Михайла Федорович помрачнел. Тотчас всплыли слова боярина Шереметьева: "Режь его на куски, но тайну царского завещания не откроет". Прав ты оказался, Петр Никитич.
- Прощай, дьяк.
Глава 6
БЛАГОДЕТЕЛЬ
Юшка Шарапов дождался-таки своего часа. К вечеру возле ямской избы остановился крытый летний возок какого-то путника в сопровождении трех оружных людей с самопалами.
- Встречай, ямщик, знатного человека, окольничего Нила Силантьевича Тулупова, кой едет в Углич по царевой надобности. Место найдется? - проговорил один из оружных людей.
- Завсегда рад услужить государевым людям. В избе у меня, правда, тесновато, десяток торговых людей заночует, но окольничего я в своей горенке размещу.
Из возка, потихоньку охая, с помощью холопов выбрался Нил Силантьевич, тучный, широколобый человек, с усталыми изнеможенными глазами и каштановой, лопатистой бородой.
- Грудная жаба, никак, прихватывает, милок… Как звать тебя?
- Юшка Шарапов, боярин.
Юшка хоть и ведал, что чин окольничего ниже боярского, но решил польстить высокому гостю, а тот его и не поправил.
- Ничего, ничего, боярин. Настоя из пользительной травки попьешь - и полегчает.
- Аль есть у тебя?
- Запасся, боярин. У самого сердчишко нет-нет, да и заноет. Пустырника да кошачьего корня насушил и пью помаленьку. Помогает.
- А меня лекарь-немчин всё порошками пичкает, но проку мало.
- Народишко, боярин, иноземных порошков не ведает, лечится просто и живет лет до ста, - затейливо вывернул Юшка.
- Пожалуй, ты и прав, милейший. Мы всё на Европы оглядываемся, а то, что под носом - и видеть не хотим.
Окольничий (на редкость) оказался не чванлив и разговорчив, и это понравилось Юшке. Перед сном он принес Нилу Силантьевичу скляницу настоя из целебных трав и деревянную чарку с наперсток.
- Надо пить по сей чарке три раза на день, боярин.
Окольничий, ведая, что порой творится в ямских избах, глянул на одного из холопов.
- Опрастай, Митька.
Митька (видимо, был ближним холопом) выпил, а окольничий, всё так же потихоньку охая, лег на спальную лавку, покрытую тюфяком.
- С утра начну пить твое зелье, ямщик.
- Как тебе будет угодно, боярин. Но токмо напрасно моего настоя чураешься, - с долей обиды произнес Юшка.
- Не чураюсь, ямщик. Все добрые дела начинаются с утра.
- С утра? Аль обождать решил, боярин?
- Порастрясло меня в возке-то. Дороги-то наши - не скатерть самобраная, ухабы да колдобины. А в грудях прытко ломит. Поотлежаться надо бы денька два.
- Почивай с Богом, боярин.
Юшка поклонился окольничему и пошел на конюшню задавать лошадям овса. С усмешкой подумал:
"Живуча боярская подозрительность. Испокон веку первую чарку выпивает холоп. Все отравного зелья побаиваются. Но он, Юшка, не дурак, чтобы подавать зелье при холопах. Настой-то и в самом деле пользительный".
Юшка в пользительных травах не разбирался, но когда в его голове созрела мысль о заезжем, недужном путнике, ему невольно пришлось о них подумать. Разобраться в целебных травах помог ему один из торговых людей, остановившийся в ямской избе.
- Ты покажи их мне, ради Христа. Меня, бывает, разные хвори одолевают. Я тебе хорошо заплачу.
- Ради святого дела денег не берут. Ныне самая цветень. Пройдемся-ка по лугам, подборьям да по лесу. В экую пору самое время травки собирать…
Насобирал и насушил всякой травки Юшка, приготовил настоя и настойки от всяких недугов, отнес их в погребок, дабы не испортились, и ждал подходящего случая. Дождался-таки, как на блюдце преподнесли. Боярин плох, с первого взгляда видно. Теперь же - расположить к себе, а затем "подсобить", отправить его на тот свет. Но делать надо всё умненько да хитренько, дабы комар носу не подточил.
На другое утро, спросив, здоров ли Митька, окольничий принялся за леченье.
- Горька, боярин? А ты водицей на меду запей, одно другому не повредит.
Митьке же Юшка с глазу на глаз сердобольно сказал:
- Я хоть и не лекарь, но боярин твой долго не протянет.
- Чего ж ты тогда за исцеление его взялся?
- Жаль мне боярина. Хворь его по всему застарелая.
- Да уж, почитай, года три грудной жабой мается.
- Вот и я о том. Травки мои хоть на какое-то время жизнь боярина облегчат. Токмо хочу упредить тебя, Митрий. Не сказывай о нашем разговоре Нилу Силантьевичу, иначе совсем сникнет.
- Чай, сам понимаю.
- Вот и добро. А я уж постараюсь оттянуть кончину боярина.
Юшка соврал холопу. Боярин хоть и страдает грудной жабой, но он может протянуть еще несколько лет, поелику жизнь каждого человека определяет Всевышний. Но ныне Юшка своего случая не упустит.
Вернувшись к Нилу Силантьевичу, он застал его в добром расположение духа.
- Отпустило, ямщик. Кажись, и впрямь твой настой зело пользителен, будто живой воды испил.
- Рад за тебя, боярин. Кабы пожил у меня недельку, совсем бы про недуг забыл.
- Недельку? Хотелось бы, да дела в Угличе ждут.
Окольничий Тулупов был послан в Углич Борисом Годуновым.
- Битяговский шлет мне разные грамоты, но всего в них не скажешь. Потолкуй, Нил Силантьевич, с дьяком. Изведай всё до мельчайших подробностей - и вспять.
"И дел-то", - подумал Тулупов. Норовил сказать о своем недуге (лекарь-немчин просил о всяких дорогах напрочь забыть), но промолчал. Откажешься - Годунов Бог весть что подумает. Охладеет, от царева двора отлучит, а то и в Дикое Поле сошлет воеводишкой на Засечную черту. Так и снарядился в дальнюю дорогу недужным. Уж подумывал, что не добраться живым до Углича, да тут ямщик с целительными настоями подвернулся. Добрый, знать, мужик.
- Дела можно и отложить, боярин. Здоровье всему голова. Подлечишься - и дале поезжай.
- Ох, не ведаю, как и быть, Юшка. Дело не комар, от него не отмахнешься. Ну да погляжу денек, другой… Ты как в ямщики-то угодил?
- От нищеты, боярин. Жил ране в убогой деревушке. Семья была - шестеро мальцов-огальцов. Голодовали шибко. Трое ребятишек примерли, остальных вкупе с женой моровая язва прибрала. Горькой сиротой остался. Норовил в люди выбиться, но из дуги оглобли не сделаешь. А тут прослышал я, что царь-государь кличет охочих людей в ямщики. Но я человек подневольный, пожилоегосподину своему задолжал. Как уйдешь? В бега? Но я привык по правде жить. Беглый человек - тот же воровской человек.
- Истинно, Юшка. Ну и как же тебе удалось из кабалы выбиться?
- Пришел на двор своего господина и честно сказал: "Денег у меня нет, высеки меня батогами, а потом на волю отпусти". Барин вначале посмеялся, а затем молвил: "Легко хочешь от кабалы уйти, Юшка. У мужика кожа дубленная, от батогов оклемается. Высеку я тебя, потом с моим медведем подерись".
- Жесток же твой барин. Экая на тебя беда навалилась, - с осуждающим сочувствием покачал головой окольничий.
- Жесток, но куда денешься? Беда не дуда: поиграв, не кинешь. Вот и пришлось мне согласиться. Крепко высекли меня холопы барские, водой отливали. Два дня на соломе в подклете отлеживался, одним квасом да ломтем хлеба потчевали.
- Жесток! - вновь покачал головой Нил Силантьевич.
- На третий день встал. Пришел барин, и ковш хмельного меду поднес. "Выпей, - сказывает, - и на косолапого". Повели меня холопы в клеть, рогатину в руку сунули, и дверь за собой замкнули. Клеть фонарем освещается, а верх закрыт решеткой дубовой. Встал на нее барин и сказывает: "Прости, Михайла Потапыч, давно тебя не кормил, зато ныне сыт будешь. Разорви на части этого смерда!".
Нил Силантьевич схватился за сердце.
- Экие страсти, Юшка! Да как же ты, мил человек, живу остался?
- Никак Бог помог, да злость невиданная. Медведь поднялся на задние лапы и со страшным ревом на меня ринулся, а я собрал все силы - и рогатиной зверю в брюхо. Глубоко вонзил. Медведь поначалу на мне повис, плечи ободрал, а затем рухнул.
- Какой же ты молодец, Юшка. И впрямь тебе Бог помог. Барин твой, небось, тотчас на волю отпустил.