Фиц удивился. Найти его здесь было нелегко, но кто-то постарался. Он понадеялся, что ему звонят не по поводу ссоры, произошедшей между французами и англичанами, пока он тут развозит подарки. С озабоченным видом он нырнул в блиндаж и взял трубку полевого телефона.
- Фицгерберт!
- Доброе утро, майор, - услышал он незнакомый голос. - Это капитан Дэвис. Вы меня не знаете, меня попросили позвонить вам и передать известие из дома.
Из дома? Только бы ничего плохого не случилось, подумал Фиц.
- Вы очень любезны, капитан, - сказал он. - Какое известие?
- Ваша жена родила здорового крепкого мальчика. И мать и ребенок чувствуют себя хорошо!
- Что?! - Фиц опустился на ящик. Ребенок должен был родиться позже… через неделю или две. У детей, родившихся до срока, слабое здоровье… Но он вроде чувствует себя хорошо. И Би тоже.
У Фица теперь сын, наследник.
- Майор, вы слышите меня? - звучал в трубке голос капитана Дэвиса.
- Да-да, - ответил Фиц. - Просто это так неожиданно…
- Так как сейчас Рождество, мы решили, что эта новость вас поддержит…
- Ну конечно, еще бы!
- Позвольте мне первым поздравить вас.
- Благодарю, - сказал Фицгерберт. - От всей души благодарю! - Но капитан Дэвис уже повесил трубку.
Тут Фиц заметил, что остальные офицеры в блиндаже молча смотрят на него. Наконец один спросил:
- Известие хорошее или плохое?
- Хорошее! - сказал Фиц. - Просто замечательное! Я стал отцом.
Все начали пожимать ему руки, а Мюррей, несмотря на утренний час, достал бутылку виски, и все выпили за здоровье младенца.
- Как его будут звать? - спросил Мюррей.
- Пока я жив, виконт Эйбрауэн, - сказал Фиц, и лишь потом понял, что Мюррей спрашивал про имя, а не про титул. - Джордж - в честь моего отца, и Уильям - в честь деда. А отца Би звали Петр Николаевич, так что, возможно, мы добавим и эти имена.
Мюррея, казалось, это позабавило.
- Джордж Уильям Питер Николас Фицгерберт, виконт Эйбрауэн! - произнес он. - С таким количеством имен жить можно!
- Особенно если весишь пока всего фунтов семь, - довольно кивнул Фиц.
Он весь сиял от радости и гордости.
- Схожу-ка я на передовую, - сказал он, когда они допили виски. - Отнесу ребятам сигар.
Фиц вышел из блиндажа и пошел по ходу сообщения к передовой. Он был на седьмом небе от счастья. Стрельбы не было, воздух был морозный и чистый (везде, кроме отхожего места, мимо которого Фиц прошел быстро). Но он вдруг поймал себя на том, что думает не о Би, а об Этель. Интересно, а она родила? Хорошо ли ей в том домике, который она выторговала у Фица? Тогда его ошарашил напор, с каким она торговалась, но он помнил, что это его ребенка она носит под сердцем. И надеялся, что у нее роды пройдут так же хорошо, как у Би.
Но все эти мысли вылетели у него их головы, когда он подошел к окопам для стрельбы. Завернув за угол, он остановился как вкопанный.
В окопе никого не было. Он прошел по окопу в одну ячейку, потом в другую - и никого не увидел. Как в сказке про призраков или корабль без матросов, плавающий сам по себе.
Этому должно быть объяснение. Может, было наступление, о котором Фицу не сказали?
Ему пришло в голову выглянуть из окопа.
Но беспечно высовываться нельзя. Многие гибли на фронте в первый же день лишь потому, что решили на секундочку выглянуть.
Фиц взял лопатку с короткой ручкой - ими рыли окопы - и медленно начал поднимать ее штык. Потом медленно поднял голову, прячась за лопаткой, и осторожно выглянул в узкий просвет между лопаткой и бруствером.
То, что он увидел, его потрясло.
Солдаты, свои и германские, вышли на изрытую воронками ничейную полосу. Они стояли группами и разговаривали.
Фиц не верил своим глазам. На ничейной полосе стояли сотни солдат, и справа и слева, насколько хватало глаз, англичане и немцы.
Что, черт возьми, происходит?
Он выбрался из окопа и пошел к ним по изрытой снарядами земле. Солдаты показывали друг другу фотографии жен, детей и невест, предлагали сигареты и пытались завязать разговор, говоря, например: "Я - Роберт. А ты?.."
Фиц заметил двух увлеченно беседующих сержантов, английского и немецкого. Он похлопал своего по плечу.
- Эй! - сказал он. - Это что за чертовщина здесь творится?
У сержанта был гортанный акцент кардиффских докеров.
- Сэр, честно говоря, даже не знаю, как это произошло. Несколько немцев вдруг поднялись из окопов, без оружия, и кричат: "С Рождеством!" Тогда один из наших сделал то же самое. А они начали вылезать на нейтралку, и не успел я глазом моргнуть, как там уже были все.
- Но ведь в окопах никого не осталось! - гневно воскликнул Фиц. - Неужели вам не пришло в голову, что это может быть уловка?
Сержант огляделся по сторонам.
- Нет, сэр, честно говоря, не пришло, - невозмутимо ответил он.
На самом деле Фиц и сам в это не верил. Какую выгоду враг может извлечь из того, что солдаты враждующих армий на передовой завязали дружбу?
- Сэр, это - Ганс Браун, - сказал сержант, указывая на немца. - Он работал официантом в Лондоне, в отеле "Савой". Говорит по-английски!
Немецкий сержант отдал Фицу честь.
- Рад с вами познакомиться, господин майор! - сказал он. - С Рождеством вас! - У него было более правильное произношение, чем у сержанта из Кардиффа. Он достал флягу. - Вы позволите предложить вам глоточек шнапса?
- О господи! - покачал головой Фиц и пошел прочь.
Ему больше ничего и не оставалось. Это было бы невозможно прекратить даже с помощью офицеров и сержантов. А без их помощи - тем более. Он решил сообщить о создавшемся положении вышестоящим, и пусть этим занимается кто-нибудь другой.
Но уйти он не успел: его окликнули по имени.
- Фиц! Фиц! Неужели это вы?
Голос был знакомый. Обернувшись, он увидел приближающегося немца. Когда тот подошел, Фиц его узнал.
- Фон Ульрих?! - изумленно воскликнул он.
- Он самый! - Вальтер широко улыбнулся, протягивая руку. Фиц по привычке тоже протянул руку, и Вальтер с жаром ее пожал. Вальтер похудел, светлая кожа лица обветрилась. "Наверное, я тоже изменился", - подумал Фиц.
- Это просто поразительно! Какое совпадение! - сказал Вальтер.
- Рад видеть вас живым и здоровым, - сказал Фиц.
- Взаимно!
- А с этим нам что делать? - Фиц махнул рукой в сторону братающихся солдат. - Мне это внушает беспокойство.
- Согласен. Завтра они могут не пожелать стрелять в новых друзей. Нужно активизировать боевые действия, чтобы они пришли в норму. Если утром с обеих сторон начнется артобстрел, они скоро вновь начнут ненавидеть друг друга.
- Надеюсь, вы правы.
- Но расскажите мне, как вы, мой старый друг?
Фиц вспомнил свою хорошую новость и просиял.
- Я стал отцом, - сказал он. - Би родила мальчика. Хотите сигару?
Они закурили. Вальтер рассказал, что вначале был на Восточном фронте.
- В русской армии страшный беспорядок! Офицеры продают армейские запасы на черном рынке, а пехота мерзнет и голодает. В Пруссии половина жителей ходит в купленных по дешевке армейских сапогах, а русские солдаты воюют чуть ли не босиком.
Фиц рассказал, что был в Париже.
- Твой любимый ресторан "Voisin" по-прежнему открыт, - сказал он.
Солдаты затеяли игру в футбол, англичане против немцев, в качестве штанг сложив стопками кепки.
- Мне придется поставить в известность командование, - покачал головой Фиц.
- Мне тоже, - ответил Вальтер. - Но сперва скажите мне, как там леди Мод?
- Полагаю, у нее все хорошо.
- Я бы очень хотел, чтобы вы передали ей мой нижайший поклон.
Фиц заметил, что Вальтер произнес эту обыденную фразу с особенным ударением.
- Обязательно, - сказал он. - У вас есть для этого особые причины?
Вальтер отвел взгляд.
- Перед самым отъездом из Лондона… Я танцевал с ней на балу у леди Вестхэмптон. Это было последнее светлое воспоминание из прошлой жизни, когда еще не началась эта война… - Вальтер, казалось, не мог справиться с чувствами. Его голос дрожал. Может, это Рождество так на него повлияло? - Мне бы очень хотелось, чтобы она знала, что в Рождество я думаю о ней… - Он взглянул на Фица влажно блеснувшими глазами. - Друг мой, передайте ей это обязательно!
- Передам, - сказал Фиц. - Уверен, ей будет приятно.
Глава четырнадцатая
Февраль 1915 года
- И вот пошла я к врачу, - рассказывала женщина, сидевшая рядом с Этель, - и говорю ему: "Доктор, у меня чешется между ног".
По комнате пробежал смешок. Они сидели в комнате на верхнем этаже маленького домика в восточном Лондоне, возле Олдгейта - двадцать женщин, склонившихся над швейными машинками. Тесными рядами сидели они с двух сторон за длинным столом. Очага в комнате не было, а единственное окошко было плотно закрыто от февральских холодов. Дощатый пол был голый. С давно не беленных стен осыпалась старая штукатурка, местами просвечивала обрешетка. От дыхания двадцати женщин было душно, но при этом и ужасно холодно. Все женщины были в уличной одежде.
Рядом с Этель сидела ее сверстница и квартирантка, девчонка-кокни Милдред Перкинс. Ее можно было бы назвать красивой, если бы не выступавшие передние зубы. Неприличные шутки были ее коньком.
- А врач мне, значит, отвечает, - продолжала она: - "Не говорите так, это непристойно".