- Этому я и посветила долгие размышления и - признаться ли в своей слабости? - не в силах пока ни на что решиться.
- Возможно ли, дочь моя, чтобы у вас недоставало мужества возвыситься над вульгарными предубеждениями не только в мыслях, но и в поступках? - Видя чаши весов колеблющимися, Скедони не мог не возложить на одну из них свои доводы, хотя бы для того и пришлось сойти с ранее избранных позиций благоразумной сдержанности.
- Если бы известная нам особа была осуждена законом, - продолжал он, - вы бы считали приговор справедливым, но вы не смеете - мне больно это повторять, - не смеете взять правосудие в свои руки.
Маркиза после некоторой борьбы с собой возразила:
- Трудно браться за меч закона, не будучи под прикрытием его щита. И самый доблестный приверженец добродетели заколеблется, не решаясь ступить за черту безопасности.
- Никогда! - с жаром воскликнул духовник. - Добродетель чужда колебаниям, тем она и славна, что не трепещет перед лицом угрозы. Без презрения к опасности никакие моральные принципы не вознесутся до высот добродетели.
Разговор этих двоих, готовых совершить страшнейшее из преступлений, а между тем серьезно рассуждавших, что есть добродетель и каковы ее пределы, вызвал бы, возможно, немалое удивление у какого-нибудь философа; человек же светский не увидел бы в нем ничего, кроме лицемерия, чем доказал бы свою житейскую опытность, но никак не знание человеческого сердца.
Маркиза некоторое время молча раздумывала, а затем повторила подчеркнуто:
- Щит закона меня не укроет.
- Но вас укроет Святая Церковь, - отозвался Скедо-ни, - каковая дарует вам не только защиту, но и отпущение грехов.
- Грехов? С каких пор, отец мой, нуждаются в отпущении грехов добродетель и справедливость?
- Говоря об отпущении грехов, требуемом за совершение акта необходимой справедливости, - сказал Ске-дони, - я старался приспособить свою речь к вульгарным слабостям и заблуждениям. Я должен просить у вас прощения, дочь моя, за то, что, видя, как вы спускаетесь с высот духа и ищете прибежища за щитом правосудия, я, стремясь вас утешить, предложил вам взамен щит совести. Но довольно об этом, вернемся к нашим прежним рассуждениям. Предположим, та, о которой идет речь, лишается возможности усугубить содеянное ею зло, возможности оскорбить честь и достоинство благородной семьи; раньше назначенного ей срока она погружается в вечный сон. Что же здесь грешного или преступного? Напротив - вы постигли сие раньше, а я вслед за вами, - это не более чем законный акт справедливости и самозащиты.
Маркиза слушала со вниманием, и духовник добавил:
- Она не обладает бессмертием; а поскольку, продлевая свои дни, эта особа еще более запятнает честь знаменитого рода, то сама справедливость требует, чтобы оставшиеся годы были у нее отняты.
- Говорите тише, отец мой, - забеспокоилась маркиза, хотя Скедони и без того почти шептал, - двор кажется безлюдным, но за колоннами кто-нибудь может скрываться. Посоветуйте мне, как все это осуществить, ведь ни о чем подобном я не ведаю.
- Приходится допустить, что дело чревато известным риском. Не знаю, кому вы могли бы его доверить. Те, кто делает смерть своим ремеслом…
- Тсс, - прервала его маркиза и попыталась вглядеться в окружающий сумрак, - шаги!
- Это брат, направляющийся в храм.
Несколько минут оба молчали, а затем вернулись к прерванной беседе.
- Наемникам доверяться нельзя.
- Но кто же еще… - прервала монаха маркиза и тут же осеклась. Но недоговоренный вопрос не ускользнул от внимания Скедони.
- Покорно прошу меня простить, но ваша - скажем так - непоследовательность меня поражает. При обнаруженной вами остроте ума как можете вы сомневаться, что идея и ее воплощение идут рука об руку? Нам ли останавливаться перед тем, что мы вне всяких колебаний почитаем правосудным?
- Ах, досточтимый отец, - в волнении проговорила маркиза, - но где я найду друга, подобного вам, - способного не только к обоснованным суждениям, но и к энергичным действиям?
Скедони молчал.
- Такому человеку нет цены, но где же его искать?
- Дочь моя! - выразительно проговорил монах. - Моя приверженность вашему семейству не знает границ.
- Любезный отец, - осознав, что он имеет в виду, пролепетала маркиза, - не знаю, как мне вас благодарить.
- Иной раз молчание красноречивее всяких слов, - многозначительно отозвался Скедони.
Маркиза задумалась, ибо с неменьшим красноречием в ней заговорила совесть. Она пыталась заглушить этот внутренний голос, но он не умолкал. Временами острое сознание своей греховности заставляло ее содрогаться, подобно человеку, который внезапно пробудился ото сна и открыл глаза, только чтобы измерить глубину пропасти, на краю которой стоит. В такие мгновения ей представлялось непостижимым даже то, что она хотя бы на секунду допустила мысль о таком грехе, как убийство. Лукавая софистика речей ее духовного отца вкупе с их непоследовательностью, сразу замеченной маркизой (в отличие от нелогичности собственных высказываний), предстали перед ней во всей своей наготе, и она готова была подарить бедной Эллене жизнь. Но как отхлынувшая волна обрушивается затем на берег с новой мощью, так и низменные страсти вскоре затопили нестойкий рассудок этой женщины, смывая преграды, воздвигнутые осторожностью и совестью.
- Ваше столь лестное для меня доверие… - начал наконец Скедони и после паузы продолжил: - Ваше поручение, ни с чем не сравнимое по важности…
- Да, да, поручение, - прервав его, поспешно заговорила маркиза, - но когда и где, любезный отец? Раз уж необходимость осознана, то чем скорее все свершится, тем лучше.
- Придется выждать удобного случая, - задумчиво отозвался монах. - На адриатическом побережье, в области Апулия, вблизи Манфредонии, имеется дом, который может оказаться удобным для наших целей. Это уединенное жилище на самом берегу, не посещаемое путешественниками, ибо оно скрыто в лесу, тянущемся вдоль побережья на долгие мили.
- А местные жители?
- О дочь моя, если бы их было много, зачем бы мне и вспоминать о столь отдаленных местах? Нет, там обитает лишь один бедняк, добывающий себе скудное пропитание рыбной ловлей. Мне он знаком; я мог бы даже назвать причины, заставляющие его влачить уединенное существование, - но не об этом речь, достаточно того, что он мне знаком.
- А можно ли ему доверять, отец мой?
- Смотря что, дочь моя. Собственную жизнь я бы ему не доверил, но жизнь этой девушки…
- Как? Если он отпетый злодей, то на него нельзя полагаться! Ищите другой выход! Только что вы и слышать не хотели о наемном убийце, а этот человек именно таков!
- Дочь моя, в нашем деле на него можно положиться без оглядки. У меня есть основания так говорить.
- Назовите мне эти основания.
Духовник замолчал. Лицо его самым причудливым образом исказилось и производило впечатление еще более устрашающее, чем обычно. Темное и помертвевшее, оно выразило одновременно и гнев, и сознание вины. Маркиза невольно вздрогнула, когда проникший через окно закатный луч явил ей это лицо; впервые она ощутила раскаяние в том, что подпала под власть этого странного человека. Но жребий был брошен, об осторожности вспоминать поздно, и маркиза повторила свой вопрос.
- Не важно, - сдавленным голосом отвечал духовник, - так или иначе, она умрет!
- От его руки? - Маркиза с трудом сдерживала волнение. - Подумайте, отец мой.
Вновь оба погрузились в задумчивое молчание. Наконец она произнесла:
- Отец, я вверяю себя вашей чести и осторожности. - На слове "честь" она, желая польстить собеседнику, сделала ударение. - Но заклинаю вас покончить с этим делом со всей поспешностью, ибо ожидание для меня то же чистилище, а кроме того, не прибегать к помощи посторонних лиц. - После паузы маркиза добавила: - Мне не хотелось бы обременять себя огромным, воистину безмерным грузом обязательств по отношению к кому бы то ни было, за исключением вас.
- Дочь моя, ваше требование не привлекать посторонних лиц невыполнимо, - с неудовольствием в голосе откликнулся Скедони. - Неужели вы полагаете, что я сам…
- Могу ли я сомневаться в том, что идея и ее воплощение идут рука об руку? - Маркиза проворно воспользовалась случаем возразить своему духовному отцу его же словами. - Нам ли останавливаться перед тем, что мы вне всяких колебаний почитаем правосудным?
Ответом маркизе послужило угрюмое молчание, яснее всяких слов свидетельствовавшее о недовольстве духовника.
- Рассудите, любезный отец, - продолжала она, - какой мукой обернется для меня бремя неоплатного долга, если только кредитором моим не окажется столь ценимый и почитаемый мною друг, как вы сами.
Замыслы духовной дочери лежали перед монахом как на ладони, прикрытые лишь тонкой завесой лести, к каковой Скедони вознамерился относиться с презрением, но все же самолюбие его не устояло перед похвалой. Он склонил голову в знак того, что согласен исполнить ее желания.
- Постарайтесь избежать ненужного насилия, - добавила маркиза, мгновенно оценив смысл его движения, - но пусть смерть настигнет ее как можно скорее! За преступлением должна следовать кара.