Заметив вдалеке башни Бастилии, уже вдыхая, относимый к ним сильным ветром, запах копоти от факелов, горевших вокруг ворот Сент-Антуан, запах, роднее и милее которого теперь не было для Екатерины ничего на свете, она услышала позади многочисленный торопливый топот копыт лошадей и воинствующие крики. Она обернулась на всем скаку: протестантская конница, ярко освещенная факелами, догоняла их.
Ее маленький отряд заметил преследователей, и когда до ворот оставалось чуть менее четверти лье, две сотни всадников развернулись и, выставив вперед копья и шпаги, грудью встретили протестантскую конницу.
А Екатерина с сыном и пятидесятью оставшихся с ними всадников вихрем влетели в ворота и помчались по улице вниз. У дворца коннетабля Екатерина соскочила с лошади, как полоумная бросилась вперед, увидев Анна Монморанси, торопившегося к ней, и упала к нему на грудь, вся дрожа от пережитого страха. Сжимая в объятиях королеву, старый коннетабль слышал ее частое, глубокое дыхание. Придворные, окружив их со всех сторон, чуяли за всем этим вновь наступившее бедствие и молчали, нахмурясь и опустив головы.
Это было 28 сентября 1567 года.
Время - четыре часа утра.
Видя провал операции по захвату короля, Конде отвел отряды на север, и они расположились лагерем в Сен-Дени. В течение нескольких дней к ним со всех сторон подходило подкрепление, которое Ла Ну привел из-под Орлеана, а Ларошфуко из Бретани. Кроме этого местные дворяне-гугеноты, узнав о предстоящей войне, побросав свои поместья, спешили в Сен-Дени на помощь принцу и адмиралу. Таким образом, в мерных числах октября у гугенотов была армия в три тысячи солдат и более двух тысяч всадников. Еще через несколько дней герцог де Лонгвилль привел с юга двести аркебузиров и пятьсот конников, мобилизованных им из рейтар и народного ополчения Сентонжа и Пуату.
Монморанси в стенах Парижа располагал пятнадцатью тысячами пеших солдат и семью тысячами всадников. К концу октября это число еще более увеличилось, сюда же подключилось и городское ополчение.
Тучи сгущались. Вот-вот должна была произойти схватка, но никто не решался начать первым. Коннетабль чего-то ждал, располагая значительно большими силами.
А город шумел, словно растревоженный улей. Повсюду - на улицах, перекрестках и площадях парижане бранили гугенотов, призывая на их головы все мыслимые кары и проклятия. Вновь бесновались со своих кафедр монахи, призывая паству встать на защиту святой веры христовой и оградить город от безбожников, посмевших идти против церкви, своего короля и законов божьих. Была объявлена всеобщая мобилизация, горожане вооружались, создавались отряды народной милиции, готовые помогать солдатам при штурме неприятелем городских стен.
Нетрудно представить, как чувствовали себя при этом протестанты, жившие в самом городе. Мирные и не имевшие никакого отношения к мятежу, они были как на раскаленных угольях, видя направленные на них отовсюду враждебные взгляды католиков и не без оснований опасаясь за свои жизни, стоило лишь кому-либо бросить клич к их избиению.
Три дня тому назад Екатерина позвала к себе коннетабля. Тут же присутствовал и король.
- Монморанси, я думаю, вы понимаете, что столкновение двух лагерей неизбежно.
- Мадам, об этом уже повсюду говорят в открытую.
- Каково ваше настроение в связи с этим?
- Старый воин всегда готов к защите отечества.
- Вот именно, к защите! - подхватила Екатерина. - Протестанты не ведают, что творят. Они хотят взять власть в свои руки, но не понимают, даже в случае удачи, они не смогут своими малочисленными силами противостоять католической армии Филиппа Испанского, он сразу же бросится во Францию и расшвыряет их, как павшую листву разносит порыв ветра. Что будет потом, догадаться нетрудно. Он станет хозяйничать здесь так же, как в Нидерландах и в своих заокеанских колониях. Потом они с Гизами раздерут Францию пополам: те возьмут себе восток, испанец - запад и юг. Здесь и конец всему.
- Ваша правда, мадам, - кивнул Анн де Монморанси, - так оно и случится, и наш долг не допустить этого.
- На вас я возлагаю ответственность за это сражение, ибо других полководцев у меня нет, - сурово сказала Екатерина. - Вы уже далеко не молоды, но вам единственно, как старому и испытанному воину, могу доверить я это дело, ибо верю в ваш великий гений и знаю, что вы, как никто другой, понимаете всю важность создавшегося положения и не дадите гугенотам одержать верх.
- Им это и не удастся, ваше величество. Силы их раз в пять меньше наших, к тому же у них совсем нет пушек, которые есть у нас.
- Кроме того, - загадочно улыбнулась Екатерина, - я получила депешу, что Альба любезно согласился нам помочь и посылает в Париж две тысячи всадников - тяжелая кавалерия с мечами и закованная в броню.
Старый полководец нахмурился:
- Стоит ли вовлекать в это испанцев? Ужели мы не обойдемся своими силами?
- Обойдемся. Но так победа будет еще вернее. Надо использовать все средства.
- Однако испанец попросит плату за свою услугу.
- Лучше заплатить ему то, что он попросит, нежели отдать на разграбление всю Францию.
- Выходит, мы будем ждать этих броненосцев, а до тех пор ничего не предпринимать? А если гугеноты начнут первыми?
- С их-то силами против стен Парижа? Пусть только попробуют. Мы их помаринуем денек-другой, а затем выпустим на них наших солдат сразу с трех сторон: через Монмартрские ворота, Тампль и Сен-Дени.
- Их полководцы не глупее нас с вами, ваше величество, а потому вряд ли решатся на такой необдуманный шаг, влекущий за собой окружение. Но если это и произойдет, то Колиньи не бросит всю свою армию к воротам Сен-Дени. Часть он разместит на левом, другую на правом крыле, третья часть останется в тылу, за спинами осаждающих.
- Что же, в таком случае, у него останется перед северными воротами? Горстка храбрецов численностью в семьсот-восемьсот человек?
- С такими силами я не рискнул бы подходить к стенам города и встретить лобовой удар противника числом в четыре-пять тысяч солдат, да еще и с пушками.
- Поэтому они и не пойдут на Париж, Монморанси, а будут ждать в Сен-Дени, когда мы первые произведем вылазку. И мы ее произведем, клянусь святой Девой Марией, как только прибудут солдаты Альбы. Пусть они отдают свои жизни, а мы побережем свои, коли уж так или иначе придется расплачиваться с ним. Но до той поры, я полагаю, все же следует попробовать уладить конфликт мирным путем. Видит Бог, как не по нутру мне все эти дурацкие сражения, которые в конечном итоге обескровливают нацию.
- Вы предлагаете послать парламентера в Сен-Дени с предложением добровольной сдачи, дабы предотвратить кровопролитие?.. Ничего не выйдет, в них еще свежо воспоминание про Амбуаз.
- И все же мы должны попытаться. Этим я в известной степени реабилитирую себя хотя бы в своих собственных глазах, во-первых, как правительница, во-вторых - как женщина.
- Понимаю вас, - промолвил Монморанси.
- Я согласен с королевой, - подал голос Карл. - Почему, в самом деле, не попробовать, быть может, они одумаются?
- Что ж, коли на то воля короля, никто возражать не станет, - сухо поклонился коннетабль королю.
- Кого мы отправим с этим поручением? - спросила Екатерина.
- Нашего герольда, господина де Кервенуа.
- При этом мы соблюдем старинный церемониал о взаимных переговорах воюющих сторон, - неожиданно вспомнил Карл кое-что из уроков, преподанных ему когда-то Альбером де Гонди.
Королева-мать улыбнулась:
- Мы предпримем попытку примирения, чтобы потом никто не упрекнул нас, что мы не сделали все возможное, дабы избежать войны. С этой миссией я пошлю вас, Монморанси. Уверена, вас они не тронут ни как посла, ни как главнокомандующего, который заслуживает огромного уважения.
- Хорошо, ваше величество.
Глава 5
Переговоры
7 октября в штаб-квартиру Сен-Дени прибыл господин де Кервенуа и тотчас потребовал принять его.
- Только не вздумайте заявить, - сразу разгадал намерение посла Конде, - что правительство требует от вождей восставшей партии явиться к нему, так сказать, с повинной. А теперь говорите. Ну, что же вы молчите, будто вас сосватали за бедную пастушку вместо принцессы?
И герольд торжественно объявил:
- Его величество король Карл IX требует от его высочества принца Бурбонского герцога де Конде, а также от адмирала Франции Гаспара де Колиньи и его брата господина Франсуа Д'Андело явиться к нему лично и без оружия.
Д'Андело рассмеялся.
- А зачем? - спросил принц, криво усмехаясь.
- Его величество не станет творить беззаконие и поступит по справедливости. В случае вашего повиновения его воле, он определит легкую меру наказания для каждого из вас, дабы в будущем вы не повторяли подобных ошибок и дабы ваши заблуждения послужили назидательным примером для других.
- Легкую меру? - сразу же ухватился за это Д'Андело. - Какую же именно?
- Могу сказать вам, брат, если вы еще не догадались, - отозвался Колиньи. - Удар топором по шее на Гревской площади. Мгновенно и безболезненно. Вот что король называет легкой мерой.
- Не так ли, господин посол? - ядовито спросил Конде. - Ведь именно это имеет в виду Карл IX, говоря о справедливости по отношению к нам?
Лицо герольда осталось невозмутимым. Он продолжал:
- Его величество хочет предупредить, что у вас нет никаких шансов на победу. Ваша добровольная капитуляция принесет вам и королю Франции несомненно большее удовлетворение, нежели разгром ваших войск и ваше пленение или смерть.
Никто не проронил ни слова.