Глава 21
ЮШКИНЫ ГРЕЗЫ
А ямщик довольно потирал руки. В кой уже раз ему сопутствует удача. Он грабит уже седьмого ночлежника, но последний оказался особенно богат. Теперь у него, Юшки, скопились громадные деньги, с коими можно не только сладко есть и пить, но и открыть любой промысел… Но из ямской службы так просто не уйдешь. Он позван на нее по цареву набору, и должен отслужить все урочные годы. Много отслужить - целых пятнадцать лет. Надо крепко покумекать, как следует изловчиться и вырваться из ямской избы. Не сидеть же ему в этом клоповнике с такими деньжищами… Погодь, погодь Юшка. Дьяк Ямского приказа, как некоторые соловьи толкуют, с превеликой охотой берет мзду. Прикинуться недужным, неспособным дальше нести ямскую службу и сунуть Потапу Якимычу десять рублев. Не устоит, непременно отпустит. Денежки не говорят, но любые двери открывают. И вновь Юшка на воле. Прикатит Юшка на тройке в Углич, срубит хоромы не хуже боярских, выберет красивую девку в жены, обвенчается в храме, поваляется на пуховиках недельку, любовью натешиться, а там и за прибыльное дело примется. Только не за гончарное. Надо утереть отцу нос. Пусть позавидует и задохнется от злости, увидев, как его сын, бывший свинопас, откроет самую большую в городе кожевню, в коей одних работников будет человек сорок. У всех в Угличе малые кожевенки, а у Юшки - огромная! То-то у бати лицо перекосится. Он-то мекал, что "лодырь" Юшка всю жизнь будет колотиться, как козел об ясли. Ан нет, батя. С умной-то головой Юшка в гору пойдет. Он давно мечтал разбогатеть и добился-таки своего. Дело было опасное, но зело выгодное. Дураков на Руси, слава Богу, хватает, вот и последний ночлежник попался на его "золотой крючок". В нужник уплыли денежки, хе-хе…
Подлив в вино сонного зелья, Юшка, после того, как ночлежники улеглись почивать, пришел во двор, стена коего примыкала к избе, сдвинул в угол из свободного переднего стойла охапку сена, вытянул широкую половицу и спустился в лаз, кой тянулся до подполья около двух сажен. Выходом служила пустая объемная кадь, покрытая сверху тяжелой крышкой. А затем Юшка ступал на лесенку и поднимал крышку подполья. Изъять же калиту у мертвецки спящего человека - дело и вовсе не хитрое. Но на всякий случай Юшка держал при себе острый нож…
Грех, конечно, разбойником быть. Великий грех! Но Юшка придерживался правила: не грешит, кто в земле лежит. Один Бог без греха. А грех и замолить можно. Отвалить в Алексеевский монастырь, что стоит на Огневой горе у Каменного ручья, солидный вклад - и пусть игумен со своей братией его, Юшкины грехи отмаливают. Глядишь, как помрешь, и в рай угодишь. Так что жить тебе, Юшка, да богатеть, да спереди горбатеть.
В радушных мыслях пребывал ямщик целый день, а ночью они вдруг оборвались. Углич-то его колокольным звоном не встретит. Уходил Юшка бедняком: и всех денег - вошь на аркане да блоха на цепи, - а вернулся сказочным богачом. Хоромы, пышная свадьба, кожевня… Весь Углич диву дивится. А князь Нагой да городовой приказчик полюбопытствуют: откуда? Да тут еще пробежит весть, что у купцов и богатых людей в ямской избе деньги пропадают. Вот тут-то и призадумаешься, что ответить. Всякому ведомо: на ямской службе не разбогатеешь. Нагой может спрос учинить, да с пристрастием.
Юшка в глаза не видел ни одного Нагого: до ссылки в Углич они жили в Москве, а когда появились в городе, сын Шарапа давно уже был на ямской службе.
Нет, нельзя пока Юшке возвращаться в Углич. Обождать надо, и непременно что-то придумать.
Как-то один из купцов помер от грудной жабы в его избе. Жаль, сын оказался рядом… А, может, еще какой-нибудь знатный купец в ямской избе занедужит? Такому можно и "помочь". В Угличе же молвить:
- Купец перед кончиной калиту отдал и велел усердно молиться за упокой его души.
Поверят, не поверят ли, но, поди, докажи. Мертвые не говорят, а видоков не было.
Мудреная мысль Юшка!
Часть вторая
Глава 1
КРЕСТОВАЯ
Чудеса из чудес! Шли месяцы, годы, но угличане (да и только ли они?!) по-прежнему считали Марию Федоровну Нагую русской царицей. Ирину же Годунову истинной государыней не принимали. Она-то и царицей стала воровски. Бориска (в народе так и называли "Бориска") Годунов привел к слабоумному Федору свою сестру и сказал:
- Лучшей жены тебе не сыскать, великий государь.
Федор глянул на Ирину и с блаженной улыбкой молвил:
- Лепая.
Годунов же, явно спеша и страшась боярского недовольства, убедил царя совершить брак домашним порядком, без "официальных свадебных разрядов и торжеств, как бы утайкой, чтобы не помешала боярская среда".
Но "утайка" разнеслась по всей Руси. А через год и о другом заговорили:
- Сестра Бориски не чадородна.
- Подсунул же Годун невесту!
- Не видать Федору наследника, как собственных ушей.
- Род Рюриковичей исчезает!..
Мария Федоровна Нагая хорошо ведала о чем говорит народ, но ее больше всего радовали другие речи:
- Не исчезнут Рюриковичи. Законный наследник живет в Угличе.
- Царь Федор немощен, он долго не протянет.
- Быть новым государем всея Руси царевичу Дмитрию!..
Мария Федоровна напряженно ждала возвращения брата Михайлы. С чем-то он приедет из Москвы? Она, конечно же, ведала, что царь Федор избавился от смертельного недуга, но ей хотелось знать о расстановке тех или иных сил на Москве, от коих будет зависеть будущее ее сына. Она же всей душой любила Дмитрия и готова была за него жизнь положить. Только и заботы о нем. И всё молилась, молилась, а полгода назад надумала внести вклад в Кирилло-Белозерский монастырь, и не деньгами.
Мария, в отличие от других жен Ивана Грозного, еще в Москве прослыла искусной мастерицей лицевого шитья, и вот теперь она шила покров с изображением Кирилла Белозерского, как вклад царевича Дмитрия за "здоровье его отца и матери". (Но поступил покров в Кирилловский монастырь уже после смерти Дмитрия, как вклад матери "по убиенному царевичу").
Пока же Мария Федоровна шила покров и не ведала о дальнейшей судьбе сына.
После обедни к ней пришли крестовые дьяки Авдей Васильев и Кирилл Григорьев.
- С челобитной к тебе, царица-матушка.
Каждый день, неизменно, у Марии Федоровны совершалось "домовное правило", молитвы и поклоны, чтение и пение у крестов в моленной (крестовой) комнате, куда в свое время приходили для службы читать, конархать и петь крестовый священник и крестовые дьяки, четыре или пять человек. Царица слушала правило обыкновенно в особо устроенном месте, сокрытая тафтяным или камчатым запоном, или завесом, кой протягивался вдоль или поперек комнаты и отделял крестовый притч от ее помещения.
Крестовая молитва или келейное правило заключалось в чтении и пении псалмов, канонов, с определенным же числом поклонов при каждом молении. Каждый день, таким образом, утром и вечером, совершалось чтение и пение часослова и псалтыря с присовокуплением определенных или особо назначенных канонов и акафистов особых молитв.
А в посты и кануны праздников читались и жития святых, в честь коих проводились праздники.
Совершив богомольное утреннее правило у "крестов" в своей комнате, царица выходила к обедне в одну из домовых "верховых", "сенных" церквей.
Мария Федоровна принимала дьяков на своем троне, - высоких креслах из чистого серебра с позолотой, под балдахином, кой украшал двуглавый орел с распущенными крыльями, вылитый из чистого золота. Под орлом, внутри, находилось Распятие, также золотое, с большим восточным топазом. Над креслами была икона Богоматери, осыпанная драгоценными каменьями. К трону вели три ступеньки.
Сей трон дорого дался Марии Федоровне. После смерти Ивана Грозного, бояре никак не хотели отдавать "царицино место" овдовевшей государыне, высылаемой в Углич, но Мария Федоровна стояла на своем:
- Сии кресла в день свадьбы преподнес мне великий государь Иван Васильевич. И я никуда без них не поеду!
Дело с высылкой вдовы затягивалось, и тогда вмешался Борис Годунов. Ему как можно скорее хотелось удалить из Москвы опасного царевича Дмитрия с его матерью. "Именем" нового государя, он сказал боярам:
- Пусть Мария уезжает со своим креслом.
Бояре повозмущались, но затем махнули рукой. Всё равно когда-то "царицино место" вернется в государеву казну.
Бояре не ошиблись. В 1591 году оно было вновь перевезено в Москву.
Мария Федоровна передала челобитную своему "думному" дьяку. (Царица придерживалась своих прежних московских порядков).
- Чти, Алексей Дементьевич.
"Государыне царице и великой княгине Марии Федоровне вся Руси бьют челом холопи твои, крестовые дьяки Авдюшка Васильев и Кириллко Григорьев. Дано, государыня, твое государево жалование крестовым священникам Афанасию да Ивану, кои с нами поют у тебя в хоромах, переменяючись по недельно, по камке. А в прошлом, государыня, году дано им же по багрецу да по тафте по широкой, а нам, холопям твоим, не дано. А мы у тебя, государыни царицы, в хоромах чтем, и псалмы говорим, и конархаем, и на клиросе поем безпеременно…"