Успокоенный этим заключением, он снова опустил голову на соломенную подушку и вскоре погрузился в забытье. Навязчивый образ продолжал преследовать его и во сне: тот самый незнакомец, в ком Винченцио по голосу распознал монаха из Палуцци, явился вдруг перед ним. При виде его Винченцио охватило едва ли не такое же трепетное волнение, смешанное с острым любопытством, как если бы взорам его предстал вместо призрака сам монах во плоти. Монах, закутанный в черное, приблизился, мнилось юноше, вплотную к нему и, немного помедлив, приподнял скрывавший его лицо капюшон.
Перед ним был не Скедони, а некто, кого Вивальди в жизни не видел. Лицо его вызывало острый интерес и поражало все чувства. Вивальди невольно отпрянул: черты этого лица дышали не поддающейся описанию странностью, свойственной, по нашим понятиям, только сверхъестественным существам; пронзительно-огненный взгляд принадлежал, казалось, скорее злому духу, нежели смертному. Монах извлек из складок одеяния короткий кинжал и, сурово нахмурившись, указал на пятна, покрывавшие лезвие: это была кровь. Вивальди в ужасе опустил глаза, а когда поднял их снова - монах исчез.
Пробудился Вивальди от тяжкого стона, но каково же было его потрясение, когда, очнувшись, он увидел, что монах по-прежнему стоит перед ним! Не сразу, однако, до его сознания дошло, что это не сон, а явь и что монах - не причудливый фантом, созданный его возбужденной без меры фантазией. Голос монаха, лицо которого, как и раньше, оставалось скрытым, вывел Вивальди из заблуждения; но трудно представить, каково было его смятение, когда монах, неспешно приподняв капюшон за край, открыл то же самое наводящее ужас лицо, которое только что являлось юноше во сне. Не в состоянии произнести ни слова, Вивальди взирал на вошедшего в диком оцепенении; он не сразу заметил, что вместо кинжала монах держал в руке лампу, бросавшую тусклый отблеск на изборожденное глубокими морщинами лицо, на котором угадывались следы былых страстей и читалась история жизни необычной.
- Тебя пощадили сегодня, - молвил монах, - но завтра… - Он умолк.
- Во имя всего святого, что есть на свете, - проговорил Вивальди, лихорадочно пытаясь собраться с мыслями, - скажи, кто ты и зачем ко мне пришел.
- Не задавай никаких вопросов, - внушительно произнес монах. - Только отвечай на мои.
Пораженный тоном, каким были произнесены эти слова, Вивальди не отважился на дальнейшие расспросы.
- Давно ли ты знаешь отца Скедони? - продолжал незнакомец. - Где вы впервые встретились?
- Он известен мне около года как исповедник моей матери, - ответил Вивальди. - Впервые я увидел его в коридоре нашего фамильного дворца; это было вечером, он возвращался из покоев маркизы.
- Ты уверен в этом? - с особой настойчивостью допытывался монах. - Очень важно, чтоб ты был уверен.
- Да, я уверен, - повторил Вивальди.
- Не удивительно ли, - заметил монах после паузы, - что обстоятельство, которое должно было показаться тебе тогда сущим пустяком, оставило в твоей памяти столь прочный след? За два года нами забывается очень многое! - Монах испустил глубокий вздох.
- Я хорошо запомнил это событие, - возразил Вивальди, - поскольку вид его меня поразил; вечер был уже поздний - сгущались сумерки, и мы чуть не столкнулись с ним в темноте. Услышав его голос, я вздрогнул. Когда он шел мимо, он пробормотал про себя: "Звонят к вечерне…" И тут же я услышал колокол церкви Спирито-Санто.
- Тебе известно, кто он? - спросил незнакомец.
- Мне известно только, кем он хочет казаться,
- Доводилось ли тебе слышать рассказы о его прошлой жизни?
- Нет, никогда.
- И ни единой касающейся его подробности, которая представлялась бы из ряда вон выходящей? - переспросил монах.
Вивальди помедлил с ответом: ему смутно припомнилась бессвязная история, поведанная Пауло в ту ночь, которую они провели узниками в крепости Палуцци; слуга рассказывал что-то о признании, сделанном на исповеди в церкви кающихся, облаченных в черное, однако сам Вивальди не дерзнул бы утверждать, что речь шла о Скедони. Винченцио вспомнил также о запятнанном кровью монашеском одеянии, найденном им в подвале крепости. В памяти у него, подобно мгновенному видению, промелькнули подробности испытанных ранее перипетий, необъяснимое поведение таинственного существа, стоявшего теперь перед ним. Ум юноши напоминал собой волшебное зеркало, где вдруг восстают образы давно минувших событий и сменяются затем неясными очертаниями явлений, таящихся в мареве будущего. Волю юноши парализовал небывалый страх; суеверие, какому ранее он не поддавался, отняло у него способность к здравому рассуждению. Он пристальнее вгляделся в сумрачное лицо собеседника - почти не сомневаясь, что видит перед собой обитателя иных миров.
Монах повторил свой вопрос еще более суровым тоном:
- Слышал ли ты нечто необычное об отце Скедони?
- Благоразумно ли с моей стороны, - возразил Вивальди, набравшись смелости, - отвечать на упорные расспросы того, кто отказывается даже назвать свое имя?
- Мое имя умерло - его более не помнет, - проговорил монах, отворачиваясь в сторону. - Предоставляю тебя твоей участи.
- Какой участи? В чем цель твоего прихода? Заклинаю тебя всевластным именем инквизиции - откройся мне!
- Очень скоро ты обо всем узнаешь: пощади себя!
- Какая же судьба меня ждет? - добивался ответа Вивальди.
- Не испытывай меня более, - сказал монах. - Только отвечай на мои вопросы. Скедони…
- Я сказал о нем все, что известно мне с достоверностью, - перебил Вивальди. - Все остальное - лишь предположения.
- В чем же состоят эти предположения? Имеют ли они какую-то связь с признаниями на исповеди в церкви Санта-Мария дель Пьянто, принадлежащей монастырю кающихся, облаченных в черное?
- Да, - ответил удивленный Вивальди.
- К чему сводились эти признания?
- Не знаю.
- Говори правду! - строго приказал монах.
- Тайна исповеди сокровенна и блюдется неукоснительно; она навеки погребена в груди священника, выслушавшего признания. Как же можно предположить, что суть их сделалась мне доступной?
- Тебе не приходилось слышать, будто отец Скедони повинен в страшных преступлениях и теперь жаждет очистить совесть самым суровым покаянием?
- Ни разу не приходилось.
- Слышал ли ты, что у него были жена и брат?
- Никогда!
- Никто не упоминал - даже намеком - о средствах, которые он использовал, - скажем, об убийстве…
Монах замолчал, словно ожидая от Вивальди продолжения, но тот, потрясенный, безмолвствовал.
- Итак, о Скедони тебе ничего не известно, - продолжал монах после долгой паузы. - Его прошлое от тебя сокрыто?
- Кроме того, о чем я сказал.
- Тогда выслушай меня внимательно! - торжественно произнес монах. - Завтра вечером тебя вновь призовут к месту пытки; ты будешь отведен в залу, которая находится дальше той, что ты видел сегодня. Там ты станешь свидетелем многого такого, о чем даже не подозреваешь. Не бойся: я тоже буду там, хотя, быть может, и невидим.
- Невидим! - воскликнул Вивальди.
- Слушай меня не перебивая. Когда тебя спросят об отце Скедони, скажи: он прожил пятнадцать лет в обличье монаха-доминиканца, среди братии монастыря Спи-рито-Санто в Неаполе. На вопрос, кто он, ответь: его зовут Ферандо, граф ди Бруно. На расспросы о причинах, побудивших его принять обличье монаха, вели искать ответ у кающихся, облаченных в черное монастыря Санта-Мария дель Пьянто, расположенного поблизости от Неаполя; проси инквизиционный трибунал вызвать свидетелем некоего отца Ансальдо ди Ровалли, главного исповедника ордена, дабы он изобличил преступные деяния, о которых узнал на исповеди в тысяча семьсот пятьдесят втором году, вечером двадцать четвертого апреля, на службе в день святого Марка, в исповедальне храма Санта дель Пьянто.
- Вероятнее всего, по прошествии стольких лет он позабыл это признание, - заметил Вивальди.
- Не бойся, он помнит.
- Но позволит ли ему совесть священнослужителя нарушить тайну исповеди?
- Во власти трибунала отпустить этот грех. Он не вправе не подчиниться приказу! Далее, ты должен убедить инквизиторов вызвать отца Скедони, с тем чтобы он держал ответ за преступления, названные отцом Ансальдо.
Монах умолк, ожидая ответа Вивальди, который после краткого раздумья проговорил следующее:
- Как же я могу исполнить все это - да еще по наущению незнакомца! Ни совесть, ни осмотрительность не позволят мне утверждать то, чего я не в состоянии доказать.
У меня и в самом деле имеются основания считать Скедони моим злейшим врагом, но я не хочу быть несправедливым даже по отношению к нему. У меня нет никаких доказательств, что отец Скедони - граф ди Бруно; мне неизвестно, совершал ли он те преступления, о которых ты упомянул, какими бы они ни были; и я не желаю служить орудием тех, кто хочет вызвать кого бы то ни было на суд инквизиции, где невинность не служит защитой от поругания и где одного подозрения достаточно для вынесения смертного приговора.
- Ты сомневаешься, стало быть, в истине мною сказанного? - высокомерно спросил монах.
- Могу ли я верить тому, чему не имею доказательств?
- Бывают случаи, таковых не требующие: в твоем положении у тебя нет иного выхода, как действовать, полагаясь только на устные свидетельства. Я призываю, - монах возвысил свой глухой голос, зазвучавший с особой торжественностью, - я призываю силы, стоящие по ту сторону бытия, удостоверить истинность моих слов!
Когда монах произносил это заклинание, Вивальди с волнением подметил необыкновенную выразительность его глаз, однако, не утратив присутствия духа, спросил: