Филиппенко выбрал легкое кахетинское, протер слегка запылившуюся бутылку специально для этой цели висевшим здесь полотенцем и, тщательно проверив запоры, поднялся с вином наверх.
В опустевшей столовой гремела Настена, собирая посуду на поднос. Вероники не было видно, а у полуоткрытого окна курила Юлия. Только сейчас Андрей Любомирович заметил, что молодая женщина в темном, почти траурном платье с глухим воротом - не по погоде. Фигура ее по-прежнему оставалась стройной и женственной. Когда в тишине хлопнула не прикрытая им дверь - в столовой и на террасе гулял сквозняк - Рубчинская вздрогнула и обернулась. Затем погасила папиросу, смяв ее в тяжелой хрустальной пепельнице, а саму пепельницу зачем-то перенесла на стол.
- Вашу жену вызвали к телефону, - проговорила Юлия, глядя, как Филиппенко достает из буфета бокалы и бережно откупоривает вино. - Откуда вы узнали, что у меня сегодня день рождения?
- Вспомнил, - нашелся он, нисколько не смутившись. - Однажды в этой столовой мы праздновали ваше восемнадцатилетие, Юленька. Еще при жизни моей мамы. Четырнадцатого мая тысяча девятьсот тридцатого - так? Я подарил вам свою книгу, уж и не помню какую. У вас было светлое платье и коса, как нимб…
- Верно. - Она скупо усмехнулась. - В одном вы ошиблись. Год был двадцать девятый; сегодня мне исполнилось двадцать два.
- Товарищ Балий вас поздравил?
- Нет. Я еще не видела мужа. Его срочно вызвали рано утром. Вы в курсе того, что случилось?
- Да. Не нужно об этом, - поморщился Филиппенко. - Во всем и без нас с вами разберутся…
- Я не люблю ночевать на этой даче, - сказала она, - однако Балий так решил, и вчера поздно вечером мы приехали в поселок. А утром Настена принесла нам молоко и сообщила, что ваш сосед умер…
- Ей-то откуда знать? - удивился Андрей Любомирович.
- Все только об этом и говорят.
- Вот как… Что ж, личность по-своему знаменитая… - разговор приобретал неприятный оборот, и он повторил: - Разберутся.
- Его нашли на рассвете, - упрямо продолжала Юлия. - Дверь осталась незапертой. У него в кровь разбито лицо, и сразу же возникло подозрение, что это - убийство. Ну кому, спрашивается, он мог помешать? Мой отец ему симпатизировал, иногда помогал деньгами. Он очень огорчится… - она вопросительно взглянула на Андрея Любомировича. - Знаете, как Настена говорит? "Дёрзкий был, но добрый… и всю жизнь один как перст"…
- А по водам не ходил? - Филиппенко хмыкнул. - Вот так, моя дорогая, и рождаются литературные биографии. Они же мифы. А каков человек был на самом деле - не доищешься. Я…
Он замолчал - в дверях возникла взволнованная и слегка растрепанная Вероника Станиславовна.
- Андрюшенька! - воскликнула она, пылая лицом и не замечая присутствия Рубчинской. - Звонил Сабрук и битых четверть часа истязал меня… А что я могу знать? Пришлось соврать, что ты в городе… Он буквально вне себя, требует подробностей, утверждает, что…
- Вероника, - застонал Филиппенко, - остановись! - Как ни любил он жену, сейчас эта актерская экзальтация казалась нестерпимой. - Давайте все перестанем сходить с ума! Проси Юлию Дмитриевну к столу. Подай фруктов, конфет. Или что сама сочтешь нужным.
- Какие конфеты! Ярослав сказал - это начало конца, - не унималась жена.
- Все! - Филиппенко шагнул к ней, взял за плечи и встряхнул. - Все! Отдышись, моя милая, и ступай. Мы тебя ждем. Я устал и не имею ни малейшего намерения рассуждать об этих материях…
С первого же бокала он неожиданно захмелел.
Женщины - Андрей Любомирович окинул обеих мутноватым взглядом - молчали, и ему показалось, что и та, и другая за что-то его втайне осуждают. Вероника, статная, с полной белой шеей, окольцованной нитью крупной персидской бирюзы, осторожно постукивала отполированным ноготком по краю опустевшего бокала и не отрывала взгляда от винного пятнышка на скатерти. Именинница в своем модном трауре - с высоко поднятыми плечами, с неглубоким вырезом, открывавшим нежную яремную ямку над ключицами, вертела в тонких пальцах погасшую папиросу.
- Слишком много курите, Юлия, - с неожиданной резкостью произнес он. - Товарищ Балий не запрещает?
- Вячеслав Карлович и сам курит.
- И что вы нашли в нем такого особенного? - Он взялся за бутылку, чтобы разлить остатки вина себе и жене. Приподнял бокал, взглянул на свет. - Юная, прелестная, образованная… Да что уж теперь… С днем рождения!
- Вам, Андрей Любомирович, отлично известны наши обстоятельства, - спокойно ответила Рубчинская. К вину она так и не прикоснулась. - Зачем же спрашивать? Мой отец в прошлом был юристом у Юхновского в Центральной Раде. Происхождение мамы и ее взгляды для вас также не тайна. Сестра много лет живет в эмиграции…
- Насколько я помню, между вами, сестрой и братом большая разница в возрасте. - Разговор снова принял неприятный оборот, и Филиппенко уже был не рад, что его завел. - Мне не приходилось их видеть.
- Сестра старше меня на восемь лет, Олег - на десять.
- Он… он тоже… там? - Филиппенко залпом, не чувствуя вкуса, допил вино.
- О его судьбе нам ничего не известно. Брат ушел из дома, когда ему не было и двадцати. Мама считает, что он решил пробираться к сестре, которая в то время жила в Варшаве, в доме бабушки, и училась. До войны мы всей семьей каждую осень подолгу гостили у нее… Собственно, из-за брата все это и началось… Нет, я не сужу Олега. При всей его ненависти к новой власти, идеализме и бешеном эгоизме. Такой характер. Он мечтал стать юристом, как отец, а здесь после ухода белых царили голод, разруха и террор. Вы, Андрей Любомирович, приехали сюда в двадцать четвертом?
- В конце двадцать второго.
- Ну, это неважно… - Рубчинская потянулась за папиросой. Филиппенко чиркнул спичкой, дал ей огня и прикурил сам. - Были упорные слухи, что брат ушел с частями Деникина, но это вранье. Я хорошо помню, как закрыли гимназию, а учащихся вместе с босяками из трудармии стали что ни день гонять на расчистку развалин в районе заводов… А когда в декабре тридцатого отца арестовали вторично, наша семья была уже окончательно и бесповоротно нищей. Даже без собственного угла. Мы все ютились у маминой близкой подруги, возле Сумского рынка, ее еще не до конца уплотнили. Лишь спустя два года папа нашел место, и родители получили ордер на две смежных комнаты в коммуналке - достаточно просторных, даже с балконом… К Балию на прием я пошла, когда уже никакой надежды не оставалось. Даже те, кого мы считали самыми близкими, обходили нас десятой дорогой… Всех, кто был арестован вместе с папой, отправили в ссылку…
- Но ведь обошлось? - перебил Андрей Любомирович.
- …А он продолжал сидеть в подвале на Совнаркомовской, - упрямо продолжала она. - Балий принял-таки меня, и выяснилось, что адвокат Рубчинский проходит по совершенно другому делу. И судьба его решается не здесь, есть и повыше товарища Балия - это его слова. Я ушла ни с чем. А через пару недель папу освободили, и Вячеслав Карлович вплотную занялся мною.
- Бог мой, дорогая, какие ужасы вы рассказываете! - всплеснула руками Вероника. Андрей Любомирович поморщился, но сдержал себя. - Ни о чем таком я и не подозревала. Знаете, я даже издали побаиваюсь смотреть на вашего мужа.
- Не так уж он и страшен, - возразила Юлия. - Обычный стареющий мужчина. Не без комплексов. С путаной биографией - я и по сей день не знаю, есть ли у него родня. Твердолобый. И не думаю, чтобы он когда-либо был счастлив.
- Однако при больших чинах. Может себе кое-что позволить, - Филиппенко издал короткий смешок.
- А вы? - Юлия поднялась со стула. - Вы разве бедствуете, Андрей Любомирович?
- Где уж нам, Юлия Дмитриевна, с нашим носом калину клевать. Мы люди маленькие. - Он с сожалением покосился на опустевшую бутылку. - Я, например, даже напиться как следует не могу… Уже покидаете нас? Жаль, очень жаль… И все-таки - вопрос, или, как у актеров говорится, "реплика на уход". Вот вы, насколько я понимаю, вышли замуж… вынужденно. А дальше-то?
- Вы что, собственно, имеете в виду? - Рубчинская, уже стоявшая на террасе, обернулась и в упор взглянула на Андрея Любомировича.
- Любовь, что ж еще, - произнес он с неизвестно откуда взявшейся злостью.
- Мои родители останутся в живых и не будут голодать. Отцу, если диагноз все-таки подтвердится, сделают операцию в Москве, а может, и в Праге. Если объявится Олег и его арестуют, то сразу не расстреляют. И Соне позволят приехать и беспрепятственно выпустят обратно. У вас больше нет вопросов?.. Тогда извините - за мной вот-вот должна прийти машина.
- Дорогая, погодите, я провожу! - Вероника Станиславовна порывисто шагнула к гостье. - У меня для вас маленький презент… И цветы, цветы не забудьте! Андрюша, подай, пожалуйста…
Он неподвижно следил за тем, как женщины покидают столовую. Юлия, так и не сочтя нужным проститься, шла с вызывающе прямой спиной, вполголоса обращаясь к жене. Вероника… Глядя на нее, Андрей Любомирович вдруг вспомнил, как неистово добивался ее, сколько ушло на это сил и как он был счастлив, когда она наконец-то сдалась.
У двери жена обернулась, взмахнула тюльпанами и укоризненно взглянула на него. С кончиков стеблей на светлые ясеневые доски пола капало.
- Андрей, ты сегодня словно с цепи сорвался, - еще не войдя, начала Вероника Станиславовна.
- Не повышай голос, пожалуйста!
- Чем тебе девочка-то не угодила? - продолжала она, но уже сдержаннее, подходя и наклоняясь к мужу. - Чем? Тем, что пытается спасти близких? Ты просто не способен понять, какая это жертва для женщины!