- Я сто раз просила тебя не говорить на этом дурацком языке!
Коля приложил руку ко рту. С некоторых пор, точно в знак протеста против чопорного строя их жизни, он усвоил, в подражание кому-то, малопонятный воровской жаргон, крайне раздражавший Софью Яковлевну.
- У вас отличная мысль: обед, - сказала мужу Елизавета Павловна. Она была в хорошем настроении духа. Это с ней в последнее время случалось редко; все находили, что Лиза стала очень нервна. - Но для одного Коли, конечно, устраивать обед не стоит. Нам давно следовало бы пригласить папá и Машу. Ваша сестра не придет?
- Что вы! Она теперь нигде не бывает. Уж если не была у нас на свадьбе!
- Значит, сколько же нас будет? Нас двое, двое моих и ваш Коля? Пять человек, мало. Надо позвать кого-нибудь еще. Петра Великого?.. Но говорю заранее: в одиннадцать я вас покидаю.
- Я надеюсь, что вы вернетесь, - мрачно сказал Черняков. - То есть, что полиция не нагрянет туда, куда вы, очевидно, собираетесь.
- Я тоже надеюсь. Впрочем, в ночь на Новый год Третье отделение отдыхает.
- В средние века это называлось "la trève de Dieu".
Этот неожиданный обед ставил Михаила Яковлевича в затруднительное положение. Для сестры он что-то придумал: Лиза давно обещала одной чахоточной подруге выпить с ней бокал шампанского на Новый год, нельзя огорчать больную. Однако, другие гости, Муравьев, Маша, доктор, знали, что никакой чахоточной подруги у Лизы нет. Немного поколебавшись, Черняков сказал им то, что считал правдой: Лиза обещала побывать на вечеринке в радикальном кружке.
- Так уж ей приспичило, нашему ндраву не препятствуй, - сказал он Павлу Васильевичу, принужденно улыбаясь. - Я же этого ее milieu, как вы знаете, не люблю.
Муравьев вздохнул, тоже несколько удивленный.
- Тогда и я уеду от вас рано. Меня на беду позвал Платон Модестович, а я уже раза три отказывался от его приглашений.
- Но Маша пусть останется и выпьет с нами шампанского. Коля проводит ее домой. Или Петр Великий.
- Лучше Петр Алексеевич. Или они оба. На улицах в эту ночь много пьяных, - сказал профессор.
Накануне обеда Лиза сообщила мужу, что пригласила еще одного гостя: Валицкого.
- Так, ни с того, ни с сего взяла и пригласила. Дурь нашла!
- Это тот угрюмый офицер, который ездил сражаться с турками? Совсем он к нашему сем… к нашему кружку не подходит.
- Он давным-давно забыл, что ездил сражаться с турками. Вы правы, но что же теперь делать? - спросила Лиза. Она в самом деле не знала, зачем пригласила Валицкого, который вдобавок принял приглашение неохотно и нелюбезно. - А офицером он, кажется, и не был.
- Кто же он: народоволец или чернопеределец? - осведомился Михаил Яковлевич с иронической почтительностью.
- Ни то, ни другое, он якобинец, - сказала Елизавета Павловна, которой очень нравилось это слово. - Впрочем, не знаю. Вы недовольны?
- Напротив, рад и счастлив, как всем и всему… Он со иной скорее Даже был любезен. За руку поздоровался! Правда, с таким видом, точно хотел что-то этим доказать. Верно, так в северных штатах Америки радикалы здороваются с неграми.
II
Павел Васильевич верил в "яблоко Ньютона", но думал, что для открытия закона всемирного тяготения нужна была долгая умственная работа, перемежавшаяся с работой бессознательного начала: "Ньютон, вероятно, и до того дня не раз видел, как яблоки падают с яблони. Открытия делаются "аппрошами". А счастливая мысль, то, что так пышно называется вдохновением, озаряет человека, - если озаряет, - где угодно и когда угодно. Вполне возможно, что я найду яблочко сегодня за новогодним ужином, слушая вдохновенную речь Платона Модестовича", - думал он, улыбаясь.
Никакого открытия он не сделал, но работа, по внешности как будто бесплодная, в действительности шла превосходно. Занятия со студентами в рождественские дни его не отвлекали, гостей, после выхода замуж Лизы, в доме бывало гораздо меньше, - Муравьев целые дни думал, то за столом с пером в руке, то лежа на диване в кабинете, то гуляя: дочери требовали, чтобы он каждое утро уходил на прогулку в Летний сад. Павел Васильевич все время испытывал такое чувство, какое может испытывать кладоискатель, когда, по некоторым, еще неясным, признакам ему кажется, что он на верном пути.
Вечером 31-го декабря Маша зашла в кабинет, чтобы напомнить отцу об обеде. Он оторвался от записной книжки и с минуту смотрел на нее так, точно не знал, кто она такая и на каком языке говорит. Затем Павел Васильевич опомнился.
- Ах, да, обед! Я было и забыл. Я сейчас, Машенька, сейчас, - сказал он смущенно и, окончательно придя в себя, похвалил новое платье дочери.
- Вы, папа, наденете фрак? К Лизе, конечно, не надо, но к вашему астроному?
- И к астроному не надо. Вот только повяжу галстук и мы можем ехать.
Маша поцеловала его в лоб. Она в этот вечер была в тревожном и восторженном настроении; это приходилось держать в величайшей тайне.
- Экипаж п-подан, - сказала она с веселой торжественностью. Рысак, купленный в свое время Елизаветой Павловной, оставался у Муравьевых. У Михаила Яковлевича конюшни в доме не было, он не мог и не хотел держать лошадей, да и Лизе рысак давно надоел. Но продать его и рассчитать кучера было делом, превышавшим силы Павла Васильевича.
- Вы только нас довезете к сестре, Василий, а потом возвращайтесь и встречайте Новый год, - еще днем успокоила кучера Маша: она неизменно оберегала интересы людей. На праздничные подарки и обеды для прислуги у Муравьевых отпускалось вдвое больше денег, чем у других; Маша входила в подробности, совещалась с няней, достаточно ли будет одного гуся, хватит ли водки и наливки.
В экипаже она закутала шею горжеткой и сказала отцу:
- Папа, ради Бога, не открывайте рта. Вы всегда забываете, что у вас катарр.
Павел Васильевич улыбнулся. "Совсем как покойная Аня. И голос, и интонация те же", - подумал он и поцеловал дочь. От нее пахло духами и мехом.
- Твой… как вы называете эту штуку? - твой гарнитур очень красив.
- Спасибо… Папа, вы когда уедете от Лизы к астроному?
- Он звал к десяти, но можно, конечно, приехать и позже.
- Я не советовала бы вам очень опаздывать, - сказала Маша, успокоившись. "Лишь бы не отказала в последнюю минуту…"
Михаил Яковлевич и Коля вышли им навстречу в жарко натопленную переднюю.
- Шайтан на гайтан, - сказал Коля и окинул снисходительным взглядом туалет Маши. - Ничего себе пальтуганчик.
- Пальтуганчик это моя шуба? Вы еще не видели? - Маша отлично знала, что он еще не видел. Она все была влюблена в Колю, очень этого стыдилась и считала это большим грехом: - А гарнитур - подарок Лизы. Отчего вы в штатском, Коля?
- Потому, что я хочу лататы задать. Но это, канареечка, вас не касается.
- Мороз, папа? Какой же это мороз! Для меня, если меньше тридцати градусов, то это Италия, - говорила выбежавшая из кухни Лиза, быстро целуя отца и сестру. - Идите в кабинет… Коля, помогите же ей снять ботики, будьте, как взрослый. Я бегу, я занята индейкой.
- Она сама ее ощипала и зажарила, - сказал саркастически Михаил Яковлевич. - Гости кто? Петр Великий, - вполголоса ответил он тестю. - Еще некто Валицкий, вы впрочем, его знаете. Такой радикал, такой радикал, что сил никаких нет! Покойный Робеспьер по сравнению с ним был умеренный консерватор! Больше никого. Мамонтов не мог прийти.
- Я переколю булавки у тебя в комнате. Можно? - спросила Маша с мольбой в голосе и увела сестру в спальную. Она всегда краснела, входя в эту комнату. - Ну что? Что они сказали? Они согласились?
- Согласились, - нехотя ответила Лиза. - Но я думаю… - Она не успела сказать, что думает: Маша уже осыпала ее поцелуями. - Какая ты глупая! Точно это спектакль! Конечно, сегодня опасность невеликая. Но я не взяла бы тебя, если б не думала, что это твое право… Ну, хорошо, иди в кабинет.
- Еще один раз! Последний, - сказала Маша и, поцеловав сестру, убежала. Она была совершенно счастлива.
- Все-таки, отчего вы в штатском? Вам очень к лицу, - сказала она Коле в передней. Ей теперь хотелось хвалить всех и все.
- Оттого, что я собираюсь дернуть отсюда к Донону. - Маша изобразила на лице почтение и восторг. - Вот что, Машенька, вас-то я и жду. Скажите, пожалуйста, дяде, что его просят в гостиную.
- Кто просит?
- Не водите вола, канареечка. Скажите: просят.
- П-попросите очень, очень вежливо, тогда скажу. Иначе не скажу.
- Отстаньте… Ну, ладно, прошу очень вежливо.
- То-то, а не "водите вола", - сказала Маша. Ее, впрочем, приводил в восторг его новый язык. - Сейчас скажу.
Коля вошел в гостиную и принялся рассматривать книги. Это было его любимое занятие. Софья Яковлевна говорила, что половина эрудиции, которой он удивлял старших, идет от изучения книжных витрин, полок и каталогов.
- Как, это ты? - спросил, входя, Михаил Яковлевич. - В чем дело?
- Дядя, у меня к тебе конфиденциальная просьба. Обещай исполнить.
- Если не очень глупая конфиденциальная просьба, изволь, исполню.
- Я собираюсь нарезать винта в одиннадцать.
- Вот что, мой друг, я воровского языка не знаю, ты меня смешиваешь с Ванькой-Каином. Говори по-человечески.
- Я хочу от вас уйти в одиннадцатом часу.
- Как? И ты? Это почему?