В новом романе писатель лауреат Госпремии ТССР им. Махтумкули В. Рыбин рассказывает о жизни Туркменистана с 1924 по 1945 год - время строительства социализма, первых довоенных пятилеток и периода Отечественной войны. Через трудные испытания проходят герои романа - братья Каюмовы - Ратх и Аман. Тесно переплетаются с их судьбой в судьбы красных командиров - Ивана Иргизова, Василия Чепурного, Сергея Морозова.
Роман написан на основе подлинных событий.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 31
Примечания 67
Валентин Рыбин
РАЗБЕГ
РОМАН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Он был высок и строен. На нем красовалось черное кожаное пальто и поскрипывали хромовые сапоги. Пальто - нараспашку. Голова не покрыта. Лицо смуглое, скуластое. Под жесткими коротко подстриженными волосами чернели густые брови и глаза - большие и строгие. Даже когда он смущенно назвал свое имя и обнял отца, тот сразу не сообразил, с кем повстречался. Лишь после того, как сын, поднявшись на айван, вошел в комнату и разделся, оставшись в гимнастерке и галифе, взгляд у Каюм-сердара потеплел.
- Глазам своим не верю, - пролепетал он, отвернувшись, и вновь повернулся. - Неужели это ты, Ратх?
Каюм-сердар дотронулся сухими сморщенными пальцами до плеч сына, затем принялся ощупывать его: он ли это, бежавший из дому двадцать лет назад и вот явившийся нежданно-негаданно, как во сне?
- Я это, кто же еще! - со счастливой усмешкой произнес сын. - Вот приехал, а ты, кажись, и не узнал меня. Видно изменился я порядком… Мама где? - голос Ратха дрогнул: "А вдруг ее уже нет?"
- На базаре она, придет скоро, - торопливо заговорил Каюм-сердар. - Ты-то когда приехал? Поезда вроде бы утром приходят, а сейчас уже день.
- Я уже дней десять живу в Туркмении, - пояснил Ратх. - Приехал с делегацией Калинина. Успел побывать с ним в Кизыл-Арвате, Мерве, Иолотани, Байрам-Али. Теперь вот в Полторацке. Кое-как выбрал время, чтобы навестить вас. Город бурлит, тесно на улицах - столько людей на торжества понаехало. Да и местные - все из своих дворов вышли. Признаться, думал не застану тебя дома. А ты отсиживаешься - тебе и дела нет до всенародного веселья. Или все еще на старый лад настроен?
- Ай, не старый, не новый лад меня не интересуют, - сконфузившись, отмахнулся широким рукавом чекменя Каюм-сердар. - Ты садись, я сейчас скажу, чтобы чай принесли.
Каюм-сердар вышел из комнаты. Тотчас со двора донесся его хозяйский сипловатый голос. Ратх не стал прислушиваться, с кем там разговаривает отец и принялся рассматривать на огромном настенном ковре фотографии.
Это были пожелтевшие от времени фотокарточки в картонных рамках. На всех Каюм-сердар - молодой, в тельпеке и халате, с нашивками сельского старшины. Вот он - один, на коне. Вот - в окружении русских офицеров. В самом центре полковник Куропаткин - начальник Закаспийской области. А вот с сыновьями. Черкезу лет двенадцать - теперь его уже давно нет в живых. Аману восемь, а Ратху шесть… Ратх вспомнил тот далекий день, когда в этот вот отцовский двор приехал на фаэтоне толстый армянин с ящиком и сфотографировал всех.
Вернувшись со двора, Каюм-сердар застал сына за рассматриванием фотографий.
- Да, сынок, это все, что осталось от той золотой поры, когда мы жили в мире и роскоши, - сказал с сожалением.
- Жалеешь о той далекой поре, - усмехнулся Ратх. - Хоть и говоришь, что не старый, не новый лад тебя не интересуют, но по всему видно - болит твое сердце о старом. Вот и фотокарточки развесил на общее обозрение. Смотрите, мол, гости добрые, каким был Каюм-сердар в молодости! Снял бы их ты, отец. Сегодня они торчат, как вызов новому миру. Да и не все еще забыли, кем был Каюм-сердар двадцать или даже десять лет назад. В восемнадцатом я воевал в Первой конной Буденного, рубил белогвардейцев саблей, и сам едва головы не лишился, но самым страшным для меня в тот год были вести о белом мятеже в Закаспии. Я знал что твой старый друг Ораз Сердар возглавил здешнее царское охвостье. Боялся я, как бы и твое имя не выплыло на поверхность мутной контрреволюционной волны. Хоть и говорят, "Кто старое помянет - тому глаз вон", но признаюсь тебе честно, отец, - я частенько вспоминал о первой революции в девятьсот пятом, когда ты за мной, как кот за мышкой, гонялся. Унижал меня как мог, на цепь даже посадил, чтобы сломить дух свободы. Бежать заставил из родного дома.
- Замолчи! - вне себя вдруг крикнул Каюм-сердар. - Замолчи, пока опять между нами не обвалилась земля! - старик, болезненно ежась, отошел к окну.
Ратх, переборов в себе вспыхнувшую внезапно злость, стал рассматривать позолоченное оружие на стене - саблю в ножнах, кинжал и патронташ.
- Ладно, отец, - сказал он с примирением, - не будем касаться больных наших мест. Но согласись, все-таки, со мной - я мог о тебе думать самое плохое.
- Запомни, Ратх, - по-прежнему зло и расстроено выговорил Каюм-сердар. - За свою долгую жизнь я не убил ни одного человека. Мои руки не измазаны кровью, и на душе нет черного пятна убийцы. Когда я был аульным старшиной - арчином, мне приходилось стегать кое-кого плеткой… за неуплату налогов… за неуплату долгов. И это все, чем я обидел некоторых бедняков. В восемнадцатом, когда к власти пришли эсеры и англичане, Фунтиков и Тиг Джонс приходили ко мне, уговаривали, чтобы возглавил я туркмен и повел против красных, - но я отказался. Тиг Джонс смеялся мне в лицо, стыдил меня. Потом пригрозил: если я не соберу всех парней аула и не приведу на станцию, чтобы отправить их на белый фронт, то временное правительство вынуждено будет отобрать у меня все мои богатства. Прежде всего - овец. Тиг Джонс ушел, а я послал своего человека в пески к твоему брату Аману, велел, чтобы отогнал обе отары подальше.
- Аман жив-здоров? - спросил уже более спокойно Ратх. - Я слышал вчера от одного командира, будто Аман служит старшим конюхом на ипподроме.
- Да, сынок. Именно так, - подтвердил Каюм-сердар. - Аман - конюх, сын его, Акмурад, тоже при нем, на конюшне. Вся семья его живет здесь, у меня. Вот и Галия-ханум, жена его, чай несет.
Ратх вздрогнул при упоминании ее имени, теплое чувство родства приятно заполнило грудь. Мгновенно всплыла в памяти кибитка старика-седельщика в песках, у озера. Перестрелка с казаками, смерть Черкеза и отъезд Галии и Амана куда-то на дальние колодцы, к Узбою… Галия сидела на лошади, держа в руках завернутого в пеленки сынишку… Сейчас Галия шла с чайником и стопкой пиалок, совершенно не подозревая, кого собирается угощать. Ратх подумал: интересно, узнает она меня или нет? И в ожидании, пока она переступит порог, затаив дыхание, рассматривал ее. Ратху показалось, что она нисколько не изменилась. Та же царственная походка и аристократически приподнятый подбородок. Может быть, немножко пополнела, или так показалось, поскольку была она в туркменском, широкого покроя платье - кетени. Каюм-сердар, видя, сколько чувств вызвала в Ратхе своим появлением Галия-ханум, тоже вспомнил о трагической гибели старшего сына, о том, как долго и трудно смирялся с мыслью, что причиной его смерти была она, именно эта Галия, княжеская дочь. Не простил бы он ей никогда, но средний сын, Аман, оказался новым ее мужем и родным отцом первого внука Каюм-сердара. Пришлось сердару смириться с тем, что произошло. Пришлось объявить людям: старший сын, Черкез, погиб, и по адату овдовевшая жена, несравненная Галия-ханум, стала женой его родного брата, Амана… Вспомнив обо всем этом, Каюм-сердар лишь сердито по-стариковски проворчал что-то себе под нос и, чтобы скрыть вдруг вспыхнувшую неприязнь к невестке, громко и повелительно упрекнул ее:
- Поторапливайся, Галия! Чего идешь, как спутанная коза. Разве не видишь - кто у нас?! - Каюм-сердар снял чекмень, бросил его в угол.
Ратх заметил, как лицо женщины омрачилось тенью досады, - видимо, ворчливый свекор частенько поднимал голос на невестку.
- О, аллах! - возмутилась она, входя в широкую остекленную почти от полу до потолка комнату, с открытыми дверями, где сидели Каюм-сердар и его гость. - У вас совершенно нет понятия о такте, Каюм-ага. Разве можно так обращаться с женщиной при постороннем человеке?
- Какой он посторонний! - проворчал Каюм-сердар.
- Мне-то простительно - я не узнал его, - стар и глаза плохо видят. А тебе грех не узнать. Тебя Ратх грудью своей защитил от пули Черкеза, если верить твоим рассказам, невестка.
- Ой, Ратх! - поставив чайник и пиалы, всплеснула широкими рукавами Галия-ханум. - Деверек мой! А мы считали тебя… Ну, встань же, я хоть взгляну на тебя как следует! Откуда ты?
Ратх поднялся с ковра, поцеловал Галию в щеку. От нее пахло тонким ароматом духов, и синяя мушка на щеке, о которой она так заботилась в молодости, двадцать лет назад, по-прежнему украшала белое личико женщины.
- Ай, сынок, пусть идет, не мешает нашему разговору.
- Не беспокойтесь, Каюм-сердар, я сейчас же уйду, - обиженно отозвалась Галия-ханум, не сводя глаз с Ратха. - Женат ты, деверек?
Ратх улыбнулся, кивнул. Галия расцвела в улыбке:
- Кто она, твоя благоверная?
- Она - доктор.
- Доктор? - удивилась Галия. - Вот, не думала. Наверное, русская, к тому же москвичка. Или из Петрограда?
Каюм-сердар основательно рассердился:
- Уходи, женщина, не мешай нам! Нет стыда в тебе!