- Спасибо, спасибо вам, друзи, - протянул Богдан своим друзьям руки, - но все же, как тебе поручил наказ гетман и как он сжалился, как спас меня?
- Спас тебя, пане Богдане, не гетман, а ангел - это его чудо: только такое святое, горячее сердце могло смутить гордыню панов и разогреть им состраданием души... Только она, прекрасная и великая...
- Да кто же, кто?
- Ганна Золотаренкова.
- Она? Галя? Чудная это душа и золотое сердце, - сказал Богдан с глубоким чувством. - Но как, каким образом?
- Как? Сама полетела ночью в Чигирин на пир к Конецпольскому и вырвала у него эту защиту.
И Богун в пламенных и сильных словах описал подробно славный подвиг отважной и свято преданной девушки.
- Да, это десница божия надо мной и над бедною семьей моей, - поправил быстро Богдан запорошившуюся ресницу и набожно поднял к небу глаза. - Но кто же ей сообщил о моей беде? - прервал наконец минуту безмолвной молитвы Богдан.
- А вот кто! - показал на Ахметку Богун; хлопец стоял за углом с козаками и не был прежде виден, а теперь очутился лицом к лицу.
- Ахметка! - вскрикнул Богдан. - А я и забыл про него... Так память отшибло!.. Только узнал от дьяволов, что ушел... Сыну мой любый, - раскрыл он ему широко объятия, и Ахметка с криком: "Батько мой!" - бросился к Богдану на грудь и осыпал его поцелуями.
- Ахметка дождался батька! - смеялся и плакал в исступленной радости хлопец. - Ахметка никому не даст батька! Пусть Ахметку разрежут на шашлыки, пусть его кони изобьют, изорвут копытами, а Ахметка батька не бросит... Ай батько мой! - то отрывался, то снова припадал хлопец и целовал Богдану и шею, и грудь, и колени.
- Да, тоже сокол, - кивнул головою Богун, - а сердце у хлопца такое, - что черт его знает, да и только... И удали, - что у запорожца! Славный юнак, и еще лучшим лыцарем будешь! - ударил по плечу хлопца Богун и обнял по-братски. - Хочешь со мной побрататься?
- Да разве я дурень, чтоб не хотел? - смеялся гордый и счастливый хлопец.
- Так и побратаемся. Ей-богу, побратаемся - и кровью поменяемся, и крестами!
- А что, Панове, - прервал Ганджа, - сразу ли двинемся в путь или подночуем у Лейбы?
- Лучше, друзья, подночуем, - отозвался Богдан, - а то я в той чертовой яме десять дней не ел и не спал. Сначала утешала хоть люлька, а уж когда и тютюн вышел, так я порешил пропадать, да и баста!
- Разве у меня в черепе этом, - ударил себя по шапке Ганджа, - гниль заведется, чтоб я им, собакам, не вспомнил!
- Да и у меня самого, брат, надежная память, - улыбнулся Хмельницкий. - А что, Ахметка, может, передали мне из дому что-либо из одежи?
- Целую связку, вот за седлом, - ответил весело хлопец.
- Чудесно, - потер руки Богдан, - тащи это все за мною к Днепру; выкупаюсь - и к Лейбе, а вы распорядитесь там, Панове, вечерей.
- Ладно, - ответил Богун, - только не поздно ли, батько, затеял купанье? Ведь смотри - сало идет.
- Пустое! - засмеялся Богдан. - Вместо мыла будет!
Передав козацких коней, Богдан с Ахметкой спустились с обрывистой кручи к Днепру. Старый Дид{68} бурлил у берегов водоворотами; рыхлые, мелкие льдинки, точно потемневший снег, прыгали, мчались и кружились на далеком пространстве, производя какой-то особенный шорох. Наступали сумерки; заря догорала; легкая дымка облаков светилась бледно- розовою чешуей, переходя в нежные лиловые тона; на противоположной части неба из-за черепичных крыш и пригорка подымалась пожарным заревом медно-красная, надутая и как будто приплюснутая луна.
Богдан быстро разделся и ринулся стремительно в воду; с шумом и брызгами разлетелась грязно-белого цвета масса воды и скрыла под собой богатырское тело козачье. Через минуту Богдан вынырнул и, фыркая да отбрасывая движением головы нависавшую на глаза чуприну, покрикивал весело:
- А! Славно! Добрая вода! Горячая, не то что! А ты, сынок, не попробуешь ли? - подзадоривал он Ахметку. - Дида не бойся: он силы придаст!
Ахметка секунду простоял в нерешительности; по спине у него пробежала дрожь: но он бы скорей размозжил себе голову, чем дал бы повод назвать себя трусом, да еще и кому - батьку! Моментально, с ожесточением даже сорвал с себя хлопец одежду и, зажмуря глаза, бросился в воду; резкий холод ее просто ожег ему тело и захватил сразу дыхание. Вынырнувши, он только судорожно заметался и отрывисто стал покрикивать: "У-ух! Ой-ой!"
- Ха-ха-ха! - рассмеялся Богдан. - Припекло небось с непривычки жигалом (раскаленным железом). А ты не держись на одном месте, а вот попробуй против воды поплыть, поборись-ка с Дидом - мигом согреешься! - и Богдан мерными, широкими, могучими взмахами начал резать набегавшие волны и, извиваясь телом, подвигаться вперед.
Ахметка же, несмотря на все свои усилия, оставался все на одном и том же месте и не мог преодолеть быстроты течения.
- Нет, еще не справишься с Дидом, - смеялся Богдан, - и то гаразд, что на месте держишься. Ей-богу, молодец! Ну, однако, на первый раз годи, вылазь!
Выскочили на берег купальщики и почувствовали живительную теплоту в воздухе, несмотря на легкий морозец; тела их, как яркий кумач, горели и дымились паром. Богдан, надевши все совершенно чистое, новое и облекшись в коротенький любимый его байбарачек на лисьем меху, закурил с наслаждением люльку и быстрыми, бодрыми шагами двинулся с Ахметкой под гору, по направлению к корчме Лейбы, что стояла на самом конце поселка, на полугоре над Днепром.
А в корчме уже за широким столом сидели козаки и ждали Богдана. На столе стояли фляжки и кухли, лежало два больших ржаных хлеба, несколько паляниц, вяленый верезуб, чабак и куски сала, а на огромной сковороде шкварчали на мягкой сочной капусте целые кольца колбас; мудрый жидок Лейба хотя и морщил нос от вкусного запаха, но держал у себя для пышных гостей все трефное
- Горилки! - сказал, войдя в хату, Богдан.
- Да, оно теперь после купанья важно! - налил Ганджа почтенных размеров кухоль и поднес Богдану; остальные тоже себе налили, а Богун - и своему нареченному побратиму Ахметке.
- Нам на здоровье, а ворогам на погибель! - крикнул Богун и, опорожнив кухоль, выплеснул на потолок оставшиеся капли.
Богдан молча опрокинул еще кухоль водки, и молча же уселся за стол, и начал с необычайным аппетитом истреблять все поставленное. Остальные козаки тоже не отставали от батька. Окончивши вечерю и выпивши еще кухля два пива, Богдан послал на лаве керею и, попросив лишь разбудить себя пораньше, сразу отвернулся к стене и заснул, да с таким богатырским храпом, что в соседней комнате вздрагивала жидовка со страху, а жиденята метались в бебехах и выскакивали с перин.
Козаки разошлись все по разным местам на ночлег, и в корчме еще остались только Богун да Ахметка; последний тоже моментально заснул у печки. Один лишь Богун ворочался на лаве и не спал. Несколько раз перевернулся беспокойно козак: нет сна, а думки все не унимаются!
- Да что это со мною, уж не наворожил ли кто? - проговорил он сам к себе и, присевши на лаве, задумался.
Луна, поднявшись высоко, теперь задумчиво смотрела с неба на землю и мягким фосфорическим светом обливала окрестность. Внизу, обрызганный зеленоватыми блестками, сверкал чешуей Днепр и мрачно катил в серебряную мглу свои холодные воды.