Когда вы наняли батраков?
– В конце прошлого месяца. Поверьте, господин губернатор, что в моей усадьбе они пользуются такими благами, каких не могли бы иметь у себя… Даже мой хлев кажется им раем!
– В это я верю… А сколько вы платили за десятину земли?
– Не знаю.
– То есть, – возмутился Сергей Яковлевич, – как это вы не знаете? Вы, собственник надела, не знаете, во что он вам обошелся?
Колонист вынужден был признаться:
– Дело в том, что перед отправлением в Россию меня вызвали в министерство…
– Какое министерство?
– Министерство имперских колоний…
– Вот как! Ну, и что же?
– И предложили во владение русскую землю…
– С целью?
– С целью насаждения цивилизации…
– Но министерство-то – колонизации, а не цивилизации?
– Я прибыл сюда как друг.
– Верно! – согласился Мышецкий. – Семнадцать друзей вы уже нашли для себя и поселили их в хлеву… Так? Ну а расчет за земельный надел?
– Расчет производится помимо меня!
Сергей Яковлевич долго сидел молча.
– Вы прибыли с семейством? – спросил наконец.
– Безусловно.
– Сколько лет вашим сыновьям?
– Девятнадцать и двадцать два.
– Превосходно! – Мышецкий поднялся из-за стола и перевернул портретик Николая обратно на Вильгельма. – Осенью пусть готовятся: они пойдут на военную службу…
– Это невозможно, – произнес немец со слезами в голосе. – Они германские подданные, им надо ехать служить в Саксонию кайзеру…
Сергей Яковлевич и сам понимал, что это "невозможно", но злость его была велика, и он просто наорал на немца:
– По-моему, невозможно другое! Жить хлебом одной земли, а служить оружием другой… Кстати, – спросил он спокойнее, – кто проводил нарезку участков?
– Для этого приезжал Паскаль…
– Вас провели! – Мышецкого замутило от подлости. – Паскаль не имеет к земле никакого отношения.
Герр Хорзингер совсем раскис (в этот момент он пожалел, что поехал колонизировать Россию, а не Африку).
– Боже мой, – прошептал он, – какая ужасная страна… Какие злые люди!
– А где вы брали зерно под запашку?
– Мы получили его с губернских складов. Господин Паскаль, – замялся вдруг немец. – Но… может, он и к зерну не имеет отношения?
– Нет, к зерну-то он имел прямое отношение! Благодарю за пиво: оно действительно очень хорошее…
Прямо из степи он отправился на дачу к "болящему" Влахопулову. Говорил, что это преступно нарезать степные участки для колонистов, что это стыдно перед Европой и русской общественностью, что это кабала и прочее.
Симон Гераклович слушал его, слушал, потом глянул на Мышецкого оловянными глазами:
– Послушайте, князь, а вам-то какое дело до этого?.. А?
Тогда Мышецкий кинулся к губернскому жандарму. Сказал, что надобно открыть судебное дело против титулярного советника в отставке Осипа Паскаля, который…
– Минутку! – придержал его Сущев-Ракуса. – На основании чего собираетесь вы привлечь Паскаля к суду?
– Но, как состоящий по инспекции продовольствия, он не только сгноил зерно в хлебных магазинах! Он, подлец, еще и разбазарил его для немецких колонистов. И как раз тогда, когда в губернии мужики пухнут с голоду…
Аристид Карпович возразил спокойно:
– Паскаль не виновен. Да, не виновен… Ибо выдать под яровые зерно (причем отборное – белотурку) распорядился не кте иной, как сенатор Мясоедов, ревизовавший губернию.
Это был сильный удар, но Мышецкий выпрямился.
– Тогда, – ответил с ожесточением, – пусть передохнут мужики в северных уездах, но я поставлю на своем: я запашу и засею пустоши на юге губернии!
В ответ тонко усмехнулся всепонимающий жандарм.
– К чему угрозы? – спросил он деликатно. – Дорогой Сергей Яковлевич, вы же совсем не желаете, чтобы мужики дохли… И вы уже просили Мелхисидека открыть закрома.
– А вы уже знаете?
– Конечно.
– Я был вынужден сделать это, но расплачиваться…
– Да, да! Конкордия Ивановна пока расплатится натурой, но, смотрите, как бы и вам не пришлось платить ей тем же!
– Вы думаете?
– Не огорчайтесь, князь. Госпожа Монахтина – женщина деловая. Идите спокойно домой. Там уже приготовлена для вас петелька – только просуньте в нее голову, и хлеб вам будет!..
Так и случилось. Сергей Яковлевич вернулся домой, где его поджидала записочка от Конкордии Ивановны:
"Милый князь, я была у преосвященного. Хлеб у вас будет. Взамен архиепископ просит на 20 лет в аренду под монастырские доходы пресное озеро Байкуль со всеми рыбными тонями и покосами вокруг него. Завтра утром я жду вас, князь, у себя.
Всегда ваша К.И.".
Об этом озере говорил и еврейский "шульц". Сергей Яковлевич раскатал карту и нашел на ней глубокую полоску озера Байкуль – окрестности этого водоема были едва ли не самым лакомым куском в Уренской губернии.
– Ах ты старый сластена! – сказал он. – Тебе захотелось копченой рыбки?..
Он снова взял записку и повертел ее в руках.
Не верилось: эта женщина ничего для себя не просила.
Так что с петлей жандарм поторопился!