- Название несколько скучноватое: "Татария восточная и южная". А не знаете вы её, видимо, потому, что написана она на голландском языке, ваше величество.
Пётр поморщился:
- Дорогой бургомистр, давайте без "величеств".
- А как?
- Зовите меня просто герр Питер.
- Но как-то неловко вас, царя, и по имени.
- Ну тогда Пётр Алексеевич. Кстати, а как вас?
- Меня Николай Корнелий.
- Ну значит, по-нашему, Николай Корнеевич.
- Пусть будет так, - улыбнулся Витзен.
- Николай Корнеевич, я надеюсь, вы подарите мне сию книгу?
- С удовольствием, Пётр Алексеевич, но учтите, она на голландском.
- А я знаю ваш язык. Так что мы квиты, Николай Корнеевич.
- Квиты, - засмеялся Витзен, - ей-богу, забыл, что это значит.
- Квиты - значит в расчёте с вами. Вы знаете мой язык, я - ваш, вот и квиты.
- Ах, вот в чём дело. Хорошее слово "квиты".
- Николай Корнеевич, если вы были у нас тридцать три года назад, когда, кстати, меня ещё и на свете не было, значит, вы виделись с моим отцом?
- Увы, видел, но не виделся. С ним говорил посол, а я в посольстве был в должности незначительной, Пётр Алексеевич.
- Как я, - улыбнулся Пётр.
- Не совсем, Пётр Алексеевич. Далеко не совсем.
- Но с кем-то ж вы были знакомы?
- С патриархом Никоном был очень близок.
- Ну, Никон нам дров наломал, Николай Корнеевич, до сих пор расхлебаться не можем.
- Что так?
- Церковь расколол. Конечно, без умысла, но всё же.
- А как?
- Провёл церковную реформу, исправил старопечатные книги. Тогда явились защитники старого, и пошло-поехало. До самосожжений дошло.
- А мне он показался умным человеком.
- Наверно, не дурак был, раз реформу затеял. Но с отцом моим не поладил.
- В чём?
- Объявил своё священство выше царского. Отец и выслал его. А в тысяча шестьсот шестьдесят седьмом году на соборе его лишили и сана патриарха.
- А когда он умер?
- Да ещё при моём брате Фёдоре, в тысяча шестьсот восемьдесят первом году. Брат пожалел его, решил из ссылки к Москве воротить, а он в дороге и помер. Не доехал, царствие ему небесное. - Пётр быстро перекрестился. - Значит, Николай Корнеевич, вы по России поездили, раз книгу написали.
- Нет, герр Питер, - вздохнул Витзен. - На какие шиши мне было тогда раскатываться? Сейчас я бы смог, но уж силы не те. А тогда был молод, вроде вас, но средств не было.
- А как же вы книгу написали?
- А расспрашивал всех, кого мог найти на Москве: казаков, калмыков и даже самоедов, ваших же послов донимал. И потом, мне позволяли некоторые документы переписывать. И они шли в дело. Донесения с разных концов страны. Так и наскрёб.
- Вот видите, вы Россию, наверное, лучше меня знаете.
- В чём-то, может быть, и лучше, Пётр Алексеевич. А в чём-то она так и осталась для меня за семью печатями.
- Ничего, Николай Корнеевич, общими усилиями распечатаем, - пошутил Пётр. - Такого дела ради хочу потрудиться. И ведь от вас много будет зависеть.
- От меня?
- Ну да. Например, очень хочу просить вас помочь моим послам в найме различных специалистов.
- А кто же вам нужен?
- Господи, да все, кто знает хорошо дело какое-нибудь. Моряки, артиллеристы, офицеры, железные мастера, врачи, строители. А ныне позарез нужны по горному делу знающие люди. На Украине железо найдено, а как его взять, никто не умеет. Покупаем в Швеции, а своё под задницей лежит.
- Постараюсь помочь, Пётр Алексеевич.
- Пожалуйста, очень прошу, Николай Корнеевич.
- Пётр Алексеевич, а зачем вам инкогнито? Ведь оно же белыми нитками шито.
- Увы. Мне оно было необходимо, дабы я имел возможность без помех узнать как можно больше, всё попробовать. А царю разве дадут хоть что-то сделать? Вон в Саардаме случайно узнали, так мне проходу не давали. Из-за этого не удалось посмотреть спуск корабля через плотину в море. Нет, как хотите, Николай Корнеевич, а я прошу вас далее никаких мне визитов не отдавать. И царём нигде не называть.
- Хорошо, но как быть со штатгальтером нашим - королём Англии Вильгельмом Третьим, он очень хотел бы вас видеть.
- Я много о нём наслышан ещё с детства и готов с ним встретиться, но только как частное лицо, Николай Корнеевич, и только наедине, как с вами.
- Хорошо, я переговорю с ним, Пётр Алексеевич, и дам вам знать. И ещё. У вас есть какие-нибудь просьбы, пожелания?
- Есть. И главное. Я приехал сюда и привёз людей учиться строить корабли. Дома мне очень нахвалили Саардам, что-де там только и живут корабельные мастера. Но оказалось, что там строят в основном купеческие, торговые корабли и небольшие. К тому ж, нас приняли на верфь достраивать корабль уже начатый. А нам надо бы от самого начала, от заложения и до спуска всё самим, но, конечно, под руководством доброго мастера. Вот это была б для меня самая большая услуга.
- Что ж, постараюсь вам помочь, Пётр Алексеевич. Дело в том, что я ещё являюсь директором Ост-Индской компании...
- Бог мой! - не удержался Пётр от радостного восклицания. - Это же прекрасно!
- Погодите радоваться, Пётр Алексеевич, я же не один, нас несколько директоров. Я буду на совете директоров говорить об этом. Будем надеяться, что мне не откажут.
Вернулся Пётр к своему Великому посольству, расположившемуся в одной из отведённых гостиниц, в хорошем настроении, однако о разговоре своём с бургомистром сообщать никому не стал, чтоб не сглазить. А решил немедленно с ними выработать программу переговоров с голландским правительством.
- Первое, постарайтесь склонить Голландию к союзу против Турции, - начал настаивать Пётр.
- Это сумнительно, Пётр Алексеевич, - вздохнул Головин.
- Почему, Фёдор Алексеевич?
- Ну суди сам. Они только что кончили войну с Францией, теперь ведут с ними в Рисвике переговоры о мире. Если заключат мир, а всё идёт к тому, что заключат с Людовиком мир, то как же им идти на союз с нами? Пётр Алексеевич, смекни-ка?
- Пожалуй, ты прав, Фёдор Алексеевич. Если мы у них Польшу увели, то за Голландию Франция костьми ляжет.
- Да она-то не ляжет. Голландцы сами не захотят с Францией ссориться.
- И всё равно, Фёдор Алексеевич, попробовать надо.
- Конечно, будем склонять, на что ж мы сюда приехали, как не для этого.
- Вы раньше времени об этом заговорили, - сказал Лефорт. - До переговоров ещё далеко. Правительство-то в Гааге. Вот въедем туда, даст Бог, тогда и переговорим. А сегодня нас пригласили в театр. Герр Питер, ты бы переоделся для сего случая во что приличное.
- У тебя есть что-нибудь?
- Для такого случая приищем в моих баулах царю подходящее платье.
В тот вечер в театре Амстердама давался балет "Очарование Армиды". Великие послы с Питером сидели в одной ложе, внимательно следили за происходящим на сцене.
После спектакля Лефорт спросил Петра:
- Тебе понравилось?
- Да так, - неопределённо пожал Пётр плечами. - По раз люди идут смотреть, видимо, это надо. Воротимся домой, прикажу соорудить такую же храмину в Москве.
- Где?
- А хотя бы на Красной площади.
На следующий день Петра и великих послов бургомистр Витзен пригласил осмотреть амстердамские верфи. Сам водил их, сам объяснял, и столь обстоятельно, что Пётр сказал ему:
- Николай Корнеевич, так вы и в кораблестроении великий знаток.
- Как же мне не знать сего дела, когда я и по нему книжку издал.
- Ну вот. А отчего ж мне не прислали, я ж просил у вас в письмах чертежей яхт, гальот, флейт?
- А когда ж это было-то, Пётр Алексеевич, уж три года тому. А книжка вышла только что. И потом, вы просили точных мер разным судам, а ведь всякий мастер делает по своему рассуждению, как ему нравится.
- Но всё равно какие-то пропорции должны быть соблюдены? - допытывался Пётр.
- Возможно, возможно, - пожимал Витзен плечами, дивясь дотошности своего гостя. - Но я и в книжке не даю точных размеров.
Осматривая строящиеся корабли, Пётр не скрывал своего восхищения:
- Вот настоящие мореходы! А у нас что?
- Но, герр Питер, - возражал Лефорт. - Если мы в Норонеже построим такой, как же он поплывёт? Он тут не сядет на грунт.