К военным тысячами присоединялись штатские: женщины и плачущие дети; богатые иностранки; торговцы из Европы, лишившиеся дома и дела; искательницы приключений, следовавшие за армией и торговавшие своим телом. На выезде из Москвы жандармы проверяли вывозимых раненых, которых военные врачи разделили на несколько категорий; вывозили лишь тех, кто был способен поправиться через неделю. Тяжело раненых и заразных, считавшихся неизлечимыми, оставили в больнице Воспитательного дома, где их ждал конец от паразитов, дизентерии гангрены и русских.
Себастьян и барон Фен делили служебную карету с книготорговцем Сотэ, и, надо сказать, этот толстый тип со своей вечно шмыгавшей носом женой с шиньоном на голове и долговязой дочерью, а также черным беспокойным песиком занимали слишком много места. Кроме того, в карету загрузили одноногого вольтижера с костылями и ранцем, а также раненого лейтенанта. Их уложили на мешках с горохом. Багажный отсек до самого верха заполняли стянутые ремнями чемоданы и дорожные сумки поэтому вознице пришлось разместить третьего раненого - горячечного гусара в плаще с воротником из волчьего меха - рядом с собой на козлах. Прижатый к освещенному солнцем окошку, книготорговец вытирал вспотевший лоб и с мрачным видом говорил:
- По меньшей мере, холодно нам не будет.
- Мы будем в Смоленске до наступления зимы, - ответил барон Фен.
- Надеюсь…
- Его Величество все предусмотрел.
- Надеюсь!
- Двадцать дней в пути в южном направлении - и все.
- Если не ударят морозы…
- Могу вас заверить, что по статистическим данным, проверенным за последние двадцать лет, термометр в ноябре не опускается ниже шести градусов.
- Надеюсь.
- Послушайте, хватит во всем сомневаться!
- Я сомневаюсь, что хочу этого, господин барон. Однако чего мы ждем, чтобы отправиться в путь?
- Императора.
- Армия в пути с пяти утра, толпа гражданских тоже. Только мы одни и торчим здесь! - Достав часы из жилетного кармана, он взглянул на них. - Скоро полдень!
- Не забывайте, что вам повезло.
- Кто этому поверит, я разорен…
- Зато живы.
- Спасибо.
- Послушайте, господин Сотэ, вы со своей семьей в кортеже императорского двора, который на протяжении всего пути будут охранять баденские гренадеры. Позади, сразу за фургоном с картами и документами моего кабинета, следуют фургоны с провизией, хлебом, вином, бельем столовой посудой. Другие отправляются в путь почти налегке, поэтому вам действительно повезло. Разве что вы не желали бы остаться в Москве.
- Ради Бога, нет. Я тоже француз, а русские нынче не пылают к нам большой любви. Ну и наворотили!
- Прекратите, пожалуйста, ваши стенания, иначе я прикажу выбросить вас из кареты.
Они поссорились, не успев двинуться в путь. Себастьян, нахмурившись, сидел в своем углу. Торговец в чем-то был прав: не будь этого похода Москва по-прежнему оставалась бы приветливой столицей, куда приезжали бы люди со всего мира. У него, во всяком случае, багажа было мало- помимо сабли, купленной у Пуассонара, он вез книги, немного одежды и горсть алмазов, которые прихватил из ящика туалетного столика в Кремле. В эту минуту мимо них проехала карета императора, в которой он сидел с Мюратом, одетым в красный мундир польского улана. Наконец-то, они отправлялись в путь.
Сидя на сильной казацкой лошади, подкованной на зиму, с высоты последнего холма д’Эрбини с горечью смотрел на Москву с ее многочисленными соборами, изуродованными крестами, башнями, почерневшими крышами. На Калужской дороге, на выезде из Москвы, горел Семеновский монастырь: приходилось жертвовать складированным там провиантом, чтобы он не достался противнику. Интенданты считали, что французская армия достаточно обеспечена, и надеялись пополнить запасы продовольствия в южных областях. Невиданная толпа растекалась по равнине: беспорядочная и многочисленная орда, дикая в своем разнообразии, отягощенная награбленным, медленно выставляла себя напоказ, вытекая из города и заполняя дорогу на многие километры вперед.
Среди потоков этого шумного людского вала капитан заметил коричневые мундиры португальских конников: они конвоировали колонну русских пленных. В ней были мещане, крестьяне - быть может, шпионы - и немного солдат. Пленники должны были при случае стать разменной монетой либо заградительным щитом. Он также увидел стесненную в общем потоке императорскую колонну: зеленую карету императора, пятьдесят повозок его свиты, четко выстроившиеся отряды старой гвардии в парадной форме. К своим ранцам и ремням лядунок гренадеры привязали бутылки с водкой и буханки испеченного в Кремле белого хлеба. Гвардейцы шагали с песней.
Чуть ближе, на склоне холма увязали в песке перегруженные повозки. Офицеры и женщины заменяли кучеров и при случае ругались так же виртуозно, как и те. Чтобы помочь своим клячам втащить на вершину холма пушки, в постромки впрягались артиллеристы. В который уже раз застряли в песке двуколки драгун. Приходилось топтаться на месте и терять время, поскольку каждая отдельная помеха задерживала всех остальных.
К капитану подошел Бонэ. С тех пор, как д’Эрбини назначил его сержантом вместо бедняги Мартинона (и поскольку куда-то испарился лейтенант Бертон), он старался проявлять самостоятельность.
- Господин капитан, а нельзя ли как-то облегчить наш багаж?
- Круглый идиот! Когда мы вернемся во Францию, ты будешь рад получить свою долю.
Бонэ задумался. Он выпятил грудь, чтобы покрасоваться шелковым жилетом, выкроенным из китайского платья, затем, поскольку у него появилась идея, предложил:
- А чай из первой повозки? У нас его огромный запас.
- Этот чай мой, Бонэ. Я перепродам его по хорошей цене, к тому же он не самый тяжелый. Да и не станем же мы выбрасывать свою провизию. И выгружать, а потом снова грузить наши тюки при каждом препятствии в пути!
- Тогда ящики с хиной?
- Она нам пригодится.
- А картины?
- В трубках они ничего не весят. К тому же, в Париже такие вещи стоят больших денег! А может, ты хочешь выбросить золотые монеты и ту ценную утварь, что мы изъяли из церквей?
- Раненые… - сказал с рассеянным видом Полен, глядя на осла жующего сухие листья.
- Раненые?
- Действительно, они много весят, - сказал сержант.
- И больше не будет проверок, мой господин.
- Я не оцениваю людей по их весу! - покраснев, ответил капитан. - Мы нужны им.
- А если их перегрузить в другие повозки?
- Они забиты под завязку, а может, и больше!
- Остается только заставить гражданских…
- Снять раненых! - приказал капитан.
Двое драгун взобрались на повозку, чтобы вытащить зажатых между ящиками с трофеями стонущих пехотинцев; они подхватили раненых под руки и передали стоящим внизу товарищам, которые укладывали их на обочине. В то время как одни кавалеристы пытались навязать лишний груз гражданским, другие отрывали доски с бортов повозок и подкладывали их под увязшие в песке колеса, третьи толкали и тянули за веревки либо подхлестывали мулов кожаными ремнями. Чтобы вытащить из песка застрявшие повозки, точно так же поступали и остальные. Неподалеку опрокинулся фургон, попав колесом в глубокую яму, и по земле рассыпались книги с золотым обрезом. Офицер, сопровождавший повозку, пытался уберечь их от копыт и колес. Когда первая двуколка драгун снова набрала ход и от лошадей повалил пар, капитан вспомнил о раненых.
- Вам удалось их пристроить?
- Разумеется, господин капитан.
- Тем лучше.
Д’Эрбини не сомневался, что это ложь, однако сделал вид, что верит подчиненным. Им надо было двигаться вперед. Дальше уже не будет холмов, меньше будет и мокрого песка, зато начнется каменистая степь, и дорога заметно сузится, а по ней такой орде пройти будет трудно.
Уже с первого вечера заморосил холодный дождь, и люди, кто как мог, начали устраиваться на равнине. Император разместился на втором этаже неприглядной каменной усадьбы. В доме также разместились служащие дворцового ведомства. Барон Фен и Себастьян оставили Сотэ в карете.
- И нам придется провести ночь в этой повозке? - сердился коммерсант.
- Прижмитесь друг к другу, чтобы было теплее.
- А что мы будем есть?
- Ту провизию, которую вы взяли с собой в дорогу.
- Вы обещали, что мы не будем нуждаться!
- Разве у вас нет продуктов?
- Немного есть, вы это хорошо знаете.
- Так чем же вы недовольны?
- Да вот теми, которые хрипят и не дают нам отдохнуть!
Он говорил о раненых - вольтижере и голландском офицере, которые лежали на мешках с горохом.
- В конце концов, места в этой усадьбе хватит на всех! - продолжал настаивать книготорговец.
- В резиденции императора? Гражданских туда не пускают.
- Резиденция? Вот это?
- Знайте же, господин Сотэ, - раздраженно заметил барон, - так принято называть всякое место, где останавливается его величество, будь то хижина, шатер или постоялый двор.
После того, как Себастьян и барон ушли, книготорговец, порывшись в дорожных сумках, вытащил копченую колбасу, бутылку вина и сухари, которые, не выдержав дорожной тряски, превратились в крошево. Семья молча разделила еду. В окошко экипажа постучался гренадер. Сотэ отворил дверцу, и от ворвавшегося холодного ветра по его телу прошла дрожь. Подошедший солдат, к радости путников, держал в руках котел с едой.
- О, про нас все же вспомнили.
- Раненые есть? - спросил гренадер.
- Двое.