Последними словами Кият напомнил гостю, что четыре года назад, когда каджары вторглись в гокленские земли, некоторые ханы в страхе за свою жизнь не оказали сопротивления и подписали фирман о подданстве. Затем, когда умерли Абоас-Мирза, возглавлявший поход на гоклен, и старый шах Фетх-Али, гоклены осмелели и стали выходить из повиновения. Ханы, подписавшие фирман, были отстранены: их место заняли другие. В числе последних был и Алты-хан. Сейчас, выслушав справедливый упрёк от патриарха иомудов, он сказал:
- Кият-ага, персидское подданство целиком на совести тех ханов, которых нет теперь в живых. А мы не клялись шаху и не хотим служить каджарам.
Кият негромко засмеялся:
- Служить не хотите, но и выстоять перед ними не можете.
- Да, это так, Кият-ага. Гоклены пока малосильны.
- А почему вы сразу не позвали на помощь? Вы вспомнили обо мне, когда вам стало больно от мечей и страшно от текущей крови!
- Мы хотим сами справиться со своей бедой, но зачем сейчас об этом говорить? - взмолился Алты-хан. - Кият-ага, скажи своим джигитам - и они разгромят войско Максютли. Потеряешь время - сам в беде окажешься. Максютли подумает: "Кият гокленам не помог, значит, сил мало. А если у него сил мало, значит, и его аулы можно сжечь!"
- Ну, ну, не пугай, - добродушно возразил Кият-хан, понимая, что Алты прав. - Ладно, сердар, не отчаивайся. Конечно, прогнать каджаров - наше общее дело. Ты отправляйся на Атрек и жди моего слова.
- Хан, не медли, - взмолился Алты-хан.
- Я не бросаю слов на ветер, - строго отозвался старик и поднялся с ковра. - Завтра, следом за тобой, выедут к Махтумкули-хану мои нукеры. Они отвезут мой фирман, чтобы иомуды напали на каджарский лагерь. Аминь.
Отряд гокленов покинул Дарджу вечером. Утром, с приказом патриарха, пустились в путь нукеры. И едва они скрылись за горами, оставив за собой облачко пыли, приехали люди с Челекена.
Слуга хана, Атеке, опередив остальных приезжих, кинулся бегом к белой юрте. Увидев возле тамдыра служанок и среди них старую Бике, заговорил быстро и сбивчиво:
- Бике-эдже, быть мне пылью у твоих ног, буди скорей хана! Разговор у меня к нему.
Старуха свысока оглядела тщедушного Атеке, однако поняла, что он привёз важные вести. Бике-эдже несмело заглянула в кибитку, вполголоса окликнула ханшу. Тувак, заспанная и непричёсанная, отодвинула килим, увидела мужчин и вновь спряталась в юрту. Спустя некоторое время она вышла, щурясь от светлого апрельского утра и разглядывая тех, кто посмел потревожить её в столь ранний час.
- Ты, Атеке? - то ли спросила, то ли удивилась Тувак. - Какие новости привёз?
- Ханым, позволь мне увидеть самого… Вести хорошие…
- Да говори же! - повысила голос Тувак. - Или ты перестал узнавать свою госпожу!
- Ах, ханым, - подобострастно заговорил слуга. - Кто ещё преданнее меня служит вам! Волею Булат-хана сообщаю, да и собственными глазами видел: русские корабли приплыли…
- Вий! - радостно вскрикнула женщина и, придерживая подол малинового кетени, метнулась в юрту.
Кият вышел насторожённый, но довольный.
- Входи, Атеке, чего стоишь? Мой дом для тебя всегда открыт. Входи же.
Тувак на радостях сама взялась вскипятить чай. Очаг разожгла, кумган с водой на огонь поставила. Входить в юрту при госте и слушать, о чём там говорят, она сочла неприличным. Но любопытство её было столь велико, что Тувак то и дело подходила к кибитке и тихонько, будто невзначай, отодвигала килим. Атеке сидел на пятках и, рассказывая, всё время вставал на колени:
- Два Санькиных корабля приплыли. Письмо Булату передали, сказали ему, чтобы тебе отвёз. А Булат меня сюда послал. Говорит, через три дня из Баку человек ак-падишаха приплывёт, пусть Кият-ага побыстрее приедет!..
- Хорошие вести, Атеке, - сказал Кият, когда понял, что больше слуге сказать нечего. Привалившись локтем к подушке, он открыл костяной ларец, достал из него горсть монет и высыпал в ладони Атеке. Молодец, - похвалил ещё раз и распорядился. Иди ишана поднимай, пусть собирается.
Выехали на другой день, едва забрезжил рассвет. Ещё не погасли все звёзды, а уже с коней пересели в киржим, расправили парус. К полудню пересекли Балханский залив и вдали увидели Челекен. Причалили к аулу Карагель, сошли на берег. Пока здоровались с челекенцами, прискакал из своего аула Булат-хан. С седла ещё не слез, залопотал радостно:
- Осенил нас аллах счастьем, Кият-ага, вот на, читай - письмо тебе. По-русски писано!
Кият развернул гладкую белую бумагу, сощурился и по слогам прочитал:
"Высокопочтенному и высокостепенному старшине иомудского племени туркмен, владельцу Челекена и Дарджи, Кият-хану. От начальника экспедиции к восточным берегам Каспийского моря, коллежского асессора Карелина. Желаю здравия, благоденствия и во всех делах успеха…"
Старческое лицо хана осветила гордая улыбка. Он посмотрел на столпившихся вокруг него челекенцев, свернул письмо и важно сказал:
- Потом прочитаем;
Булат-хан, беря его под руку и уводя к аулу, вновь заговорил с большой радостью:
- Утром проснулся, смотрю: три корабля в море стоят. Сразу узнал - русские. Эй, люди, говорю, садитесь поскорей в киржимы да отправляйтесь и привезите сюда дорогих гостей!
- Санька, значит, приплыл? - поднимаясь в гору и тяжело дыша, спрашивал Кият.
- Не Санька, брат его, - пояснил Булат-хан. - Санька с царским человеком в Баку пока, вот-вот приплывут. А этот - брат Санькин…
- Хорошо приняли гостя? - Выйдя наверх к своим кибиткам, Кият остановился.
- Хорошо, хан-ага. Этот купец предупредил, чтобы побыстрей приготовили рыбу и всё остальное. Санька приведёт корабли, сразу загружать начнёт.
- Персидские лодки приходили? - спросил Кият, входя в юрту и оглядываясь на идущих сзади Тувак и её служанок.
- Были, хан-ага… Солью, нефтью загрузились.
- Больше Багир-беку не давай… Ни тулуна нефти, ни крупицы соли.
- Хорошо, хан-ага, больше не дадим.
Кият сел, надел очки и впился взглядом в строки карелинского письма:
"Купец Александр Герасимов крайне соболезнует, что против воли своей задержанный здесь по проискам неблагонамеренного ему человека, нарушил договор, заключённый с вами и вашими храбрыми однородцами, и лишился возможности прибыть к вам вовремя, то есть осенью прошлого года…".
- Проклятье их роду! - воскликнул Кият, сунул руку под ковёр и достал талаги Герасимова. - Булат-хан, - попросил он, едва сдерживая злость, - этого Багир-бека близко к острову не надо подпускать. Это его рук дело! - Кият-хан потряс талагами и опять положил их под ковёр.
"Но бог милостив, - продолжал читать письмо Кият, - и с его святою помощью надеемся, что это кратковременная неприятность послужит к теснейшему и самому прочному на будущее время дружеству между вашим племенем и русскими. Я предоставляю себе удовольствие дальнейшего объяснения по торговле и промышленности до личного с вашим высокостепенст-вом свидания. Теперь же прошу принять в знак глубочайшего моего почтения подарки при сём посылаемые и уверение в совершенном моём почтении и преданности…".
- Где подарки? - спросил Кият.
- У нас пока, хан-ага… Сейчас мы их… - Булат опрометью, словно тряпичный мячик, выкатился из юрты. Кият выругался ему вслед и, выглянув из кибитки, позвал Тувак:
- Тувак-джан, зайди сюда, где ты там спряталась?!
Вскоре вернулся Булат-хан. Следом за ним подъехала арба с чувалами. Слуги принялись извлекать из мешков и заносить в юрту отрезы бархата, полосатые нанки и китайки, пиалы фарфоровые и чайники. Лично от Карелина Кияту предназначался золочёный инкрустированный кальян и хрустальный сервиз, его жене - бусы, большие кольцеобразные серьги и золотой браслет. Тувак, усевшись на ковре возле сундука, долго рассматривала украшения, примеряла их и спрашивала служанку Бике: хороши ли? Затем не менее придирчиво осматривала китайскую хрустальную посуду. Лицо её то светлело в довольной улыбке, то омрачалось капризной гримасой. Что и говорить, избалована была богатством и украшениями ханым. Разве можно было удивить её чем-либо, если в кибитке у неё лежали две львиные шкуры, с клыкастыми головами- подарок пятнадцатилетней давности, присланный ещё Муравьёвым с Кавказа. И сервизов было пять или шесть - от разных заезжих господ и командующих Кавказом. О перстнях, бусах, серьгах и говорить нечего: в шкатулке Тувак - всего полно. Она повертела серьги и отложила их в сторону, затем открыла крышку сундука и принялась складывать хрусталь. Кият, небрежно разглядывавший кальян, заметил:
- Тувак-джан, неприлично сразу в сундук. Как приедет Карелин - бусы и серьги надень, чтобы польстить гостю. А в хрустальной посуде русским еду подашь.
- Ай, что толку от этих украшений, - капризно отозвалась она. - Вот когда в Тифлис ещё поедем, тогда надену!
- Надень, надень, ханым, - вновь попросил он и пригласил на ковёр Булата и несколько слуг, которые топтались здесь же, разглядывая подарки.
Тувак с явной неохотой нацепила серьги и, играя рубинами бусинок, ушла из кибитки. Кият упёрся руками в колени, наставительно сказал:
- Коснулась и нас милость аллаха, уважаемые. Долго мы ждали радости - наконец она пришла. Сделаем же так, чтобы эта радость была всеобщей. Булат-хан, тебе велю: поезжай сегодня на Дарджу, возьми с собой десять-пятнадцать киржимов, доставь для тоя сто овец. Заодно прихвати двух лошадей: того белого в яблоках и чёрного ахалтекинца.
- Хорошо, хан, так и сделаю, - отозвался тот оживлённо.