Штурму стрелецкого обоза предшествовала его бомбардировка из пушек и мортир. Гордон потом скажет царю Петру Алексеевичу, что именно "огненное блистание" устрашило на сей раз неприятеля.
"Война" под деревней Кожухово закончилась полным поражением стрелецкого войска "генералиссимуса" Ивана Ивановича Бутурлина. Потешные полки, бутырцы и полк Франца Лефорта показали более высокую военную выучку, слаженность в действиях и большой настрой на победу. Да и к тому же царь Пётр Алексеевич высказывал явное нерасположение к стрелецким полкам, которые ещё совсем недавно стояли за правительницу Софью Алексеевну. К тому его подталкивали и служилые иноземцы, говоря:
- Стрельцы - это старое войско. Солдат должен сражаться в поле, а не работать на нём...
Стрельцы из числа московских о том знали. Но шептались на сей счёт между собой не часто. Знали, что если будет донос, то попадут на пытку в Разбойную избу. Там на дыбе после пробы огня, калёного железа и прочего "инструментария" царских палачей можно было подписать хоть какие "злодейские признания". И отдать Богу душу под топором палача на Лобном месте на Красной площади или перед приказной избой своего стрелецкого полка.
Поскольку порох был почти весь израсходован и подвозу его из опустевших подвалов Пушкарского двора уже не было, хлебные и винные запасы вконец истощились, поиздержалась денежная казна, царь решил окончить кожуховскую войну, которая, как уже виделось всем, изрядно затянулась. Такая новость в войсках "генералиссимусов" оказалась долгожданной.
Виновником из числа главных прекращения Кожуховской войны стал ближний боярин Лев Кириллович Нарышкин, брат царицы Натальи Кирилловны. Он приехал из Москвы с письмом от неё к сыну и со слезами умолял Петра I не "тянуть" больше денег из государственной казны:
- Государь ты мой, Пётр Алексеевич! Казна пуста. Кабацкие сборы все ушли на воинские потехи. Что пришёл из земли сибирской пушной ясак - тоже пошёл на порох. Жалованье служилым людишкам сегодня платить нечем стало...
Прочитав просительное письмо матери, царицы Натальи Кирилловны, увидев слёзы на лице любимого дяди Льва Кирилловича, Преображенский сержант-бомбардир Пётр Алексеев понял, что Кожуховской "воинской потехе" пришёл конец. Царскую казну высочайшими указами в сей день не наполнишь.
- Хорошо, ваша милость Лев Кириллович. Будь по-твоему.
- Премного благодарен, великий государь. Что передать о сем в Кремле царице?
- Передай маменьке, царице Наталье Кирилловне, что на днях возвращаюсь в Москву. Полки распущу по слободам.
Такое известие ближний боярин Нарышкин принял с поклоном, будучи несказанно рад. Сам государственник, он стремился сделать таковым и своего племянника. Среди прочего Льву Кирилловичу хотелось научить "Петрушу" обращаться с царской казной бережно, разумно. Брат царицы в поучениях любил приговаривать:
- Державная сила, ваше царское величество, в казне. Золотой и соболиной. Последней у европейских государей ни у кого нет. Только у русского царя есть пушное золото.
Юный Пётр частенько на такие слова главы рода Нарышкиных, рода своей любимой маменьки, отвечал:
- Хорошо, дядя, что за Камнем, в Сибири ясак соболями платят. А вот рудного золота и серебра у Москвы нет. У цесарцев монету покупаем для литья, чтобы из неё свои деньги чеканить.
На что умудрённый опытом ближний боярин, великий государственный муж Лев Кириллович отвечал:
- Мой государь, не вся ещё сибирская землица-то изведана. Придёт время - и она златые да серебряные руды откроет для царской казны. Обязательно придёт такое время...
Вызрело ещё обстоятельство, которое говорило за окончание воинских потех. В полках множество людей уже давно "маялись животом", а сотни страдали кровавым поносом. Фельдшеры сбивались с ног, не зная, как и чем лечить больных людей. Выход находили в том, что многих отправляли по домам "долечиваться".
Решение об окончании Кожуховской войны царь Пётр I принимал самостоятельно, не спрашивая совета у ближних людей. На последней "консилии" - военном совете - сказал:
- Пора возвращаться в Москву. Военной потехой Кожуховской мы довольны. А об остальном разуметь ещё должно...
"Генералиссимусы" прелюдно помирились между собой. При этом "польский король" Иван Иванович Бутурлин приносил победителю князю Фёдору Юрьевичу Ромодановскому "своё оправдание с пониклым лицом". Побеждённые - стрелецкие полковники - и прочие воеводы просили прощения на коленях. Сцена "подписания мира" завершилась пиршеством.
В своём "Дневнике" Патрик Гордон так описывает день 18 октября, который закончился пиром у князя-кесаря, означавшим конец кожуховской войне - "петровской потехе":
"Было празднество у генералиссимуса, причём мы угощались за счёт гостей (то есть московского купечества) и были отпущены около 11 часов. После переправы через реку были с обоих сторон пути выстроены пешие и конные полки. Когда перед ними проезжал генералиссимус, он был приветствован обычным образом и залпами из ружей. После этого полки были распущены по квартирам".
Генерал Патрик Гардон самолично привёл свой солдатский полк в Бутырки. Позаботился, чтобы фельдшер оказал помощь обожжённым - таких в полку набиралось не один десяток. В своём "Дневнике" служилый иноземец через два дня записал:
"Утром 20 октября умер солдат Анисим, который был ранен ядром в ногу и получил воспаление раны".
В Преображенском во время застолий в царской избе ещё долго вспоминали потешную войну на Кожуховских полях. Сидевший за столом напротив царя шотландец не раз поднимал бокал и произносил тост за своего ученика - бомбардира Петра Алексеева. И тогда дружно звучало в просторной избе слободы Преображенского полка:
- Виват! Виват! Виват!..
О кожуховской потешной войне в народе, особенно столичном, в солдатских и стрелецких полках ещё долго говаривали разное. Сходились в одном:
- Не простая это была царская забава. Что-то ещё будет. Не дай бог (или - дай бог) скоро...
Конец "Марсовым потехам"
По возвращении в Москву генерал Патрик Гордон старался каждодневно, чаще обычного, видеться с государем. Он словно чувствовал, что у того зреет какое-то важное решение, что его ученик уже созрел для того, чтобы самостоятельно на войне попробовать молодые силы.
Кожуховские манёвры и гордоновские наставления убедили царя в воинском искусстве полков нового строя. Вспоминая впоследствии кожуховскую войну, Пётр Великий писал:
"Хотя в ту пору, как трудились мы под Кожуховом в Марсовой потехе, ничего более, кроме игры, на уме не было; однако эта игра стала предвестницею настоящего дела".
Гордон не ошибся в своих ожиданиях. Вскоре, 23 октября вечером, самодержец запросто пришёл к нему в дом и пригласил хозяина на четверг, 25 октября, в Преображенское на новоселье к генералу Автоному Михайловичу Головину, командиру потешных преображенцев.
Прежде чем распрощаться с Петром Ивановичем, царь не без затаённой мысли спросил Гордона:
- Ваша милость, а что, твой Бутырский полк сможет справиться в настоящем деле с басурманами?
Умудрённый познанием характера своего монарха и прекрасно разбиравшегося в ходе его мыслей и желаний, служивый иноземец с поклоном, сдержанно ответил:
- Ваше величество! В Крымских походах князя Василия Голицына мои бутырцы татарскую конницу крымского хана бивали не раз. С турками же я знаком по Чигирину.
- То было тогда. Перекоп князь Василий не осилил. Чигиринскую крепость пришлось разрушить и отдать. Хотя султану она оказалась ненужной. А сейчас что может быть?
- Опять идти войной на юг. Османский султан воюет со всей Европой, и не без успеха. Можно по вашей воле, государь, ещё раз попробовать крепость его пределов и...
Пётр Алексеевич договорил за него:
- И встать твёрдой ногой на берегу Азовского моря. Укрепиться там и устоять в будущем.
Говоря такое, Патрик Гордон почти наверняка знал, что царь Пётр уже давно думает об Азове, той турецкой крепости, которая запирала собой выход из Дона в Азовское море, из которого через Керченский пролив путь лежал в море Чёрное, которое, как понаслышке знал шотландец, в древности называлось Русским морем.
Пётр I уже не раз убеждался в том, как хорошо умел "читать" его, давно с седой головой, военный наставник мысли о ратном деле, о ратных потехах и заботах. Потому и спросил, больше не таясь в задуманном:
- Как ты думаешь, Пётр Иванович, осилим ныне Азов? Донские вольные казаки, слуги мои его уже однажды брали и два лета отсидели за его стенами.
- Должны осилить, ваше величество. Солдатских полков нового строя набирается много. Мужик идёт в них крепкий. Фузеи получаем новые, пушкари твои искусны. До Азова по Дону - рукой подать...
- Хорошо. О нашем разговоре пока никому не сказывай. Время пока не пришло.
- Слушаюсь, мой государь Пётр Алексеевич. Знай, что клялся я тебе служить верой и правдой на Библии. Отслужу примерно и под Азовской крепостью...
Стремление юного, ещё нигде не повоевавшего монарха московитов было вполне понятно служилому иноземцу. Русский царь хотел взять реванш за голицынские Крымские походы. Неудачи в них поставили Россию в унизительное положение. Поэтому Петра единодушно поддержали и Боярская дума, славившаяся в делах военных большой осторожностью, и Русская Православная Церковь в лице её авторитетнейших иерархов.
Позиция последних значила очень многое, и на то имелась веская причина. Ещё в 1691 году Иерусалимский патриарх Досифей обратился с грамотой к людям, правящим в Русском царстве. В ней он с большим укором писал: