В 1910-е гг. Чириков начинает писать своеобразный "отчет" о содеянном в жизни, который воплотился в цикл автобиографических романов о формировании писательской личности - "Юность" (1911), "Изгнание" (1913) и "Возвращение" (1914), вместе с последней частью "Семья" (1924), написанной уже в эмиграции, составивших тетралогию "Жизнь Тарханова". Импульсом к созданию этого произведения послужили душевные - тягостные, но и просветляющие - переживания. После смерти матери, вспоминал художник, "впервые встала передо мною человеческая жизнь в ее роковой трагичности", а предсмертные беседы, которые они вели, заставили "оглянуться на свой пройденный путь, почувствовать малоценность всей прежней революционной суеты и вернуться к вечному: душе человеческой, со всеми отражениями в ней Божеского лица и борьбы индивидуальной, к красоте и чудесам творения Божьего", и он ощутил себя так, "словно сейчас только получил аттестат писательской зрелости".
Однако главным доказательством писательской "состоятельности" Чирикова стала эпопея "Отчий дом", воссоздающая панораму общественной, политической и духовной жизни России последних десятилетий XIX и начала XX столетия. Эта книга заметно выделяется своей основательностью среди большого ряда произведений подобной тематики других литераторов Русского зарубежья, тексты которых представляют собой либо документальные свидетельства произошедшего со страной в 1917 г. ("Окаянные дни" И. А. Бунина, "Слово о погибели Русской земли" А. М. Ремизова), либо рисуют ностальгические картины прошлого ("Юнкера" А. И. Куприна, "Лето Господне" И. С. Шмелева и др.).
Одним из первых в эмиграции попытку дать панораму русской жизни на всем протяжении царствования Николая II и в первые революционные годы предпринял П. Н. Краснов, бывший генерал царской армии, опубликовавший в 1921–1922 гг. двухтомный роман "От двуглавого Орла к Красному знамени". Но Краснову, не обладавшему крупным художественным талантом, удались только батальные сцены, психология же людей - а это самое интересное - оставалась нераскрытой. Тем не менее роман сравнили с "Войной и миром" Толстого, и это было симптоматично: эмигрантская общественность явно находилась в ожидании появления большого исторического полотна, надеясь обнаружить в нем ответ на вопрос - почему миллионы русских людей были объявлены врагами своей родины и изгнаны за ее пределы?
Впрочем, ответ был известен заранее: виноваты революционеры, взбаламутившие народ и игравшие на руку немцам, жаждавшим крушения Российской Империи. Чириков же, в отличие от многих современников, возложил вину за свершившееся не только на большевиков, но и на самих изгнанников. Однако открыто высказав свое мнение, писатель "неосторожно" "ковырнул подлинное больное место", и это раздосадовало представителей всех лагерей.
Подобное уже имело место, когда дискутировался общественный смысл "Инвалидов" и "Чужестранцев", и все критики пытались выяснить, кто же для писателя является настоящими "инвалидами", а кто "Иванами, не помнящими родства". И позже, нарисовав в романе "Зверь из бездны" жуткие картины одичания и белых, и красных, художник повторил "ошибку" прежних лет, вновь вызвав в свой адрес жесткие нарекания. В частности, на Чирикова ополчился П. Струве, по инициативе которого была проведена акция публичного осуждения книги, а писателю было направлено открытое письмо студенчества с упреками в клевете на Белое движение. И все потому, что "защитники Отечества" предстали под его пером отнюдь не агнцами Божьими, а запутавшимися, потерявшими нравственные ориентиры людьми. Чириков писал этот роман, опираясь на собственные воспоминания, буквально переливая на бумагу пережитое им в годы войны в Крыму, которую вели белые, красные и зеленые, когда он воочию убедился, что борьба за "правое дело" ведется каждой из сторон без сострадания и учета людских потерь.
И "Отчий дом", в свою очередь, явился развитием этих взглядов. Замысел эпопеи можно сопоставить с идеей, послужившей толчком к созданию "Войны и мира". Исследуя истоки декабристского движения, Толстой счел необходимым обратиться к эпохе Отечественной войны 1812 г. и даже более ранним годам, определившим бунтарские настроения будущих дворянских революционеров. Чириков же, осветив в своей книге более чем 25-летнюю историю России, пришел к выводу, что предпосылки разыгравшейся в 1917 г. трагедии были заложены именно в периоде начала 1880-х гг. до 1905 г. И корень бед писателю виделся в деятельности революционных фанатиков, которая брала начало в "Народной воле", а затем расцвела в левых партиях, одна за другой возникавших в России на рубеже XIX–XX вв. Утверждая, что цель оправдывает любые средства, а политическое убийство не только допустимо, но и необходимо, революционеры начали преступать нравственные законы, чем ввели русскую совесть "в неописуемое смущение". (Сомнения в нравственной чистоте революционеров возникали у писателя и раньше, - еще в "Жизни Тарханова" он обрисовал колонию ссыльных как сборище пустых, глупых и озлобленных людей, потонувших в мелких дрязгах, самодовольных и обладающих непомерными амбициями.)
Для воплощения своего грандиозного замысла Чириков избрал особую жанровую форму - семейную хронику. В "Отчем доме" описывается жизнь семьи аристократов, бывших князей Кудышевых. Некогда блиставшие при дворе, они лишились - как оппозиционеры - титула еще при Павле I. Представители же сегодняшнего семейства и его оплот - "старая барыня" Анна Михайловна, мать троих непутевых сыновей - окончательно растеряли свое былое величие, утратив не только прежний блеск и влиятельность, но и променяв свой радикализм на велеречивость и оппозиционность по инерции. Однако они по-прежнему гордятся участием во всех исторических преобразованиях, которыми так богато указанное время, и по-прежнему хотят определять (и думают, что определяют) судьбы родины.
Здесь следует указать на отличие эпопеи Чирикова от "классических" образцов этого жанра - семейных хроник С. Т. Аксакова, Н. С. Лескова, Н. Г. Гарина-Михайловского, И. А. Бунина и др. Если в "традиционной" семейной хронике описывается жизнь нескольких поколений дворянского рода, то "Отчий дом" знакомит читателей с судьбой только одного поколения Кудышевых - сыновей Анны Михайловны, о нравах же предков сообщается в самом начале повествования. Характеристика почившего в бозе отца семейства, помещика Николая Николаевича - "помеси крепостника с вольтерьянцем, самодура с сентиментальным мечтателем, одинаково способным как к рыцарскому поступку, так и к варварскому своеволию", - нужна автору, чтобы обнаружить "генезис" поступков братьев. Судьба же "внуков", детей старшего брата Павла Николаевича - Петра, Наташи, Женьки и сына среднего брата Дмитрия - якутенка Ваньки, остается проясненной лишь отчасти.
Однако несколько весьма красноречивых фактов из их повседневной жизни приводятся, и они свидетельствуют о несостоятельности дворянского сословия, об исчезновении в нем последних признаков вольнодумства. Так, Петр, недолго погостив в отчем доме, уезжает, предварительно вырезав из рам портреты своих предков, очевидно, для продажи, что неудивительно, поскольку придерживается гедонистической философии: ""Жизнь для жизни нам дана", и никаких рассуждений. <…> В конце концов человек - раб желудка и полового инстинкта", "просто усовершенствованная обезьяна…". Тем не менее его цинизм не мешает ему стать героем на полях сражений: за храбрость, проявленную в Русско-японской войне, Петр награжден Георгиевским крестом. Больше других он печется о кудышевском наследстве. Однако ему не суждено им воспользоваться: "служа царю и отечеству", он гибнет при усмирении восставших в Москве рабочих. О Наташе как наследнице традиций вообще говорить не приходится. Ее поэтическая натура не позволяет ей погружаться в сферу материального. И, освободившись из-под опеки приземленного мужа, она, завороженная атмосферой театра, устремляется навстречу новой любви и большому искусству.