Крепко обнялись, облобызались трехкратно, и на долгие годы Богдашка Неведров исчезнет из города. (Позднее, в 1609 году, он станет одним из мужественных руководителей обороны Углича против польско-литовских интервентов).
В Москву помчались гонцы Нагих с грамотами к царю Федору Ивановичу. Но Годунов зря времени не терял: верные ему люди были расставлены по Углицкой дороге. Гонцов схватили и доставили к Борису. Желание злого властолюбца исполнилось!.. Надлежало только затмить истину ложью… Взяли и переписали грамоты углицкие: сказали в них, что царевич в судорожном припадке заколол себя ножом от небрежения Нагих, которые, закрывая вину свою, бесстыдно оклеветали дьяка Битяговского и ближних его в убиении Димитрия, взволновали народ, злодейски истерзали невинных. С сим подлогом Годунов поспешил к Федору, лицемерно изъявляя скорбь душевную; трепетал, смотрел на небо - и, вымолвив ужасное слово о смерти Димитриевой, смешал слезы крокодиловы с искренними слезами доброго, нежного брата. Царь, по словам летописца, горько плакал, долго безмолвствуя; наконец сказал: "да будет воля Божия!" и всему поверил
Именем "царя" торжествующий Годунов послал в Углич для дознания двух знатных сановников. И кого же?
Окольничего Андрея Клешнина, главного Борисова пособника в злодействе! Не дивились сему выбору: могли удивиться другому: послал и князя Василия Ивановича Шуйского, коего старший брат, князь Андрей, погиб от Годунова, и который сам несколько лет ждал от него гибели, находясь в опале. Но хитрый Борис уже примирился с сим князем и с меньшим его братом, Дмитрием, женив последнего на своей юной свояченице и дав ему сан боярина. Годунов хорошо разбирался в людях и не ошибся в князе Василии, оказав таким выбором мнимую неустрашимость и мнимое беспристрастие.
* * *
Гудел Углич.
Стонал Углич.
Исходил ропотом.
19 мая из стольного града прибыли зять Михайлы Битяговского - окольничий Клешнин, князь Василий Шуйский, дьяк Вылузгин со многими оружными людьми, и крутицкий митрополит Геласий.
Посланники Годунова прошли прямо в храм Святого Преображения. Там еще лежало окровавленное тело царевича, а на теле - нож убийц. Василий Шуйский подошел к гробу, дабы увидеть лицо мертвого, осмотреть язву.
Андрей Клешнин, увидев кровь и нож, оцепенел. Глубокая язва царевича, гортань, перерезанная сильной рукой злодея, не собственной, не младенческой, свидетельствовала о несомненном убийстве.
Посланники посоветовались и решили, не мешкая, похоронить царевича. Митрополит отпел "усопшего раба Божия Дмитрия", а Василий Шуйский приступил к дознанию. Собрав духовенство и некоторых горожан, он спросил:
- Каким образом Дмитрий, от небрежения Нагих, заколол сам себя?
Иноки, священники, "мужи и жены", старцы и юноши ответили:
- Царевич убит Михайлом Битяговским и его подручными по воле Бориса Годунова.
Шуйский далее не слушал и всех распустил, решив допрашивать тайно, действуя угрозами. Призывал, кого хотел; писал, что хотел, и, наконец, вместе с Клешниным и дьяком Вылузгиным, составил следующее донесение царю:
"Дмитрий, в среду 12 мая, занемог падучей болезнью; в пятницу ему стало лучше: он ходил с царицею к обедне и гулял на дворе. В субботу, также после обедни, вышел гулять на двор с мамкою, кормилицею, постельницею и с молодыми жильцами; начал с ними играть ножом в тычку, и в новом припадке черного недуга проткнул себе горло ножом, долго бился о землю и скончался. Узнав о несчастии сына, царица прибежала и начала бить мамку, говоря, что его зарезали Волохов, Качалов, Данило Битяговский, из коих ни одного тут не было; но царица и пьяный брат ее, Михайло Нагой, велели умертвить их и дьяка Битяговского безвинно, единственно за то, что сей усердный дьяк не удовлетворял корыстолюбию Нагих и не давал им денег сверх указа государева. Сведав, что сановники царские едут в Углич, Михайло Нагой велел принести несколько самопалов, ножей, железную палицу, - вымазать оные кровью и положить на тела убитых, в обличение их мнимого злодеяния".
Сию нелепость утвердили своей подписью воскресенский архимандрит Феодорит, два игумена и духовник Нагих, от страха и малодушия.
Василий Шуйский, возвратясь в Москву, 2 июня представил свои допросы государю. Федор же Иванович отослал их к патриарху Иову и святителям, кои на Боярской Думе повелели прочитать свиток знатному думному дьяку Василию Яковлевичу Щелкалову. Выслушав, крутицкий митрополит Геласий встал и сказал Иову:
- Объявляю Священному Собору, что вдовствующая царица, в день моего отъезда из Углича, призвала меня к себе и слезно убеждала смягчить гнев государя на тех, кои умертвили дьяка Битяговского и его сородичей, и что она сама видит в сем деле преступление, смиренно моля, да не погубит государь ее бедных братьев.
Лукавый Геласий, исказив слова Марии Федоровны, подал Иову новую бумагу от имени городового приказчика Русина Ракова, кой писал в ней, что Дмитрий действительно умер в черном недуге, а пьяный Михайла Нагой приказал народу убить невинных. (Раков держал нос по ветру. Он уже понял, что ему, дабы удержаться на своем месте, необходимо принять сторону посланников Годунова).
И Собор поднес царю Федору следующий доклад:
"Да будет воля государева! Мы же удостоверились несомнительно, что жизнь царевича прекратилась судом Божиим; что Михайло Нагой есть виновник кровопролития ужасного, действовал по внушению личной злобы, и что граждане углицкие вместе с ним достойны казни за свою измену и беззаконие".
Государь велел решить дело и казнить виновных.
* * *
Приставы и стрельцы шныряли по посаду, бесчинствовали. Братьев Нагих - Михайлу, Григория и Андрея - с полусотней стрельцов отправили в Москву. Пытали люто.
К царице Марии Федоровне заявились ночью. Именем государя вывели из Крестовой палаты, усадили в крытый возок и вывезли из Углича. В ту же неделю насильно постригли в монахини и заточили в дикую пустыню Святого Николая на Выксе.
Чуть обутрело, как по улицам и слободам заскакали московские стрельцы.
- На Соборную площадь, посадские!
- Подымайсь, люд православный!
- Ступайте к храму Преображения!
Угличане вываливались из курных изб, хмуро косились на стрельцов.
- Аль напасть, какая?
- О том на Соборной сведаете. Сбирайсь провором!
Вскоре тысячи угличан заполонили кремль, тесно огрудив царицын дворец и Спасо-Преображенский храм.
Посреди кремля высилась колокольня, взятая в кольцо государевыми стрельцами. Народ дивился.
- Чо звонницу-то окружили?
- Пошто под стражу?
- Нехристи!
На соборной паперти стояли окольничий Клешнин да крутицкий владыка Геласий. Тут же - стрелецкие сотники, приказный дьяк с подьячими, попы в сверкающих ризах.
Окольничий Клешнин ступил вперед. Дородный, вальяжный, в богатой долгополой ферязи. Унимая гомон, стукнул о паперть посохом. Тотчас густо, утробно прокричал бирюч:
- Слу-ша-ай!
В кремле стало тихо. Клешнин повел оком по многолюдью, огладил пышную, до пупа, бороду и сердито изрек:
- Послан я к вам, людишки недостойные, самим государем и великим князем Федором Иванычем. Шибко гневается царь на вашу крамолу. Забыв о государе и Боге, поддавшись дьявольскому наваждению, вы, холопи мятежные, умертвили царевых посланников. То злодейство неслыханное!
- Врешь, боярин! То не царевы посланники, а Борискины прихлебатели и убивцы! - дерзко полыхнуло из толпы.
Клешнин загремел посохом.
- Стрельцы, сыскать вора!
Краснокафтанники с бердышами ринулись в многолюдье.
- От теремов кричал. Лови крамольника! - зло тряс бородой окольничий.
- Не сбегу, боярин. А ну, раздайся, люд православный!
Толпа ахнула: удал молодец. Кто ж таков? Да вот и он. Дюжий, крутоплечий мужик в холщовой рубахе. Узнали: Митяй Савельев из Кузнечной слободки.
- Башку смахнут! Ныряй в толпу, упрячем! - закричали посадские.
Но кузнец, не сводя горящих глаз с окольничего, упрямо продирался к паперти. Стал супротив.
Стрельцы поопешили: сам на рожон прет! Да и Клешнин не ожидал такой дерзости. Отважен бунтовщик!
- Врешь, боярин! - тряхнув льняным чубом, повторил Митяй. - Вины на Угличе нет. Вина на Годунове. Это по его наущению младого царевича загубили. Годунов - убийца! Углич же праведно стоял.
- Умолкни, вор! Умолкни богохульник! - взвился окольничий. - Царевич Дмитрий играл в тычку, и сам упал на нож. Падучая на царевича нашла. О том доподлинно сыскано!
- Кем сыскано, боярин? Борискиными лизоблюдами? - насмешливо проронил кузнец. - Ведали мы тех судей. То - христопродавцы! Неправедно суд вершили. Дмитрий убит на глазах царицы.
Клешнин огрел кузнеца посохом.
- Стрельцы, хватай вора! Вырвать поганый язык!
Служилые насели, скрутили Митяя веревками и поволокли к приказной избе, а окольничий в запале продолжал:
- Крамолу в Угличе выведу с корнем! То царское повеленье. Воры, уличенные в гибели государевых посланников, будут казнены лютой смертью!..
Окольничий говорил долго, зло и крикливо. Угличане, понурив головы, внимали страшным словам и тихо роптали.
- Владыка! - распростерся перед крутицким митрополитом старый убогий калика. - Помоги, святый отче. Видит Бог, нет на Угличе греха.