В последующие дни Эллена виделась только со своей строгой надзирательницей, и одиночество ее скрашивали лишь посещения вечерней службы. В часовне, однако, за ней неусыпно следили, и она опасалась не то что заговорить с Оливией, но даже встретиться с ней глазами. Оливия часто устремляла на нее пристальный взор, значение которого Эллена, когда ей случалось взглянуть на монахиню, никак не могла вполне разгадать. Во взоре Оливии сквозило не одно сострадание - в нем угадывалось и тревожное любопытство, смешанное со страхом. Иногда на щеках ее вспыхивал румянец, сменявшийся вдруг смертельной бледностью; лицо выражало томление, какое обычно предшествует обмороку, но усердная молитва возвращала ей бодрость, вселяя в нее мужество и надежду.
По окончании службы Эллена в тот вечер с Оливией более уже не встречалась; наутро же Оливия явилась к ней в келью с завтраком. Черты ее лица омрачала какая-то особенная печаль.
- О, как я рада тебя видеть! - воскликнула Эллена. - Как мне было грустно, что тебя так долго нет! Мне пришлось постоянно помнить о твоем наказе - не пытаться разузнать о тебе.
- Я пришла к тебе по настоятельному требованию аббатисы, - с грустной улыбкой проговорила Оливия, садясь рядом с Элленой на убогий матрац.
- Против своего желания? - Голос Эллены дрогнул.
- Нет-нет, совсем наоборот, - заверила ее Оливия, - однако… - Тут она запнулась.
- Чем же вызвана твоя нерешительность?
Оливия молчала.
- Ты принесла мне дурные вести? - вскричала Эл-лена. - Ты боишься меня огорчить?
- Ты угадала, - был ответ Оливии. - Медлить меня заставляет боязнь причинить тебе боль: у тебя наверняка слишком много привязанностей в мирской жизни - и новость, которую я должна тебе сообщить, повергнет тебя в удручение. Мне велено подготовить тебя к принятию обета; коль скоро ты отвергла назначенного тебе супруга, ты обязана постричься в монахини; предполагается возможно более упростить обряд - черное покрывало будет возложено на тебя немедленно после белого.
Оливия прервала свою речь, и Эллена проговорила:
- Ты возвестила мне жестокий приговор вопреки собственной воле, и мой ответ предназначен только для преподобной настоятельницы; я заявляю, что никогда в жизни не приму ее предписаний; силой меня еще можно вынудить приблизиться к алтарю, однако ничто на свете не заставит меня произнести обет, ненавистный моему сердцу; и если меня вынудят предстать перед алтарем, я во всеуслышание буду протестовать против деспотизма и против обряда, который позволит ей добиться своего.
Твердость Эллены, по-видимому, нашла у Оливии сочувствие, и на лице ее выразилось удовлетворение.
- Не смею хвалить твою решимость, - проговорила она, - но не стану ее осуждать. Отречение от мира, где у тебя, без сомнения, много связей, превратит твою жизнь в истинную муку. У тебя ведь есть родственники, друзья, разлука с которыми была бы непереносима?
- Ни единой души, - со вздохом сказала Эллена.
- Неужто? Возможно ли? И однако, ты так не хочешь стать монахиней?
- У меня есть только один друг - и именно его они хотят у меня отнять.
- Дорогая моя, прости мне внезапность моих вопросов, - произнесла Оливия, - но, испрашивая у тебя прощения, я не удержусь от новой дерзости: назови мне свое имя.
- На этот вопрос я охотно тебе отвечу. Меня зовут Эллена ди Розальба.
- Как-как? - задумчиво переспросила Оливия. - Эллена ди…
- Ди Розальба, - повторила девушка. - Скажи мне, почему тебе это так интересно: тебе знаком кто-нибудь из тех, кто носит эту фамилию?
- Нет, - опечаленно отозвалась Оливия. - Просто твои черты немного напоминают мне одну мою прежнюю подругу.
С этими словами она, явно взволнованная, поднялась с места:
- Мне нельзя долее задерживаться, иначе мне запретят тебя навещать. Что я должна передать аббатисе? Если ты решилась отклонить монашеский постриг, позволь мне посоветовать тебе: постарайся как можно более смягчить свой отказ; мне ведь лучше известен нрав настоятельницы… О сестра моя, я не допущу, чтобы ты весь век томилась в этой одинокой келье.
- Как я обязана тебе, - воскликнула Эллена, - за заботу о моем благополучии, за бесценные твои советы! Облеки мой отказ аббатисе в должную форму - и помни только об одном: решение мое бесповоротно; остерегись ввести аббатису в заблуждение, дабы она не приняла кротость за нерешительность.
- Доверься мне: я буду осторожна во всем, что тебя касается, - заявила Оливия. - Прощай! Постараюсь, если удастся, заглянуть к тебе вечером. Пока что дверь останется незапертой - воспользуйся случаем: у тебя будет больше воздуха и простора. По той лестнице можно попасть в очень приятную комнату.
- Я уже побывала там благодаря тебе, - пояснила Эллена, - и признательна тебе за доброту. Вид из окна вселяет покой в мою душу; а если бы со мной оказалась книга или рисовальные принадлежности, я, наверное, почти забыла бы о своих горестях.
- И вправду забыла бы? - с ласковой улыбкой переспросила Оливия. - Прощай! Попытаюсь увидеться с тобой вечером. Если вернется сестра Маргаритоне, смотри не спрашивай обо мне и никогда не проси ее о том скромном удовольствии, которое я тебе разрешила.
После ухода Оливии Эллена направилась в башню - и забыла все свои горести, созерцая величественный горный пейзаж.
В полдень, заслышав шаги Маргаритоне, Эллена поспешила к себе в келью; она очень удивилась, что ее отсутствие на сей раз не навлекло на нее никакого выговора. Маргаритоне ограничилась только уведомлением, что по милости аббатисы Эллене дозволено обедать вместе с послушницами за одним столом, куда ей и препоручено сопроводить узницу.
Новость ничуть не обрадовала Эллену: она предпочла бы остаться в одиночестве, нежели оказаться под испытующими взорами незнакомок; уныло последовала она за Маргаритоне через многие переходы и коридоры в трапезную. Еще более смутило и поразило Эллену в поведении юных обитательниц монастыря полное отсутствие воспитанности, за скромными проявлениями которой скрывается изящество, столь необходимое женщинам; так вуаль еще более оттеняет достоинство и нежность лица. Едва только Эллена вступила в зал, как глаза всех собравшихся немедленно обратились к ней; девушки принялись хихикать и перешептываться, нимало не скрывая, что новоприбывшая служит предметом пересудов - причем самого неодобрительного свойства. Никто не встал ей навстречу, никто не пожелал ободрить, никто не пригласил к столу и не оказал ни единого знака предупредительности, которыми великодушные и тонкие натуры поддерживают застенчивых и незадачливых.
Эллена молча заняла свое место; поначалу развязные повадки соседок повергли ее в замешательство, однако постепенно сознание собственной невинности позволило ей вновь обрести чувство достоинства, заставившее дерзких насмешниц умолкнуть.
Впервые Эллена с охотой вернулась к себе в комнату. Маргаритоне оставила ключ в замке, однако предусмотрительно заперла дверь в коридор; впрочем, даже столь незначительную поблажку она делала неохотно, повинуясь против воли приказу начальницы. Как только она ушла, Эллена поспешила на башню; там, после пережитого в чуждом ей обществе послушниц, она еще более полно испытала прилив благодарности к милой ее сердцу монахине за ее отзывчивость. Оливия, как оказалось, побывала в комнате, пока она отсутствовала: сюда были принесены стул и стол, на котором лежали книги и охапка душистых цветов. Эл-лена не смогла удержаться от слез благодарности; глубоко растроганная великодушием Оливии, она некоторое время не прикасалась к книгам, не желая нарушить строй своих чувств.
Перелистав книги, Эллена увидела, что по большей части это мистические трактаты; их она разочарованно отложила в сторону, однако здесь же нашлись сборники лучших итальянских поэтов, а также два тома истории Гвиччардини. Эллену несколько удивило то обстоятельство, что поэты проторили себе тропу в библиотеку монахини, однако радость ее была так велика, что она не стала об этом задумываться.
Разложив книги и наведя в комнате порядок, Эллена уселась у окна с томиком Тассо в надежде изгнать из головы все тягостные переживания. Она продолжала странствовать в прихотливом лабиринте событий, созданном воображением поэта, пока тускнеющий свет не вернул ее к действительности. Солнце село, однако лучи его все еще озаряли вершины гор, и по всей западной стороне неба разливалось пурпурное сияние, окрашивая алым снежные пики на горизонте. Царившие на необозримом просторе тишина и спокойствие усилили жившую в сердце Эллены тихую грусть; она подумала о Вивальди и заплакала, думая о том, с кем ей, быть может, никогда более не увидеться, хотя и не питала ни малейшего сомнения в том, что он прилагает все усилия, дабы ее разыскать. Эллена перебирала в памяти малейшие подробности их последнего разговора, когда Винченцио столь горько сокрушался о предстоявшей разлуке, даже признавая ее необходимость; рисуя в воображении тоску и отчаяние, причиненные Винченцио ее внезапным и загадочным исчезновением, Эллена изменила непреклонной твердости, с какой всегда несла собственные страдания, ибо страдания Винченцио причиняли ей гораздо более острую муку.