...Итак, свершилось. Те, к которым он столько лет мечтал присоединиться, всё же выступили. Какая-то странная картина составилась из полученных им известий. Восставшие выстроились на Сенатской площади, но не действовали. Верные правительству войска выстроились и тоже не действовали. Будто события развивались по правилам дуэльного кодекса. Дуэль, дело чести, из-за отсталой, погрязшей в невежестве и рабстве России. И вот homme d’honneur бросили вызов правительству. Противники заняли места у барьеров. Были и секунданты: легендарный храбрец Якубович отправился на переговоры к новому царю Николаю, легендарный герой Отечественной войны граф Милорадович - к своим бывшим товарищам по оружию. И только убийство из-за угла Милорадовича было прямо-таки непонятно в рамках строгих дуэльных правил!
...Вспомнилось, как в кабинете петербургского генерал-губернатора он когда-то - тоже по долгу чести - составил целую тетрадку крамольных своих стихов. А здесь, в Михайловском, он узнал, что Милорадович, прочитав в первой главе "Евгения Онегина" хвалебные строфы об Истоминой, заказал, не жалея денег, стихи для бесчисленных балетных своих содержанок...
Итак, состоялась дуэль. По правилам кодекса первым стреляет не тот, кто вызвал, а тот, кого вызвали. И вот в конце концов орудия выплеснули шрапнель...
Неисповедимы пути к творческим замыслам и решениям. Вдруг ему стал ясен сюжет, по крайней мере, двух новых глав "Евгения Онегина". Дуэль! Ссора на именинах Татьяны и дуэль Ленского и Онегина. Следовало теперь как можно быстрее закончить четвёртую главу, чтобы взяться за следующие...
Да, дуэль, а не революция ещё и потому, что оба противника боялись народа. Народ ищет свободу в бунтах - жестоких, неуправляемых, беспощадных. Вот чем должно заняться ему непременно: Пугачёвым и Разиным. Народ! Он участвовал в смутах, в воинах, и, в конечном счёте, он решил судьбу и царя Бориса, и Самозванца. Он изгнал из России Наполеона. И всё же, поднятый историческими потрясениями или излив ярость и боль, превысившие терпение, народ вновь уходил в свою особую вековую жизнь. Но не этим ли сумел он сохранить истинную Россию, сам дух её? А думы свои и чувства запечатлел в заунывных или лихих песнях, в затейливых и лукавых сказках, в острых и точных пословицах...
Итак, свершилось! Что будет с его друзьями, его братьями? Кюхельбекер, кажется, целился в Михаила, великого князя, на пансионе которого воспитывался в Царскосельском лицее, и бежал. Прасковья Александровна узнала у Адеркаса, с которым дружила, что опасного этого преступника разыскивают в Псковской губернии, где у него родичи... Боже мой, вдруг явится он в Михайловское? Зачем безумного Вилли, только что вернувшегося из Москвы в Петербург, Рылеев вовлёк в несчастный заговор? А Жанно Пущин? У того в Пскове жила сестра. Однако газеты уже сообщили об его аресте... Да Жанно и не собирался бежать.
...Газеты писали: злоумышленники желали исполнить злобные замыслы, давно уже составленные во мраке тайны. Теперь преступники понесут, каждый по делам своим, заслуженные наказания. И печатались списки схваченных...
Манифесты Николая I. Он воспринял венец. Он оградил коренные законы. Божьей милостью мы, Николаи Первый, император и самодержец всероссийский и прочее и прочее. А что же делать ему, Пушкину? Что ж, свершилось. А он, только что закончивший историческую трагедию, должен, стараясь по возможности, понять ход истории.
Но что будет с ним? Те, кто стреляется из-за чести, не скрывают ни мотивов дуэли, ни участников. Он сам не участвовал в событиях, но его имя может многими называться...
XXXIX
А Россия жила свой жизнью, и протёкшие события лишь разошлись лёгкой рябью по поверхности океана.
Что делать мужику зимой? Воду возить, молотить, у кого не обмолочено, скот кормить - лишь бы хватило до вешнего Николы. Своп заботы! У одного скотина тощая, у другого издох жеребёнок... Что делать бабе зимой? Смотреть за ягнятами, телёнком, коров доить, масло бить, прясть, шить, плести лапти...
После Спиридонова дня, как известно, солнце на лето, зима на мороз. Ах, мороз! Казалось, он всё сковал, остановил, выморозил... Ан нет, самое оживление: праздники, святки. Всяк разоделся получше. А в окнах лучины горят, гостей приглашают.
И девицы поют, гадают - хотят узнать, какая кому судьба.
Кому вынется,
Тому сбудется.
Тому сбудется,
Не минуется.
Ставят на стол красное деревянное блюдце, покрытое большим платком. Льют воск в воду. Или слушают: где лает собака? Там и судьба. А то катят кольцо - может, к двери покатится...
На деревенских улицах пьяные драки. Да что вы, крещёные!
- Яво унимают, а он барахлит!
- Он на гульню завсегда пьяный - то к оному, то к другому...
- Ахти, с колом бегёт!..
Есть примета: если в Новый год холодно - рожь будет плохая. Да, холодно в Новый год! Зато курица смотрит в сторону, значит, горох уродится...
А в "Санкт-Петербургских ведомостях" в Новый год манифест царя: "Право миловать и щадить признавая преимуществом данной нам от Бога власти, мы... положили в сердце своём хранить сне право... употребляя его всегда сообразно общему благу..." Теперь злоумышленников допрашивает следственная комиссия. А присяга по всей империи прошла благополучно.
Ольга пришла к Пушкину взволнованная: в бане в зеркальце она видела его, Александра Сергеевича! Она разоделась - шугай, чуни с вязаными чулками: хоть и крепостная, а всё дочь приказчика!..
- Зазнобили вы меня, барин, - сказала она. - И Марья будто вас видела - да врёт она! Она языком плетёт, что коклюшками. Вот спою я вам. - И Ольга запела тихим, мелодичным голосом:
Долина-долинушка,
Раздолье широкое!
На той ли долинушке
Не грибки, не ягодки,
Не черна смородина,
Только уродилася
Рощица зелёная
Из-за той ли рощицы
Заря занималася...
- Подожди! - встрепенулся Пушкин. - Я запишу!
...Зима выдалась снежная, морозная.
Вечером он сидел с няней в комнате. В трубе завывал ветер. Снег порошил стёкла.
Взгрустнулось. Арина Родионовна тотчас угадала его чувство.
- Не всё ненастье, Александр Сергеевич, - сказала она, - проглянет и солнышко.
- Арина, мамушка, где бутыль недопитая?
- Сейчас, кормилец, всё принесу.
Уже превозмогла она болезнь и двигалась очень легко. Появилась бутыль и кружки.
- Что человеку заказано? - говорила няня. - Ничего не заказано. Вот у Авдотьи парень помер в одночасье, а вроде крепок был. А Матрёне-бабушке сто лет. Нет, прежде веку не помрёшь. Чему быть, тому и статься...
Было в ней какое-то смирение перед судьбой, перед неведомыми законами, откуда-то свыше управляющими миром, и Пушкин смотрел на неё с умилением.
- Выпьем, мамушка.
- Ну, первую рюмку перхотою, а вторую охотою.
Вино развязало старушке язык.
- Конечно, - рассуждала она, - всякий живот смерти боится. Но я так думаю: умереть сегодня страшно, а когда-нибудь - ничего. Главное - протерпеть свой век, всё в жизни повидать, и дал бы Бог здоровья. Налью-ка ещё, Александр Сергеевич... Главное, живи, да не тужи. Конечно, от смерти не посторонишься, так что и думать много об ней? И до нас люди мёрли, а кабы не мёрли, и мы бы на тот свет дороги не нашли. Жить надо особенно смолоду, два раза молоду не быть... Нальём-ка ещё, Александр Сергеевич... Вот у вас кудри вьются. А оттого это, что вы - радостный человек. Как говорится: от радости кудри вьются, а в печали секутся... Конечно, несладко тебе, батюшка. Уж я-то вижу. Много вам достаётся. Блошка куснёт - и то зудит... А вам, свет вы мой... А вы смиритесь, батюшка. Что ж делать, смирять себя надобно. Вот так-то. Придёт пора - ударит и час. Э, милый барин, не горюй по вечерошнему, жди заутрешнего.
- Да чего ждать, мамушка?
- Ино горько проглотишь, да сладко выплюнешь: всё ещё образуется. А не узнав горя, не узнаешь и радости.
Голос няни певуче звучал сквозь завывания ветра за окном - и он из своего небогатого, но всё же барского особняка переносился в её крестьянскую ветхую лачужку с обветшалой соломенной кровлей, с пугливыми тенями по углам и дремотным жужжанием веретена. Вой ветра, снег, метель. Спит Россия глубоким сном. Может быть, она копит силы? Пока не удалось горстке героев великим подвигом своим пробудить её...
Но за письменным столом он испытывал чувство счастья. Вот что спасло его - упорство труда. И никогда прежде родник не бил так сильно.