- Вы забыли, с кем мы воюем, монсеньор! - возбужденно заговорил Ле Лон. - Неужто вы забыли, сколько человек она отправила, таким образом, на тот свет?
- Мне сказали, что все солдаты попробовали это угощение, - неуверенно возразил Конде, - и, насколько мне известно, никто из них не умер.
- Они отведали всё, кроме этих яблок! - вскричал доктор. - Это сразу возбудило мои подозрения, едва я узнал об этом.
- И… вы полагаете, что… - Конде даже поперхнулся и остекленевшими глазами уставился на огрызок в руке медика.
- Что вы чувствуете? - быстро спросил Ле Лон.
- Ничего. А что я должен чувствовать?
- Жжение во рту и в желудке, легкое головокружение, постепенное онемение членов… Меня задержал больной… Неужто я опоздал? Впрочем, еще не поздно ввести противоядие, пять-семь минут у нас еще есть.
- Увы, они давно уже прошли, дорогой Ле Лон.
Лекарь вытаращил глаза:
- И вы по-прежнему ничего не чувствуете?
- Ровным счетом ничего.
- Быть может, я ошибся? - в растерянности пробормотал врач. - И никакого злого умысла здесь нет?
- Что, если этот яд действует не сразу? - высказал предположение Колиньи.
- Исключено, - мотнул головой Ле Лон. - Только этот. От любого другого яблоко моментально чернеет.
Он с беспокойством огляделся кругом и увидел маленькую собачонку, вечно крутившуюся под ногами принца. Ее подарили ему дети гугенотов, когда он ходил в храм слушать проповедь пастора. Ле Лон взял со стола ломоть хлеба, осторожно отрезал маленький кусочек яблока, закатал его в мякиш и бросил песику.
Все с интересом наблюдали за этой необычной сценой. Песик подошел, понюхал, ухватил зубами угощение, перемолол его челюстями и проглотил. Потом уселся на задние лапы и, склонив мордочку набок, просительно поглядывал на человека, в ожидании продолжения угощения.
- Ну вот, видите! - победно возгласил принц, сразу повеселев. - Ему ничего не сделалось. Мне даже кажется, что он просит у вас еще такой же кусочек. Значит, и я…
И тут он осекся. Песик вдруг жалобно пролаял и рухнул на пол. Потом свернулся калачиком, укоризненно посмотрел на Ле Лона и отчаянно заскулил. Затем резко дернулся и покатился по полу, визжа и пытаясь задними лапами достать до живота, словно хотел разодрать его когтями. На большее у него сил не хватило. Он забился в судорогах, вытянулся и умолк навеки. Из пасти его стекала на пол зеленая пена.
- Где эта крестьянка?! - вдруг заорал Конде и бросился к окну. - Где эта Юдифь, которая вздумала убить меня?
Гугеноты, стоящие внизу, услышав шум раскрываемого окна и чьи-то крики, подняли головы.
- Задержать телегу и немедленно доставить сюда торговку! - закричал Конде, высунувшись в окно.
Солдаты тут же кинулись исполнять его приказание, но телеги этой давно след простыл.
В комнату ворвался верный Матиньон:
- Что с вами, монсиньор? Что здесь происходит? И почему у дверей лежат два мертвых солдата?
- А, черт! - выругался Конде. - Про них-то я совсем забыл. Бедные солдаты… Они любили меня…
Ле Лон бросился к принцу и схватил его за руку. В глазах его читался ужас. Он усадил принца на стул, приподнял и заглянул ему под веки, потом попросил открыть рот. Приложил ухо к груди, послушал и, предложив сплюнуть, стал рассматривать слюну.
Все молча и со страхом ждали результатов его осмотра.
Ле Лон выпрямился, и оторопело уставился на принца. Тот - на него. С полминуты в комнате висела тишина, будто отсюда только что вынесли покойника.
- Ничего не понимаю, - наконец промолвил Ле Лон, разводя руками. - По всем признакам, принц, вы должны уже быть… мертвы! Но ничто, ровным счетом ничто не указывает на то, что вы только что приняли смертельную дозу яда. Так может быть только с человеком, систематически и длительное время употребляющим сильное противоядие.
Колиньи и Конде переглянулись.
- Это Лесдигьер! - вскричал адмирал и бросился обнимать принца. - Это он спас вам жизнь! Если бы он не убедил вас тогда принимать противоядие и не рассказал подробно, как это делается, наша армия лишилась бы ныне своего вождя.
- Как, монсеньор, - в растерянности заморгал врач, - вы принимаете противоядие?
- И уже давно! - улыбнулся Конде. - Около года.
- Что же вы мне об этом не сказали? - Ле Лон схватился рукой за сердце. - Ведь так можно и удар получить. Неужто вам не жаль вашего врача?
- Это была моя маленькая тайна, - проговорил Конде, дружески кладя руку лекарю на плечо. - Я хотел поделиться ею с вами, да никак не мог выбрать время.
- Слава Господу нашему! - Ле Лон облегченно вздохнул и вытер пот со лба. - Хвала ему, что Он бережет своих сынов от происков врагов.
- Нашего Даниила даже львы не едят, - широко заулыбался адмирал.
- А вы, господин адмирал, - повернулся к нему врач, - тоже принимаете противоядие?
- Я… я, к несчастью, нет, - признался Колиньи, уже без улыбки, вмиг слетевшей с лица.
- Почему? - резонно спросил Ле Лон. - В наше время это необходимая мера предосторожности. Если вы не дорожите собственной жизнью, то подумайте о тех, кто встал под ваши знамена! Ведь для них вы являетесь отцом, светочем! Что будет с нами, коли мы лишимся вас?
- Я его уговаривал, но он не стал слушать, - произнес Конде, кинжалом разрубая яблоки на мелкие кусочки. - Сказал, что это средство годится только для интриганов, а он солдат и должен смерть свою принять от меча, а не от какого-то сатанинского зелья.
- Вы были неправы, господин адмирал, - покачал головой Ле Лон. - Теперь, надеюсь, вы понимаете, что ваша точка зрения? Не каждому солдату суждено умереть на поле боя. Видите теперь, к чему могло привести ваше упрямство?
- Ну а сейчас-то хоть, адмирал, вы признаете свою неправоту? - настаивал принц.
- Полностью признаю, - и Гаспар де Колиньи, адмирал Франции, словно мальчишка, поднял руки кверху.
- И обещаете отныне принимать противоядие, которое рекомендовал нам Лесдигьер? - продолжал наступать Конде.
- Торжественно клянусь! Ибо и в самом деле уразумел, что это нужно для нашего общего дела.
- Ах, Лесдигьер, молодчина! - воскликнул Матиньон. - Не говоря уже о том, что он во второй раз спасает вам жизнь.
- Черт возьми, а ведь и в самом деле! - вспомнил Конде историю с дуэлью. - Я уже дважды обязан ему жизнью.
- И еще ни разу не возвратили ему свой долг.
- Будь спокоен, Матиньон, я отплачу ему при первой же возможности, не будь я принцем королевской крови.
- Славный малый этот Лесдигьер, - проговорил Матиньон. - Я счастлив, что он в числе наших друзей. И если принц Конде разрешит мне взять часть его долга на себя, то я клянусь защитить господина Лесдигьера, если увижу, как неприятель целится в него.
- Благодарю тебя, мой верный друг, - сказал Конде, от души пожимая руку Матиньону, - но свои долги я предпочитаю отдавать сам.
Глава 7
Видения
- Коннетабль вернулся к себе во дворец поздно вечером, когда уже сгустились сумерки. Придворные раскланивались при встрече с ним, слуги старались упредить малейшее его желание, но он, сухо отвечая на поклоны и отмахиваясь от слуг, желал только одного - запереться у себя и никого не видеть. И даже Шомберга, всюду сопровождавшего его и теперь с унынием на него глядевшего, он отпустил восвояси. Недоумевая, Шомберг тихо вышел из комнаты, но остался здесь, под дверью, как верный пес, готовый при первой же опасности вцепиться в горло врагу. Пред ним лебезили, его боялись: дамы, завидя любимца коннетабля, приседали в реверансах, кавалеры почтительно приподнимали шляпы и считали за честь и удачу обратить на себя его внимание. Теперь они все молча, стояли и смотрели на него, ожидая его приказаний, ибо его устами говорил сам верховный главнокомандующий, первый министр короля. Шомберг поглядел на них и повел рукой. Это означало, чтобы все тихо, без шума разошлись, ибо Великий коннетабль устал, ему нужен отдых. И все без слов поняли этот жест, поскольку так было уже не раз.
- Оставшись один, старый Монморанси тяжело опустился в кресло, стоящее у стола, и хмурым взглядом уставился на стену. Мрачное, подавленное настроение внезапно овладело им. Не хотелось ничего делать и ни о чем думать. Груз прожитых лет лежал на плечах этого человека, и теперь этот груз стал нестерпимым. Ему было уже семьдесят пять лет, и звание коннетабля заметно тяготило его. Он много раз уже пытался переложить это тяжкое для него бремя на плечи своего сына, но Екатерина все не соглашалась. Возможно, старый коннетабль - это единственное, что осталось у нее от давно ушедших в прошлое времен, о которых она иногда с грустью вспоминала.