"Надо ли было прятаться от Бельского? С Богданом делили радость и горе. Собинный друг, советчик, мудрый наставник. Вкупе боролись с боярами, тайны свои друг другу поверяли. Но то было при царе Иване. Жили за спиной государя и беды не ведали, ходили в царских любимцах… А что же ныне? На троне "пономарь" Федор. Сестра Ирина стала царицей. Она умна, думчива и благолепна. Царь любит ее и во всем ей повинуется. То на руку. Через сестру можно править Русью. Можно бы, но на пути встали царевы попечители. И один их них - Богдан Бельский. А помыслы его теперь иные. Он принял сторону последнего сына Ивана Васильевича. Федор же часто недужит, его смерть не за горами, и тогда трон будет наследовать малолетний Дмитрий. Царством же начнет управлять его опекун, Богдан Бельский… Но бояре злы на Богдана, они сами не прочь завладеть троном. На Москве началась свара. Бельский попытается пробиться к престолу силой. Но моей помощи ему не будет. Бельский стал опасен. Лучше уж на время заиметь дружбу с боярами-земцами, а там, с Божьей помощью, и их сломить".
Борис предал Богдана.
Бельский же, ничего не ведая об измене свояка, готовил расправу попечителям Федора. Кремль был на замке, дворец окружен верными стрельцами.
Князь Иван Мстиславский и боярин Никита Романов изведали о кознях Бельскогого, всполошились, подняли оружных послужильцев и с великим гомоном двинулись к Фроловским воротам. Они были заперты.
- Откройте, служилые! Аль не признали? - спесиво выкрикнул с коня Иван Мстиславский.
- Признали, князь, - отвечали стрельцы, - но впущать не велено. На государя злой умысел держите!
- Околесицу несете! Это Богдан Бельский зло против царя умышляет. Открывайте!
Но стрельцы не шелохнулись.
К воротам подоспел Иван Петрович Шуйский, прославленный воевода, коего почитали в народе.
- Негоже вам, стрельцы, от нас Кремль запирать. От кого обороняетесь, чью руку держите? Аль ляхи мы, аль татаре поганые? Ужель ныне я ворог ваш? Негоже, стрельцы!
Служилые заколебались, начали промеж собою совещаться. Наконец порешили:
- Противу тебя, воевода Иван Петрович, мы зла не держим. Ступай с боярами к царю.
Стрельцы пропустили опекунов через калитку и вновь ее замкнули. Боярские послужильцы замахали саблями и самопалами, хлынули к воротам.
- Впущай, стрельцы! Силой откроем!
С Ильинки, Варварки, Никольской, Зарядья валили на Красную площадь люди. Валили оружно: с рогатинами, топорами, дубинами. И часу не прошло, как вся площадь была запружена народом.
Стрельцы, стоявшие за бойницами кремлевской стены, толковали:
- Мать честная, эк прут!
- Почитай, вся Москва высыпала.
- Отроду экого не было. Будто в осаде сидим.
- Богдана хулят. Бунтует народ.
А народ и в самом деле ярился. Чернь, с избытком хватившая нужды и горя от опричников, вымещала зло на Бельском:
- Не хотим Малютина сродника!
- Хватит нам опричников!
- На плаху Богдашку!
Стрелецкие сотники осерчали, повелели палить из пищалей. Грянул залп, заряды просвистели над головами посадских.
Красная площадь еще пуще поднялась:
- Братцы! Нешто Богдашкиных прихлебателей будем терпеть?! Разворачивай пушки на ворота! - зычно прокричал, поднявшись на раскат, дюжий мужик в малиновой чуйке. Его признали: известный мастер с Пушечного двора.
- Разворачивай! - с грозной решимостью отозвалась толпа.
Посадские полезли на раскаты.
Стрелецкий голова кинулся к пищальникам.
- Пали по крамольникам!
И стрельцы пальнули.
На площадь упали убитые, застонали раненые. Но стрелецкие залпы не рассеяли посадских. Народ вознегодовал с новой силой.
- Братцы! Вставляй ядра! Разобьем ворота!
- Разобьем!
- Смерть Бельскому!
- Смерть погубителям!
Во дворце переполошились. Народ поднялся! В Китай-городе начали громить боярские усадьбы. Земцы послали на стены голосистых бирючей, те прокричали:
- Уймись, народ московский! Бояре хотят слово молвить!
Трое знатных бояр поднялись на стену Фроловской башни.
- Великий государь и царь Федор Иванович просит народ разойтись. Ступайте по домам, православные!
Чернь же не послушалась:
- Не пойдем по домам!
- На плаху Бельского!
- На плаху!
Бояре помышляли еще что-то молвить, но их голоса потонули в негодующем реве восставших.
Бояре сошли вниз и поехали к дворцу.
Неистовые, воинственные крики народа стали слышны даже в покоях Федора. У царя и вовсе ноги подкосились, и он едва не рухнал на пол, если бы его вовремя не подхватил постельничий.
- Страшно мне, - утирая кулаком слезы, произнес царь и встал на колени перед образами, начав усердно молиться.
В опочивальню явились посланники Федора. У царя еще сильнее полились слезы из глаз: он не хотел начинать своё царствование кровопролитием, и ему, было, очень жаль своего опекуна Бельского.
- У нас безвыходное положение, государь. Если мы не отдадим Белсьского, то буйная чернь разобьет ворота и хлынет в Кремль. Сие кончится страшным бедствием, - молвил князь Мстиславский.
- Простите, бояре, но выход есть. Надо выслать Бельского из Москвы и народ утихомирится, - подала свой голос всегда спокойная и уравновешенная супруга Федора, Ирина.
- Истинно, Иринушка. Умница ты моя, - обрадовался предложению жены Федор. Он безмерно любил свою ласковую и нежную супругу, и во всем ей доверялся.
А тем временем Богдан Бельский, устрашенный злобой народа, кинулся спасать свою жизнь во дворец царя, где и услышал "боярский приговор", кой огласил Никита Романович:
- Моли Бога, Богдан Яковлевич, чтобы народ оставил тебя в покое. Надлежит тебе спешно уехать в Нижний Новгород. Там перед Великим постом воевода скончался, вот и заступишь на его место. О том мы народу и изъявим.
Удрученный Бельский стал чернее тучи. Все его честолюбивые мечты рухнули в одночасье.
Бояре вновь вышли к народу и изъявили "волю царя Федора". Народ воскликнул: "Да здравствует царь!" и мирно разошелся по домам.
Глава 10
КОЗНИ БОРИСА
После ссылки Богдана Бельского на душе Бориса Годунова по-прежнему было неспокойно.
Бельский в опале, но подле трона остались Шуйский, Мстиславский да Никита Романович Юрьев. Дядя царя благоволит к нему, Борису, но его одолевают хвори. Всё чаще и чаще он думает о загробном царстве. И о молодых сыновьях своих неустанно печется:
"Вверяю тебе детей своих, Борис Федорыч. Оберегай их от недругов, наставляй к доброму житью и люби, как отец. За то воздастся тебе от Бога".
Клятву дал, целовал крест:
"Сберегу и взлелею сынов твоих, Никита Романович, до смертного одра не оставлю".
Боярин прослезился, облобызал.
"Верю тебе, Борис Федорыч. Умру спокойно".
В большом недуге Никита Романович, долго не протянет. Хоть и жаль, но с его кончиной царевых опекунов поубавится. Останутся Иван Шуйский да Иван Мстиславский. Рюрикович да Гедеминович! Нет могущественней родов боярских. Этих здоровьем Бог не обидел, в силе высокородцы. А за ними всё боярство. Тяжко попечителей оттеснить от трона, зело тяжко! Время нужно, а покуда надлежит с обоими ужиться. Усыпить, ублажить бояр, сладким пирогом рот заткнуть.
И не день, и не два думал Борис Федорович, как боярство к себе притянуть, а потом пошел к Ирине. После продолжительной беседы, оба направились к царю.
- Государь, - начал Годунов, - привели меня к тебе дела державные.
Царь протяжно вздохнул: страсть не любил "дела державные!" Был он скудоросл, опухл, с ястребиным носом; по землистому, одутловатому лицу как всегда блуждала кроткая безжизненная улыбка; говорил Федор Иванович тихо и ласково, ходил нервной старческой походкой; руки его тряслись, спина горбилась, глаза слезились.
Годунову невольно вспомнились слова Ивана Катырева-Ростовского, высказанные им о царе в присутствии бояр: "Благоюродив. Ни о чем попечения не имеет, токмо о душевном спасении".
"Прав Катырев. Федору не на престоле сидеть, а в келье иноческой", - усмехнулся про себя Борис Федорович и продолжал:
- Русь устала от войн, боярских раздоров и злых судей. Покойный батюшка твой, государь Иван Васильевич, посадил в города и уезды своих воевод и наместников. Но люди те с бывшего Опричного двора, правят и судят неправедно. Кругом лихоимцы и вымогатели. Народ недовольствует.
- Так что делать-то, Борис Федорыч? Как к тишине и покою призвать? - вопросил Федор Иванович.
- Твоими указами, государь. Полагаю, надлежало бы сместить по всей Руси неправедных воевод и судей. На их же место послать людей бескорыстных и честных, дабы всякое зло пресечь и народ успокоить. А чтоб без поборов было чем кормиться, увеличить тем людям поместья и жалованье. Будет ли на то твоя воля, государь?
- То дело богоугодное. Пиши указ моим царевым именем… Всё ли у тебя Борис Федорыч? Пора мне в палату крестовую, - устало молвил Федор Иванович.
- Дозволь, государь, еще тебя на малое время задержать, - поклонился Борис Федорович.
- Глаголь, боярин, - вновь тяжело вздохнул царь.