Уже на подходе к монастырю услышал князь колокольный звон Кирилло-Белозерской обители. Василий встрепенулся и спросил у бояр:
- Кого же так величают?
-Тебя, государь.
Отвык от чести великий князь. Замолчал.
Дорога проходила через село, и толпы крестьян встречали князя.
- Батюшка наш едет! Батюшка! - раздавалось справа и слева.
Василий велел попридержать лошадей, вышел навстречу крестьянам и, не пряча обезображенного лица, заговорил:
- Да какой же я для вас батюшка? Двор мой - вологодский удел! Батюшка для вас Дмитрий Юрьевич!
- Ты был для нас государем московским, ты им и остаёшься, - услышал Василий в ответ.
Повернулся вологодский князь, словно хотел увидеть говорившего. Да где там. Мрак один! И потихоньку, поддерживаемый боярами под руки, снова сел в возок.
В воротах монастыря Василия встречал игумен Трифон.
- Здравствуй, государь московский, - прижал к груди Василия Васильевича старик.
Князь Василий обнял игумена.
- И ты о том же, отец Трифон? Ведь есть у нас московский государь Дмитрий Юрьевич.
- Ты для меня всегда был московским государем, им и останешься. Когда ты ещё мальцом был и в Золотую Орду ехал великое княжение просить, я знал, что Господь на твоей стороне окажется. Молился я за тебя, Василий, и братии своей молиться наказывал. Вот и дошли наши усердия до ушей Господа. Мы и сейчас молиться будем, вот московский стол к тебе и вернётся.
- Не за тем я сюда прибыл, святой отец... Братию накормить должен и милостыню раздать, - сказал Василий Васильевич и сам поверил в это.
- Ладно, государь, не будем об этом говорить прямо с порога. Сначала в баньку сходишь, накормим тебя, пиво отведаешь, а потом о делах поговорим.
Весть о том, что в Кирилло-Белозерский монастырь прибыл Василий Васильевич, сразу перекатилась через монастырские стены и быстрой волной разбежалась во все стороны. К монастырю приходили люди и подолгу стояли в надежде увидеть князя. На Руси путь к святости лежит через страдания, и слепой князь стал ближе и понятнее не только чернецам, приютившим его в своих стенах, но и крестьянам.
В Белозерский монастырь прибывали бояре. Они покидали Дмитрия Юрьевича и князя можайского Ивана Андреевича и со всем скарбом и с чадами спешили в услужение к Василию. Монастырь грозил превратиться в город, тесно в нём становилось от людского скопления.
Отец Трифон, оставаясь наедине с Василием, говорил:
- Смотри, князь, как народ тебя почитает, со всей Руси к тебе тянутся. Вчерась от Ивана Можайского ещё трое бояр пришло. Я уж им запретил в монастыре жить, и так там народу полно. Так знаешь, что они ответили?
- Что же, святой отец?
- Что им и не надобно. Будут, дескать, свои хоромы возводить, только чтобы подле тебя быть!
Прозорлив был игумен и говорил так, как того хотелось князю. Ведь не только милостыней своей хотел наградить братию, но и дожидался признания самого уважаемого старца.
Трифон меж тем продолжал:
- Я и в другие монастыри чернецов с вестию разослал, чтобы почитали тебя, Василия, как своего господина.
- Только господин ли я, если Дмитрий на столе московском сидит? - воззрился пустыми глазницами князь на говорившего. - Проклятые грамоты меня держат!
Вот и сказано то главное, из-за чего и прибыл Василий в монастырь, а теперь игумену решать, как дальше быть. И уже осторожно, опасаясь неловким обращением обидеть святого отца, спросил:
- Помоги мне, Трифон, снять проклятие этих грамот.
Молчал Трифон. Одно дело - считать Василия своим государем и совсем другое - проклятые грамоты на себя брать. Василий смиренно и терпеливо дожидался ответа, уложив на колени обезображенные ладони.
Хоть и слеп Василий, а дальше зрячих видит.
- Если сниму на себя проклятые грамоты, стало быть, опять война... - размышлял игумен.
- Война... - эхом отозвался Василий. - А разве правда не дороже пролитой крови? И разве не мои предки великими князьями на Москве были! Подобает ли мне, великому московскому князю, в Вологде сидеть, как дальнему родственнику? От неправды смута идёт, отец Трифон, - возражал Василий. - Если бы не возроптал Дмитрий, на Руси мир был бы.
Игумен и Василий сидели один против другого. Трифон за эти дни успел изучить обезображенное лицо князя, успел привыкнуть к пустым глазницам, и ему уже казалось, что ничто не сможет взволновать Василия. Но сейчас лицо князя покрылось румянцем. Он волновался, а руки его беспокойно двигались.
- В народе эти грамоты проклятыми зовутся. И знаешь почему? Кто нарушит их, на того Бог проклятия посылает, - степенно рассуждал старец. - Только если не нарушить их - значит неправду чинить и жить по кривде, а не по правде. Народ наш христолюбивый и тебя может не понять, князь, а если проклятие и падёт, то на мою голову. - Игумен замолчал.
Василий терпеливо дожидался продолжения разговора.
- Мне ли, монаху, бояться Божьей кары? За правду же и пострадать не жаль. - На лице игумена появилась улыбка.
Проклятия грамот с Василия были сняты в литургию. Дождливо было в этот день, и отец Трифон, ступая по слякоти монастырского двора, горбился, взвалив на себя проклятья. Он шлёпал босыми ногами по грязи, не разбирая дороги, шёл в свою келью, ряса его намокла и плотно пристала к телу, мешая идти. Кто-то из чернецов хотел укрыть Трифона плащом, но он, отстранив сердобольную руку, пошёл дальше. И чернецы с жалостью смотрели ему вслед, пока наконец он не скрылся.
Рано поутру в келью к отцу Трифону постучали. Игумен не спал в этот час и открыл сразу. Посыльный, совсем юный отрок, оробев от близкого присутствия самого почитаемого старца на Руси, заговорил:
- Князь Василий Васильевич послал к тебе. Мария рожает! Схватило её!
Опешил святой отец:
- Что за Мария, дурная башка, как следует объясни. Монастырь-то не женский!
- Великая княгиня Мария, жена Василия Васильевича!
Действительно, великая княгиня была на сносях, один раз он видел её, когда она осторожно переходила монастырский двор, опасаясь за своё раздутое чрево.
- За повитухами послали? - спросил Трифон.
- Да где же их сыскать, великий князь приказал к тебе идти, святой отец! - пояснил юноша.
Трифон нахмурился.
- Ладно, иди! - в сердцах буркнул он, ругая себя, беременную княгиню да заодно и самого князя. - Буду сейчас, икону святую принесу.
Скоро Трифон явился в покои князя Василия. Мария, закусив зубами краешек платка, сдерживала рвущийся стон. Василий сидел подле, дожидаясь прихода игумена, и, когда дверь заскрипела, сделал шаг навстречу.
- Ты, Трифон?
- Я, государь, - смутился вдруг игумен.
Есть От чего глаза потупить, сколько прожил, а вот роженицу впервые видел, да не где-нибудь, а в монастыре мужском. Трифон поставил икону Богородицы у изголовья, посадил на место Василия.
- Не знаю, что и делать, отец Трифон. - Игумен уловил дрожь в голосе князя. - Если бы зрячий был, так сам чадо на свои руки и принял. А теперь что же? И на помощь надеяться неоткуда. Где сейчас повитух сыщешь? Княгиня криком изошла, сейчас родить должна.
Игумен посмотрел на роженицу. Глаза у Марии расширены - не то от боли, не то от страха перед предстоящим. Возможно, от того и другого, как-никак в мужском монастыре рожать придётся.
- Только тебе и могу доверить, отец Трифон, руки у тебя святые, - сказал Василий.
"Вот оно что, - про себя усмехнулся Трифон. - Из игумена повитуху надумал сделать".
А Василий терпеливо настаивал:
- Понимаю я тебя, святой отец. Ушёл ты от мира на покой. И устав я знаю твой строгий, на девок и то нельзя смотреть, а здесь дело-то святое... чадо на руки принимать придётся! Но ведь, если откажешь, помрёт княгиня. Как принесли её сюда, так и пролежала, никак разродиться не может! Примешь дитя, святость твоя оттого только приумножится.
- Да чур тебя! - прикрикнул на князя вологодского Трифон. - Разве я о чистоте своей сейчас пекусь? Чадо спасать надо! Ой, Господь, каких только искушений да испытаний ты не посылаешь на мою седую голову.
Монах посмотрел на Марию, которая лежала на кровати, и живот бугром возвышался над нею.
- Она вся исстрадалась, так они её ещё и одеялом накрыли, как покойницу! - Игумен убрал с Марии покрывало. - Бабе-то дышать нужно. Так и уморить недолго.
Мария невольно попыталась прикрыться ладонями, да где уж там! Не дотянуться! И новые схватки заставили её закричать.
Князь замер, рука отыскала горячий лоб Марии, а женщина, ухватившись за обрубки пальцев, просила слёзно:
- Не оставляй меня, Васенька, не уходи. Как же я одна среди старцев-то? В монастыре мужском...
- Никуда я не уйду, Мария, - пообещал Василий. - Здесь останусь.
- Корнилий! - позвал игумен послушника.
- Здесь я, игумен! - В дверном проёме появилась голова будущего монаха.
- Зови монахов. Да куда ты! - вскричал игумен вслед исчезнувшему послушнику. - Не всех ведь сразу! Зови Нестера, и Захарий пусть будет. Да поспешай!
Подошли монахи. Лица бесстрастные. Разве существовало на свете что-то такое, что могло удивить их?
- Княгиня рожает, - объяснил игумен, - помочь ей надо. - Оборотившись к Марии, отец Трифон ласково продолжал: - А ты кричи, дитятко, кричи! Так оно легче будет, и нам тем поможешь.
Словно послушавшись старца, княгиня громко закричала, и совсем скоро игумен Трифон держал на руках ребёнка.
- Кто? - услышав писк, спросил Василий.
- С сыном тебя, государь! С сыном! - радостно отвечал Трифон. - Как назвать думаешь?
Василий размышлял только миг, а потом уверенно проговорил, нахмурив брови: