Скедони провел ночь без сна. После вчерашнего вечера его вновь стали терзать муки совести, оскорбленной гордости и страха. В обращении с ним проводника Скедони усматривал нечто не вполне понятное, но достаточно подозрительное, чтобы ввергнуть его в состояние крайнего волнения. С самым простодушным видом крестьянин заговорил о Спалатро, не скрывая, что немало о нем знает, и даже намекнул, что ему небезызвестно, у кого тот состоит на службе, но в то же время словно бы и не подозревал, что действиями негодяя управляет именно Скедони. Иногда же в его неведении приходилось усомниться: некоторые упомянутые им обстоятельства могли быть известны лишь человеку, знавшему, кто такой Скедони; это ясно проявилось в его поведении, в особенности тогда, когда исповедник прервал его рассказ о Спалатро и он попытался оправдать себя тем, что не намеревался задеть Скедони; нечистая совесть монаха подсказывала ему также, что восклицание проводника во время представления о Виргинии оказалось столь метким отнюдь не случайно. Более всего исповедник желал бы немедленно отослать своего спутника прочь, но прежде необходимо было выяснить, что ему известно, и только после этого решать, какие необходимо принять меры. Трудно было, однако, повести расспросы, не выдавая при этом своей обеспокоенности, а она могла бы раскрыть проводнику глаза, меж тем как ныне он, быть может, лишь смутно догадывался об истине. Не легче было решить, как следует поступить с ним, если выяснится, что он подозревает Спалатро, - привезти его в Неаполь значило бы доставить с собой обличителя. Почти столь же опасным представлялось отпустить его домой: ведь теперь он, вероятно, знает, где обретается Скедони. Тайна останется тайной, только если проводник умрет.
Наутро после ночи, проведенной в смятении чувств, исповедник призвал крестьянина к себе и почти без предисловия объявил, что не нуждается более в его услугах, а затем небрежно посоветовал остерегаться на обратном пути Спалатро, который, быть может, устроил там засаду, дабы поквитаться за свое ранение.
- Судя по твоим словам, он очень опасен, - прибавил Скедони, - но ты ведь можешь и ошибаться.
Проводник принялся сердито возражать, а Скедони попытался незаметно вытянуть из него все, что ему было известно. Но то ли его самолюбие было уязвлено прежним с ним обхождением, то ли для сдержанности у проводника имелись иные основания, однако поначалу он был гораздо менее расположен к общению, чем накануне.
- Своими вчерашними словами об этом человеке ты пробудил мое любопытство, - сказал Скедони. - Я сейчас ничем не занят, так что, если хочешь, можешь изложить до конца свою удивительную историю.
- Но она длинная, синьор, - устанете слушать, а кроме того, вы уж простите, не больно-то мне нравится, когда меня перебивают!
- Где жил этот человек? Ты упомянул как будто дом на побережье?
- Ах, синьор, у дома этого тоже странная история, а прежний ваш попутчик, как я уже говорил, появился там нежданно-негаданно, невесть откуда; дом тогда стоял запертый, с тех пор как маркиз…
- Маркиз? - холодно переспросил Скедони. - Что еще за маркиз, приятель?
- Не маркиз, синьор, а барон - барон Камбруска. Я сам собирался вам об этом сказать, если бы вы меня послушали. Так вот, дом стоял запертый и покинутый, с тех пор как барон… На этом, кажется, я остановился.
- Я думал, что барона нет в живых.
- Так-то оно так, синьор, - ответил крестьянин, внимательно вглядываясь в Скедони, - но только какое это имеет отношение к тому, о чем я рассказываю? Он умер позже.
Это неожиданное замечание смутило исповедника, так что он даже не стал возражать против развязного тона проводника.
- Выходит, этот человек, Спалатро, был связан с бароном Камбруска?
- Многие так думали, синьор.
- Как? Думали? Не более того?
- Да, но барону и это бы не пришлось по вкусу, могу поручиться. Он уж очень старался спрятать концы в воду, и это было с его стороны вполне разумно, а то бы ему несдобровать. Но я вам собирался рассказать историю, синьор.
- Какие были основания считать, что Спалатро состоял при бароне Камбруска?
- Я думал, что вы хотели послушать мою историю, синьор.
- В свое время, но сперва ответь, какие у тебя были основания так считать?
- Даже одного было бы достаточно, синьор, и если бы вы позволили мне говорить без помех, то успели бы уже об этом узнать.
В ответ на дерзость собеседника Скедони ограничился тем, что нахмурил брови.
- Дело в том, синьор, что, кроме барона Камбруска, это злодеяние совершить было некому; другого такого нечестивца в наших краях не водилось. Достаточно вам этого основания, синьор? Что это вы так смотрите на меня? Так бы, наверное, и сам барон на меня глядел, если бы послушал, что я говорю.
- Рассказывай короче, - потребовал Скедони, едва сдерживаясь.
- Ну что ж, синьор, начну сначала. С тех пор как Марко впервые появился у нас в городе, минуло уже немало лет. И вот как-то ночью, когда бушевала буря…
- Об этом можешь не рассказывать, не трудись, - вмешался Скедони. - Приходилось ли тебе, друг мой, самому видеть барона, о котором шла речь?
- Ну вот, к чему было просить рассказать вам эту историю, синьор, если вы ее уже знаете? И зачем это я тогда здесь сижу зря!
- Как странно! - сказал коварный Скедони, не обращая внимания на слова собеседника. - Если все знали, что этот Спалатро такой негодяй, то почему же никто не попытался привлечь его к суду? Как это произошло? Видно, это все же одни досужие разговоры.
- Ну, вы знаете, синьор, как бывает: это касалось всех - или никого; никто ничего не мог доказать, и хотя все поверили в правдивость этой истории, как будто видели все собственными глазами, но дойди дело до суда - и это не годится без доказательств. Да вы и без меня знаете: в девяти случаях из десяти доказать ничего нельзя, но это не мешает людям верить!
- А тебе бы, выходит, хотелось, чтобы этого человека наказали за убийство, которого он, вероятно, не совершал?
- Убийство? - повторил крестьянин.
Скедони на несколько мгновений замолк, а потом произнес:
- Ты разве не говорил, что речь идет об убийстве?
- Я ни словом об этом не обмолвился, синьор.
- Что же это было за преступление в таком случае? - спросил исповедник после новой паузы. - Ведь ты упоминал о чудовищном преступлении; что же это, если не убийство? - Когда Скедони произносил последнее слово, губы его задрожали.
Крестьянин не отвечал, только пристально смотрел на исповедника, а затем повторил:
- Разве я поминал убийство, синьор?
- Тогда рассказывай, что ты имел в виду, но только в двух словах, - высокомерно потребовал исповедник.
- Эту историю в двух словах не расскажешь, синьор.
- Ладно-ладно, короче.
- Как это возможно, когда история такая длинная!
- Я не намерен более тратить время впустую, - сказал Скедони, вставая.
- Хорошо, синьор, я постараюсь. Как-то в бурную декабрьскую ночь Марко Торма вышел в море порыбачить. Марко был старый человек, синьор; он жил в нашем городе, когда я был еще мальчишкой. Я только немного помню его, а вот мой отец знал его хорошо; он любил старого Марко и все говорил, бывало…
- Не отвлекайся, - одернул проводника Скедони.
- Да я и так рассказываю как могу быстро, синьор. Когда все произошло, старый Марко жил не в городе, а в каком-то, не припомню каком, месте у побережья. Как же оно называлось? Что-то вроде…
- Ну, так что же случилось с этим старым дурнем?
- Неправда ваша, синьор, он был не дурень, вы и сами это скоро увидите. В то время, синьор, Марко жил не помню в точности где и промышлял рыбалкой - потом-то настали для него лучшие времена, но это к делу не идет. Старый Марко вышел на промысел, ночь выдалась бурная, и представляю себе, как он радовался, когда добрался до берега. Темень была хоть глаз выколи - так же темно, думаю, как прошлой ночью, - и он пробирался так быстро, как мог, вдоль берега с корзиной рыбы, но все же в потемках сбился с дороги. Дождь хлестал, дул ветер, а Марко все брел, не встречая ни огонька, и не слышал ничего, кроме плеска волн, которые, как иной раз казалось, грозили смыть его и унести с собой. Он старался держаться от них подальше, но помнил, однако, что берег окаймляют высокие скалы, и, понятное дело, опасался удариться о них головой, если отойдет чересчур далеко. Но мало-помалу он подобрался к ним вплотную, нашел сухое местечко и решил пока дальше не идти. Я слово в слово повторяю вам рассказ своего отца, а тот узнал все от самого Марко.
- Подробности ни к чему, ближе к делу.
- Ну вот, синьор, только старый Марко улегся поудобнее под нависшими утесами, как ему почудились шаги, и он, бедняга, конечно же, поднял голову, словно в этой темнотище что-нибудь можно было разглядеть; осталось только навострить уши - слышит, и правда кто-то идет; Марко, однако, голос подавать не собирался, пока те люди не подойдут поближе. И вдруг старик видит, что в его сторону движется огонек, вот он поравнялся с Марко, и тот разглядел на земле чью-то тень, а вслед за тем и самого человека, который шел вдоль берега с тусклым фонарем в руках.
- Ну-ну, ближе к делу.
- Храбростью старый Марко никогда не отличался - так говорит мой отец; вот старик и забрал себе в голову, что раз тот человек расхаживает с фонарем, то, значит, он разбойник, хотя, по правде сказать, он и сам бы от фонаря не отказался. Так вот, он схоронился, и вдруг произошло такое, от чего он затрясся как овечий хвост: тот человек поставил на скалу, в двух шагах от старика, груз, который нес за плечами; старый Марко видел, как он с себя сбросил тяжелый мешок, и услышал, как он тяжело дышит. В точности так, синьор, рассказывал мой отец.