- Прошу прощения, пан Евлашевский, - кротко сказал он, - но, желая рассеять свои сомнения, я вынужден быть назойливым и задать несколько вопросов. Сколько бы раз человечество по той или иной причине ни порывало с традициями, пренебрегши завоеваниями предшествующих веков, это всегда, как показывает нам история, приводило к упадку. Нельзя разрывать цепь, звенья которой, спаянные между собой, и составляют историю человеческого прогресса. Истинный прогресс представляется мне не метанием из стороны в сторону, а постепенным поступательным движением. Кем бы мы были, отрекаясь от того, что воздвигнуто нашими предшественниками?
Евлашевский слушал, кусая губы, у него расширились зрачки, задергались веки, и раз-другой он посмотрел в сторону Зони, словно упрекая ее за то, что она подбила его на спор с таким дерзким противником.
- Устарелые взгляды, - бросил он пренебрежительно после небольшой паузы. - Есть моменты в истории человечества, когда необходимы сильнодействующие средства, как при смертельной болезни. Именно в такой момент мы с вами живем… Много, поистине много нам предстоит совершить! Разрушать! Разрушать! - Желая придать выразительность своим словам, Евлашевский рубанул рукой воздух. Эварист молчал.
- Если мы позволим всему на свете медленно следовать торным путем, человечество никогда не достигнет своих целей, - продолжал "отец", - крупица истины, которая досталась нам в наследство от прошлого, так смешалась с фальшью, что для искоренения последней приходится жертвовать и этой крупицей… временно, не надо этого бояться - она восстановится.
Он взглянул на молодого человека; ему показалось, что слова его начали действовать, и он продолжал с еще большим жаром и воодушевлением.
- С ложной дороги нельзя сойти иначе, как отступив назад, но это отступление кажущееся, ибо оно ведет к истине.
После этого афоризма воцарилось длительное молчание. Эварист не отвечал, а Евлашевский не находил ничего такого, за что можно было бы к нему придраться.
Однако, видя, что слушатель его не отходит и, кажется, ждет дальнейших объяснений, "отец" начал с другого конца.
- Вот так, молодой человек, - произнес он, - перед нами действительно много работы, поля заросли сорной травой, и, прежде чем сеять, мы должны выполоть ее, выполоть!
Он снова помолчал.
- А знаете, - с живостью обратился он к своему собеседнику, - где надо искать зерна истины? Да там, где их укрывает про запас природа… где, укрытые плотным пластом, они сохраняются неиспорченными - в народе!
- Народ нуждается в просвещении, - ответил на это Эварист, - не знаю, может ли он просветить нас.
- Да, просвещенным в общепринятом значении этого слова его назвать нельзя, - возразил Евлашевский, - но он обладатель сокровищ, о которых сам не ведает: он сохранил здоровые инстинкты. Из этого источника мы и должны черпать. Притом народ и по сей день - это класс париев, класс угнетенных, на котором паразитируют остальные. И с этим надо покончить.
- Разве учение Христа не положило этому конец, провозгласив братство всех людей и вменив нам, как нашу первейшую обязанность, любовь к ближнему? - несмело спросил Эварист.
Тут вдохновенный муж задумался, однако ненадолго.
- Учение Христа было извращено в самом его зачатке. Но я вижу, что вы, дорогой мой, стоите на весьма отсталых позициях, и, захоти я тут же приобщить вас к высшим понятиям, мне пришлось бы побороться с вами основательно, так что отложим на другое время…
Евлашевский отер лоб; он был утомлен и не очень уверен в том, какое произвел впечатление. Поэтому ему хотелось ретироваться; слегка кивнув Эваристу, он подошел к ожидавшим его молодым людям, которые издали с интересом следили за их поединком, не сомневаясь, впрочем, что побежденным окажется Эварист.
Тот все еще стоял несколько ошеломленный, когда к нему подошла Зоня, желавшая захватить кузена, пока тот не пришел в себя от поражения.
Она немного удивилась, найдя его не потерявшим душевного спокойствия и скорее озадаченным, чем побежденным.
- Ну, что? Как? - забросала она его вопросами. - Разговаривали с отцом? Какое красноречие, правда? Какие мысли! Какой человек!
Юноша склонил голову, как бы соглашаясь с нею.
- Было слишком мало времени, я еще не успел в нем разобраться и хотел бы встретиться с ним, когда он будет посвободнее.
- О, это трудно! - прервала его Зоня. - Тут надо ловить момент, ловить слова, он всегда окружен людьми и так занят. Молодежь от него без ума, - продолжала она, все больше оживляясь. - Вы не поверите, это ходячая энциклопедия! Спросите его о чем угодно, он знает всё, все науки, в каждую вник глубоко и везде может указать слабые стороны и изъяны… На удивление критический ум…
Эварист больше не возражал, но, как видно, известная сдержанность и холодность в его отзыве об обожаемом учителе задели Зоню.
- Да вы послушайте еще хоть издали, что он будет говорить, - быстро промолвила она, увлекая его за собой к окруженному молодежью "отцу", - и вы убедитесь, какой это универсальный гений…
Эварист послушно последовал за ней, они присоединились к собравшимся. Речь тут шла о науке вообще, и Евлашевский сетовал на идеализм и причиненный им вред.
- Все надо завоевывать наново, - ораторствовал он - воображение заменило опыт! На помощь свихнувшемуся разуму должны прийти безошибочные инстинкты. Старого слепца поведут дети.
Ему зааплодировали.
- Мир заполонили прописные истины, они господствуют повсюду, как в университетах, так и в салонах, как в жизни, так и в науке. Долой их - ближе к природе! К простым обычаям! К тем порывам, что таятся в нас и которые только фарисеи называют похотью и страстями.
Почувствовав, что он заходит чересчур далеко, Евлашевский внезапно остыл и, желая сменить предмет разговора, обратился к одному из молодых людей с каким-то правовым вопросом. В этой области он считал себя непревзойденным. Однако старая Агафья Салганова не дала дискуссии развернуться, начав разносить чай. Возможно, Евлашевский и сам был рад этому, со стаканом в руке он направился к дивану и занял место рядом с хозяйкой.
Об Эваристе, видимо, забыли; из-за чьих-то спин до него долетали лишь обрывки разговора, который, захлебываясь от увлечения, вела главным образом Гелиодора.
- Даю слово! Именно так! Ну - она убежала с ним? Ее поносят? За что? Она любила его и имела на это право! Женщина должна быть свободной и следовать за голосом сердца…
Никто не протестовал.
- Мы должны сбросить оковы наших прежних устаревших форм общежития… - добавил Евлашевский. - Не годится, чтобы мужчина или женщина всю жизнь расплачивались за какое-то необдуманное, опрометчивое обещание…
Услыхав это, Эварист посмотрел на Зоню, ему хотелось видеть, как приняла она столь дерзко провозглашенное откровение. Зоня стояла, опершись о стол, нахмурившись, задумавшись, но не возражала.
- Единственный законный союз, - закончил свою речь новоявленный апостол, - это союз сердец… Когда охладевают сердца, люди имеют право разойтись!
Комментарии по поводу этого прекрасного афоризма были такие бурные, что Эварист больше ничего не мог разобрать. Сердце его сжала какая-то тревога, он и рад был бы выступить с протестом, но понимал, что спорить с этим сборищем бесполезно.
Не видя своего гостя, Зоня сама отыскала его в темном уголке, где он стоял, прислонившись к стене. Его взгляд почему-то заставил ее покраснеть… Она думала, что он что-нибудь скажет, и ждала от него хоть слова, пусть даже сурового, но Эварист, не желая пререкаться с нею или, может быть, считая это напрасным, стал потихоньку прощаться. Грустное выражение его лица сказало ей то, чего не смели произнести уста.
- Прошу вас, прочтите письмо сестры, - сказал он только, уже на ходу, - и напишите ей, я как-нибудь зайду за ответом.
Зоня кивнула головкой и проводила его глазами до дверей.