- Иногда в других местах. Вино, которое я пила вчера вечером, мне показалось резким. Как я его ни разбавляла, оно было невкусным. А что, если оно отравлено?
Доктор внимательно посмотрел на меня:
- А ваш муж пил его?
Я нервно засмеялась.
- Вообще-то он пил, совсем немного. Утром у него болела голова, а так чувствовал себя прекрасно. - И потом с серьезным видом я спросила: - Вы тоже считаете, что на меня перешло проклятие?
Доктор устало вздохнул:
- Честно говоря, в этом доме все возможно. - Доктор взял меня за руку, и на его серьезном лице появилась улыбка. - Когда последний раз у вас было кровотечение?
В комнату Германика я вернулась без посторонней помощи и, как мне казалось, с глупой усмешкой на губах.
- Это не проклятие, а благословение. У меня будет ребенок.
Мама переглянулась с Агриппиной и покачала головой:
- Мы совсем потеряли рассудок! Тошнота, обморок...
Пока я обнималась с мамой и Агриппиной, в сводчатом проходе появился Пилат, и я бросилась к нему.
- Что здесь происходит? - спросил он. - Очевидно, хорошие новости. Должно быть, вам лучше, господин Германик?
Дядя широко улыбнулся:
- Позвольте мне поздравить вас.
Пилат, держа меня одной рукой за талию, снял шлем с гребешком из перьев и положил его на стол. Мой муж с удивлением посмотрел на проконсула:
- Поздравить меня? С повышением?
- Нет, на мой взгляд, повод еще лучше. Однако, должен признаться, ваша милая супруга напугала нас. Она лишилась чувств.
- Клавдия потеряла сознание? - Пилат посмотрел на меня: - Тебе плохо?
- Очень даже хорошо, - успокоила я его. - Но, можешь себе представить, я думала, на меня наслали проклятие.
Пилат окинул комнату взглядом. Окружающая обстановка - цветы, расставленные повсюду, аромат благовоний, распространявшийся из каждой ниши в стене, - явно привела его в замешательство.
- Почему это пришло тебе в голову? - сдержанно спросил он.
- Я почувствовала себя плохо, испугалась, а Петроний осмотрел меня, и, кажется, у меня... у нас будет ребенок.
Счастливая улыбка озарила лицо Пилата, но затем оно моментально сделалось серьезным. Я похолодела. Что с ним?
- Ты не рад, дорогой? - робко спросила я.
- Очень рад, - ответил он, поглаживая меня по спине. - Но я также встревожен. - Он повернулся к Германику: - Вы знаете мою преданность вам, но я не могу позволить жене оставаться в этом доме. Она не должна приходить, пока вы окончательно не поправитесь. Я уверен, это произойдет скоро.
- Нет, Пилат! - воскликнула я. Такая реакция была для меня неожиданностью. - Я чувствую себя великолепно, и Петроний считает, что у меня обычные симптомы.
- Помолчи, девочка! Ты слышала слова твоего мужа, - одернул меня Германии. - Я прекрасно понимаю его. - Дядя повернулся к Пилату: - Забирайте Клавдию немедленно домой. Я настаиваю. Но обещайте сообщать мне, как у нее идут дела. Это облегчит мою... Я буду с нетерпением ждать известий от вас.
- Обещаю. - Пилат взял свой шлем и чуть ли не потянул меня к выходу. У порога я обернулась назад. Агриппина сидела подле Германика и держала его за руку, глазами провожая нас с грустной улыбкой на губах.
На следующее утро к нам пришел капитан крупного торгового судна. Он передал письмо от Марцеллы. Естественно, что столь важное лицо не стало бы лично доставлять послание, если бы оно не желало из первых уст узнать о состоянии Германика. И еще капитану хотелось поболтать. Мне же было в тягость являть образцы любезности за вином и финиковыми пирожными, в то время как у меня чесались руки раскрыть свиток от сестры. К счастью, появился Пилат, и, раскланявшись, я удалилась из комнаты.
"От Марцеллы из обители Весты" - в таком официальном тоне начиналось письмо, будто я не узнала бы ее каракули. Расправив папирус, я отметила, что в строчках меньше хорошо знакомых мне восклицательных знаков и тире. Причина ее сдержанности скоро выяснилась. Слухи о болезни Германика докатились до Рима, где встревоженная общественность ждала дальнейших вестей из Антиохии.
А недавно загадочным образом возникли другие толки. "Это правда, что Германии выздоровел?" - спрашивала Марцелла. Она рассказывала, как сотни ликующих людей с факелами устремились к дворцу и разбудили Тиберия радостным скандированием: "Все прекрасно снова в Риме. Все опять у нас спокойно. И Германии жив-здоров".
На этом заканчивалась спешно написанная эпистола Марцеллы, почему-то встревожившая меня. Как среагировал Тиберий на такое непомерное проявление любви к Германику? Различие между этими двумя людьми бросалось в глаза. Если Тиберий был бесстрастным оратором, то Германии - блистательным. В то время как император не мог гордиться большими военными успехами, Герм аник прославился своими победами на весь мир. В довершение ко всему Тиберия с самого начала недолюбливали и ему не доверяли, и Германик слыл всеобщим любимцем. Агриппина, внучка Августа, и Германик, его внучатый племянник, являлись наследниками трона по крови. Тиберий, пасынок Августа, получил бразды императорского правления, когда Германик еще не достиг зрелого возраста. Почти повсюду в мире считали, что Рим хранит верность законному наследнику.
В первый раз я подумала о потере любимого дядюшки не просто как о личном горе. Будущее отца, и в меньшей степени - Пилата, было связано с проконсулом. Что будет с ними, если Германика не станет?
Каждое утро я посылала Рахиль к нему домой с цветами из нашего сада и приготовленными собственноручно блюдами. Юлия и Друзилла вернулись из Эфеса, где они проводили лето. Они внимательно и заботливо ухаживали за отцом, но какие бы усилия мы ни прилагали, ничего не помогало. Несмотря на старания рабов, постоянно соскребавших имя Германика со стены, каждое утро оно вновь появлялось, и всегда укороченным еще на одну букву.
Германик слабел на глазах. Когда осталась только одна буква, созвали всех членов семьи и друзей. Перед тем как Пилату выйти из дома, я упрашивала его взять меня с собой. Но он отказался наотрез.
- О чем ты думаешь? Твоя же мать нашла мертвого младенца в этом доме, подвергшемся проклятию.
- Мне ничего не грозит. Я не имею никакого отношения к происходящему там, - пыталась я убедить мужа. - Я сразу не распознала беременность, потому что ни о чем не думала, кроме как о дяде Германике.
- Вот именно, не думала.
Я в испуге посмотрела на него. Пилат немного смягчился.
- Но ты и сейчас не думаешь. Как (бы ты себя чувствовала, если бы зло перекинулось и на нашего ребенка?
Меня охватило отчаяние, и рука непроизвольно потянулась к систруму, висевшему на шее. Я кивнул в знак согласия и отвернулась.
Пилат возвратился вечером, когда i я сидела в саду и смотрела, как блестят в реке лучи заходящего солнца. С подавленным видом он сел возле меня.
- Он умер? - шепотом спросила я.
Пилат взял мою руку.
- Германик оставался мужественным до конца. Даже видавшие виды офицеры плакали. - Муж говорил хриплым голосом. - Для каждого из нас у него нашлось доброе слово, а тебе он просил передать вот что.
Я слушала, затаив дыхание.
- Он любит тебя и желает много радости в жизни. Он выразил надежду, что ты будешь такой же замечательной женой, как твоя мать и Агриппина. - Пилат нахмурился. - Германик говорил еще об одном, чего я не понял. Он был очень слаб.
Я едва сдерживала слезы.
- Так что же он сказал?
- Он вспоминал о каком-то давно увиденном тобой сне. Кажется, про волка. Он сожалел, что отнесся недостаточно серьезно к твоему сновидению. "Предсказание сбывается", - произнес он. - Пилат покачал головой. - Несомненно, это - бред умирающего человека.
- Конечно, - вымолвила я, опустив глаза. - А что еще?
- Он просил нас отомстить за его смерть. "Передайте Тиберию, к моей смерти причастны Пизон и Пландина, - прохрипел он. - Скажите народу Рима, что я вверяю ему свою жену и детей". Потом он взял Агриппину за руку. - Голос Пилата сорвался. - И жизнь его оборвалась.
- Я должна была быть там. - Рыдания душили меня.
Пилат попытался обнять меня, но тело мое оцепенело.
Во всем цивилизованном мире Германик прославился как справедливый и терпимый человек, вестник мира и процветания. Во время нашей двухгодичной инспекционной поездки по провинциям толпы людей, тысячи мужчин, женщин и детей сердечно приветствовали его. Я вспоминала, как подобно золотому дождю на него сыпались бархатцы, б5росаемые с крыш жителями городов, как женщины, желая только прикоснуться к краю его тоги, прорывались сквозь строй охранявших солдат. Харизматическая личность проконсула во всех вселяла уверенность, ибо все, что хорошо для Рима, хорошо для мира.
Сейчас мир погрузился в траур. Люди забрасывали камнями храмы и вышвыривали домашних божков на улицы. Даже варвары прекратили междоусобицы, будто их дом постигла трагедия.
Забальзамированное тело Германика оставалось доступным для прощания почти целый месяц. Чтобы отдать последние почести, прибыли министры из Испании, Галлии и Северной Африки. Были устроены пышные похороны. Тысячи людей с цветами шли через ворота в Антиохию. В лучах солнца сверкали доспехи на воинах и драгоценности на дамах, проходивших мимо гроба. Когда мы всей семьей подошли к Агриппине и ее детям под пурпурным пологом, вдруг появился офицер и что-то шепнул папе на ухо. Я заметила выражение озабоченности на его лице, отец извинился и оставил нас.