- Может быть. Весталки остаются там в течение тридцати лет. Потом они могут вернуться к обычной жизни, но случается это очень редко. Большинство из них предпочитают служить богине до конца своих дней.
- Тридцать лет! - воскликнула я. - Марцелла уже будет пожилой женщиной.
- Конечно.
Я лихорадочно обдумывала варианты. И вдруг меня осенило. Помочь в этой ситуации может только Калигула. В первый же день своего пребывания в Риме я поняла, что он - единственный из внуков, с кем императрица хоть сколько-то считается. От одной мысли о Калигуле мне сделалось дурно. Но иного выхода нет. Все, решено! Надо идти к нему.
У входа в роскошные апартаменты Калигулы сидел раб, я не обратила на него внимания и направилась к спальне. Остановившись на пороге, я сделала глубокий вздох и толкнула дверь. Калигула лежал, развалившись, поперек широкого ложа на подушках из леопардовых шкур. Я почувствовала отвращение при виде помятых простыней из черного шелка.
Увидев меня, Калигула осклабился:
- А, привет, Клавдия. Тебе нравится моя комната? Твоей сестре понравилась.
- То, что ты сделал с ней, - ужасно.
- Марцелле так не показалось. - Он положил руки за голову, продолжая с издевкой улыбаться. - Зачем ты пришла?
- Из-за тебя императрица хочет наказать Марцеллу. Она отправляет ее к весталкам.
- Правда? Вот интересно! - Притворная улыбка не сходила с его губ, пальцами он рассеянно теребил бахрому на подушке. - В первый раз в жизни лишил девушку невинности, а она снова становится девственницей. Оказывается, я обладаю божественной силой.
- Я не шучу. Речь идет о судьбе Марцеллы. Ты же понимал, что кто-нибудь обязательно узнает.
Он рассмеялся:
- Да, я хотел, чтобы Ливии стало все известно. Я послал раба сказать ей. А почему бы и нет? Не так-то просто приобрести репутацию.
Я с ненавистью посмотрела на него. Мне хотелось броситься на Калигулу, расцарапать его, искусать, избить. Я готова была убить его за отвратительную наглость, бездумную жестокость. Я сжимала кулаки с такой силой, что ногти врезались в ладони.
- Но Марцелла тебе нравится. Ты всегда увивался за ней. Мне казалось, ты обязательно захочешь помочь ей сейчас, когда она оказалась в такой беде.
- Да, она мне очень нравится, - сказал он задумчиво.
У меня сильно забилось сердце.
- Тогда все намного проще. Тебе нужно просто жениться на ней.
- Жениться на ней? - Калигула покачал головой. - Едва ли. Она, бесспорно, очаровательная, очень милая девушка, но, на мой взгляд, слишком высокого мнения о себе. Никто из вас, Прокулов, не знает своего места. А ты перещеголяла всех своим тщеславием. Не пойму, отчего мои родители так восторгаются тобой? И кто ты такая, чтобы являться сюда и поучать меня?
Я опустила глаза, поняв, что все испортила. Больше нет никакой надежды.
- А как твои видения? - поддразнил меня Калигула. Рывком он отбросил покрывало. - Что-нибудь вроде этого тебе грезилось?
Я открыла рот от удивления, щеки мои запылали, когда я увидела его обнаженное тело.
Взгляд Калигулы был полон ехидства и гордости.
- Ну как, Клавдия, что скажешь?
Меня чуть не вывернуло наизнанку. Я заскрежетала зубами.
- Ну и что? - выдавила я из себя. - Говорят, они бывают и больше.
Храм Весты, символизирующий домашний очаг, представляет собой массивное округлое здание с позолоченным куполом, поддерживаемым красивыми коринфскими колоннами. В тот день, когда происходило посвящение Марцеллы в весталки, две жрицы во всем белом встретили нас у входа. Марцелла, не теряя самообладания и присутствия духа, прошла вместе с ними в соседний дворец. Ее мужество наполнило наши сердца гордостью. Никому и в голову не пришло бы, что она всю ночь не сомкнула глаз и заливалась слезами.
Через час она вышла в большую комнату, где мы ее ждали, уже в белой тунике, как все весталки. Отец взял ее дрожащую руку и провел к возвышению перед священным огнем, где с торжественным видом стоял Тиберий. Я еще не видела Марцеллу такой красивой, ее глаза были цвета фиалок, когда она подняла на него свой взор.
Высшая весталка жестом показала, чтобы Марцелла встала на колени, и отец отошел назад. Тиберий, выступавший в роли верховного жреца, шагнул вперед. Положив руки на ее блестевшие черные волосы, произнес ритуальные слова:
- Моя возлюбленная, я принимаю тебя.
Медленно, локон за локоном, он начал обрезать ее длинные густые волосы. Казалось, что этой процедуре не будет конца.
Сидя между родителями и держа их за руки, я старалась не плакать. Украдкой глядя на маму, я видела, как по ее бледным щекам текли слезы. Черты папиного лица обострились, а глаза блестели. Агриппина приличия ради отвернулась в сторону, а Ливия и Калигула и не пытались скрывать своей радости. Они наслаждались каждой минутой обряда. Иногда они подталкивали друг друга локтем. В какой-то момент даже засмеялись. Сестра казалась ко всему безучастной. Когда упал последний локон и на голову надели повязку, не стало Марцеллы, которую я знала всю жизнь.
Глава 4
Глас Исиды
На следующий день после посвящения Марцеллы в весталки Тиберий поразил всех нас своим сообщением: Германику надлежит совершить турне по империи, а мой отец будет сопровождать его.
Мама начала спешно упаковывать вещи. Она носилась по комнатам, что-то складывала, что-то отбрасывала в сторону.
- Мы правда поедем со всеми?
Замерев на секунду над грудой туник, мама смахнула со лба завиток волос.
- Ты стала плохо соображать? Думаешь, отец откажется ехать с Германиком?
Нет, я так не думала, как и не представляла, что мама откажется сопровождать отца, хотя дальняя поездка, ограниченное пространство на корабле, неизбежное нахождение в обществе Агриппины казались весьма нерадостной перспективой. Смириться с ее отречением от нас было труднее, чем со злом, причиненным Ливией и Калигулой. Сколько я себя помнила, тетя всегда находилась рядом - властная, великодушная, вызывающая раздражение, любящая. Могла ли я простить ей предательство?
Приготовления к путешествию шли споро, даже чересчур. Я слышала, как отец невзначай сказал маме:
- Тиберий, должно быть, задумал это несколько месяцев назад.
Для встреч с Марцеллой оставалось совсем мало времени. Горько видеть, как тускнеет огонь в ее глазах. Став весталкой, моя сестра должна подавить свойственную ей жизнерадостность и очарование. Однако весталок окружают особым уважением. Они живут в отдельном доме. Все время служения они обязаны сохранять целомудрие, как сама богиня. Сидя с сестрой в большом приемном зале из мрамора, я обратила внимание, что, хотя Веста и священный огонь были олицетворением семейного очага и почитались в каждом доме, каждом городе и больше всего в самом Риме, нигде не было ее статуи. Веста - невидимая.
- Нужно так много выучить, - сетовала Марцелла. - Божественное учение Весты нельзя записывать, мы запоминаем его слово в слово. Самое сложное - это обряды. Если сделаешь хоть малейшее упущение, весь обряд повторяется заново. На усвоение всех премудростей уйдет десять лет.
Как только у Марцеллы хватало духу, чтобы говорить об этом так непринужденно? Я через силу засмеялась:
- А что же все-таки ты делаешь?
- Я тебе уже сказала. - В ее глазах сверкнули знакомые мне огоньки. - Ничего смешного я не нахожу.
Сердце у меня сжалось. Я старалась как можно серьезнее относиться к рассказам Марцеллы о ее новой жизни. Весталки пользовались большим уважением, их ложи в цирке или театре соседствовали исключительно с императорскими. Им разрешалось принимать посетителей и выходить в город когда захочется. Мне это нравилось. Я восхищалась белой туникой Марцеллы из тончайшего шелка. Я поняла, что неземной облик сестры окружал ореол романтичности только благодаря ее отрешенности от мира. Эта чудовищная несправедливость не давала мне покоя: наша шалунья Марцелла, задорная, неунывающая, потеряна для нас, для мира, приговорена к пожизненному заключению.
- А что потом? - сделав над собой усилие, спросила я.
- Десять лет буду служить в храме.
- Ну а дальше?
- Буду обучать новеньких. - Моя любознательность вызвала у нее грустную улыбку. - Тридцать лет служения богине. - Ее глаза наполнились слезами. - Но это не самое худшее.
- А что же?
- Весталки такие добрые... - Марцелла разрыдалась. - Но это ведь только женский мир.
Когда мы оказались на корабле, отношения между родителями и Агриппиной приняли привычный характер. Это меня потрясло Отец, как всегда, был вежлив и почтителен, а мама негодовала на нее нисколько не больше и не меньше, чем раньше. Хотя мне и в голову не приходило проявлять открытое неуважение, я вежливо игнорировала попытки Агриппины вернуть прежние дружеские отношения и избегала ее, как только могла.
Поначалу меня пугали ритмичные удары корабельных барабанов, задававших ритм гребцам. Вскоре я почти перестала замечать их и слышала только ночью. Думая о восьмистах рабах, сменявших друг друга на веслах, я отметила сходство между собой и ими. Хотя никто не хлестал меня по спине плетью, разве я не похожа на раба? Рим распоряжался нашими судьбами.
Флагманский корабль Германика - массивная квинкерема с пурпурными парусами на четырех мачтах из ливанского кедра - плыл в окружении почетного эскорта из шести трирем. Гребцы воздавали хвалу Нептуну за попутный ветер, облегчавший их труд.