Ага сунул руку в карман халата, достал горсть изюма и стал угощать мальчика.
Хвичо протянул ему обе руки и, получив лакомство, часть угощения спрятал, а остальное принялся есть.
Гусейн-ага внимательно осмотрел мальчика: ощупал мускулы, заставил открыть рот, проверил зубы. По лицу аги скользнула довольная улыбка.
- Он хорошо сложен! Будет отличным мамлюком! - заметил Али-эффенди.
Гусейн-ага лукаво посмотрел на Хвичо и прикусил губу.
- Привез специально для Селек-эффенди! Он, вероятно, вот-вот подойдет! - степенно добавил эффенди Али.
Гусейн-ага взглянул на ребенка, словно говоря ему:
"Ты ведь понимаешь, сынок, мы оба так насобачились в торговле, что нам друг друга не обмануть".
- Хорошо, хорошо, эффенди! - ответил Гусейн-ага и после некоторого размышления обратился к мальчику: - Ну, малыш, а бороться ты умеешь?
Хвичо не понял вопроса. Окружающие растолковали ему, в чем дело, и он утвердительно кивнул головой.
- Отлично! Так давай, эффенди, заставим его с кем-нибудь побороться.
- Пожалуйста, - ответил Али, - но с кем? С невольником?
- Нет, нет?.. Лучше с местным… Ну, бегом! Приведите какого-нибудь мальчугана! - крикнул ага.
Надсмотрщики бросились в разные стороны и вскоре привели мальчика-османа тринадцати-четырнадцати лет.
- Этот не подходит, - неодобрительно заявил эффенди Али, - он старше.
- Махмуд, будешь бороться с ним? - спросил Гусейн-ага.
Хвичо улыбнулся и снова кивнул головой. Это была чуть ли не первая улыбка после злополучной ночи вторичного похищения.
- Если положишь его, тебе будет подарок! - подзадорил ага ребенка, доставая из кармана серебряную монету.
Хотя мальчик-осман оказался ростом не выше Хвичо, он выглядел заметно старше его и был намного крепче.
Подросток посмотрел на маленького пленника и нахмурился, а Хвичо вперил в него свой соколиный взгляд.
- Ну… заставим бороться? - оживился старый ага.
- Силы неравные, Гусейн-ага! - колебался Али-Юсуп. - Как малышу, ослабшему в пути, тягаться с этим крепышом?
- Мальчик не против. Видно, он уверен в себе. Решайся! - настаивал Гусейн-ага.
Эффенди Али нехотя согласился.
Противники сошлись. Осман схватил Хвичо и на миг оторвал его от земли. Всем казалось, что осман вот-вот бросит ребенка наземь и изувечит.
- Я же сказал, что борьба неравная, - заворчал эффенди Али.
Сверх ожидания, Хвичо только чуть пошатнулся, но не упал, а удержался на ногах. Осман не успел опомниться, как Хвичо кинулся на него, обхватил руками, дал подножку и повалил.
Поднялся хохот. Эффенди Али просиял.
- Хорошо, хорошо!.. - с обычной медлительностью произнес Гусейн-ага и протянул мальчику монету.
- Ну, а теперь как? - обратился ага к Али-Юсупу.
Эффенди Али поднял плечи и пожевал губами, словно говоря:
"Видишь, каков? Зачем нам хитрить? Оба мы - одного поля ягоды. Все равно ничего у тебя не выйдет, и нечего втирать мне очки".
- Я ведь доложил тебе, ага, какие нынче времена. Цены на товар со дня на день растут. А Селек-эффенди…
- Брось рассказывать сказки, не гневи аллаха! - перебил его Гусейн-ага. - Ты купец - твой товар, я покупатель - мои деньги! Говори свою цену!
- Вот последняя цена, - и Али показал ему руку с растопыренными пальцами.
- Аллах!.. Аллах!.. Да что с тобой, эффенди? - удивился ага. - За такие деньги я куплю целый десяток!
- Воля твоя. Хвастаться не буду, вот - товар на лицо! Знаю, для кого покупаешь. Лучшего, верь, не найдешь!.
"Что со мной? Зачем я затеял эту дурацкую борьбу? - думал Гусейн-ага. - Но в конце концов от нее есть и польза: убедился, какой товар… Ну, а сто - двести курушей… черт с ними!" - успокаивал себя ага.
- Эффенди Али! - обратился он к работорговцу и показал растопыренными пальцами предлагаемую сумму.
- Нет, не согласен! Я немало заплатил и владельцу корабля! - возразил Али-Юсуп.
- Разве ты вез только его одного?
- Во всяком случае…
- А все-таки?
- Не уступлю ни куруша.
- Ну, вот еще!.. - возмутился покупатель.
- Посовестись, Гусейн-ага! Что ты предлагаешь! Сам посуди: только кусок парчи, преподнесенный мной потийскому паше, стоил по крайней мере пятьдесят золотых!
Гусейн-ага снова осмотрел ребенка, заставил его пройтись по площади, побегать и попрыгать.
- Хорош, хорош! Из него выйдет настоящий мамлюк! - решил купец, стукнув посохом по земле. Затем Гусейн-ага отозвал в сторожу Али-Юсупа, дал ему кошелек с золотом и забрал Хвичо. Мальчик с радостью пошел за ним.
XIII
Али-бей, прославленный военачальник мамлюков, покуривая кальян, сидел на золоченом тахтреване, украшенном бирюзой и рубинами. Он был погружен в глубокое раздумье. Говоря откровенно, как перед богом, ему действительно надо было о многом подумать. Ведь он был теперь правителем всего Египта. Али-бей подчинил себе остальных беев, управлявших различными областями страны, и, пользуясь поддержкой египетского паши - ставленника султана, объявил себя независимым. Вследствие этого власть султана и египетского паши свелась к нулю. Но ни тот, ни другой не решались что-либо предпринять, так как сила была в руках мамлюков, а сила может вспахать и гору!
Число мамлюков в те годы достигло десяти - двенадцати тысяч человек. Они были рассеяны по всему Египту. Мамлюки командовали полками и занимали высокие гражданские посты; одним словом, они были неограниченными хозяевами страны.
Слово "мамлюк" по-арабски означает "невольник". В тринадцатом веке египетский султан Малек-Салех купил у монголов несколько тысяч пленных - туранцев и кавказцев и так усилил ими свою гвардию, что она сделалась опасной даже для него самого. Когда в 1250 году египетский султан Туран-Шах заключил без согласия мамлюков мир с предводителем крестоносцев - Людовиком IX, возмущенные мамлюки убили Туран-Шаха, избрали из своей среды Эйбека и провозгласили его султаном. С той поры началось господство мамлюков в Египте. Хотя в 1517 году турецкий султан Селим I покорил Египет и посадил там своего пашу, тем не менее правителями провинций он вынужден был назначить двадцать четырех беев, избранных мамлюками; и вскоре те стали распоряжаться всей страной. Возглавляемые Али-беем мамлюки объявили себя полностью независимыми и отделились от Турции. Они стали настолько сильны, что не считались решительно ни с кем.
Для пополнения своих рядов мамлюки охотно покупали молодых, крепких юношей, должным образом воспитывали их и закаляли, как будущих воинов. Предпочтение они отдавали кавказцам.
Вошел придворный и низко поклонился Али-бею.
- Повелитель, - почтительно доложил придворный, - к вам пожаловал купец.
Али-бей вынул изо рта чубук.
- Гусейн-ага? Зови его скорее, - приказал Али-бей, - он, должно быть, из Стамбула. Интересно, с какими вестями? - Али-бей улыбнулся.
Едва он отодвинул кальян, как появился Гусейн-ага.
- Салям алейкум, великий повелитель! - приветствовал купец, почтительно поклонившись, и приложил руку сначала к груди, а потом ко лбу.
- О-о! Рад тебя видеть, Гусейн, мой старый друг. За последнее время твои посещения стали весьма редкими, хотя они для нас всегда желанны. Сюда, дорогой ага, располагайся здесь, - продолжал Али-бей, указав на парчовую подушку, лежавшую на ковре.
Гусейн-ага сел.
- Ну что? Ты был в Стамбуле?
- Только что прибыл оттуда, повелитель!
Али-бей слегка нахмурился.
- Какие новости, мой Гусейн? Как изволит себя чувствовать падишах? Он очень зол на меня?
Гусейн покачал головой и улыбнулся.
- Разве удивительно, что он не особенно к тебе расположен? Скрывать тут нечего - весь мир от края до края знает об этом.
- Как же нам быть, ага, что делать? - степенно продолжал Али-бей. - Как говорится, время берет свое. Мы все - временные гости на земле. Я думаю так: или мы должны жить, как подобает, или вовсе не жить! Если мы действительно господа и хозяева Египта, то нам не нужны няньки и дядьки. Благодарение аллаху, мы в зрелом возрасте! Если же власть принадлежит падишаху и его паше, пусть они сами и распоряжаются. К чему тогда мамлюки? Ты хорошо знаешь, Гусейн, что мамлюкам нет нужды заискивать перед кем-нибудь или льстить кому-нибудь. Верный друг мамлюка - его острая сабля, с которой он никогда не расстается. Подлинный мамлюк только тот, кто отдает аллаху душу, держа в руке саблю, покрытую кровью врага. Потому нам не пристало унижаться перед кем бы то ни было, даже перед падишахом. Пока мы живем - живем, а придет смерть - умрем. Мне уже немало лет, и я с пятнадцатилетнего возраста все время в битвах. Стоит мне услышать боевую трубу, и старое мое сердце начинает биться сильнее, я вновь обретаю силы и бодрость. Мне снова хочется сесть на коня и, обнажив саблю, вместе с моими братьями, бесстрашными мамлюками, ринуться в бой, а если нужно, - и отдать аллаху душу, - все более воодушевляясь, продолжал Али-бей. - Ну, друг, как идет торговля, как ездилось? - спросил он.
- Хорошо, повелитель. Море переплыли благополучно. Но торговля пошла на убыль. Товару мало, повелитель. Почти нет невольников из Гюрджистана, - с грустью закончил Гусейн-ага.
- А почему? - удивился Али-бей.