Голос флейты вновь обретает металл.
Протасов близко к сердцу принимает свой предмет, уверенный, что анатомия и ботаника первые науки па земле, от которых все другие произошли, и не знать их - кощунство. Зато как сам объясняет! Самая завалящая, неприметная травка, которую не заметишь под каблуком, становится редкой по своим таинственным свойствам, как иное заморское растение. В Протасове соединились как бы два человека: ученый, знающий имя каждого растения по-латыни, и деревенский знахарь, для которого любая травинка, стебелек - предмет заговора. И тут он становится смешным, лукавым, нелепым деревенским мужиком. Положит свою пухлую лапу на всякие ученые-преученые книги, написанные по-немецки, и с самым серьезным видом, тихим голосом, точно боясь тайну спугнуть, задаст школярам вопрос:
- А что есть разрыв-трава?
И помалкивает, вслушиваясь во что-то, одному ему ведомое.
Никто не знает, что есть разрыв-трава. Только и догадываешься: это что-то от темной ночи в лесу, где протяжно ухает наводящий ужас филин и в болотах живут водяные…
Протасов завораживающим шепотом произнесет:
- На которой траве коса переломится в Иванову ночь, та и разрыв-трава. Может, то иван-трава. Может, иван-чай. А глядишь, и папоротник какой, или сорочьи глаза, или плакун…
Тишина в классе такая, словно школяры слушают, как трава растет.
Протасов доволен: почудил - и хватит. Теперь - к предметам академическим!
Он первым из учителей выделил в классе Зуева. Что поставил его в неловкое положение - поделом! Прежде чем прокукарекать, поразмышляй: курячья ли слепота? Протасов больше всех радуется своей непритязательной шутке.
Не столь давно у него с Котельниковым зашел разговор о солдатском сыне. Протасов похвально отозвался об успехах Зуева.
- Востер парнишка, - поддержал инспектор Котельников. - Да только преподавателей своих не весьма жалует.
- Это кого ж?
- Да хоть тебя, Алексей Протасьевич. Захожу намедни в покои. Вся четверка тут как тут: Зуев, Крашенинников, Головин, Рихман. Солдатский сын про тебя и распевает под смех товарищей:
Всего на свете боле
Страшитесь докторов,
Ланцеты все их в воле,
Хоть нет и топоров.
И среди них Протасов,
Анатом и травник.
Кричит он громким басом,
И глохнет ученик.
- Ах негодник! - смеется Протасов. - Вот уж подрублю ему язык ланцетом. Курячья слепота… Каков, а? Вот до чего Кантемировы сатиры доводят…
Приглядывался к Зуеву и географ Румовский.
Тянет Зуев руку, дознаться хочет:
- Отчего в атласе Канин Нос обозначен островом, а он всего лишь полуостров?
- Откуда выведал?
- Бывалые люди сказывали.
Просек, востроносый, промашку в атласе Делиля!
- Чертеж делилевский, господа школяры, исправлению подлежит. Да.
И танцующей своей походкой пробежал по классу, не в силах сдержать волнения.
- На то мы, астрономы и географы, предназначены. Послала меня Академия три года назад в Селенгинск. Венера тогда проходила мимо солнца. Ах, господа школяры, незабываемые то были дни. Так вот. Иные гадали: не будет явления. Другие утверждали: будет явление. Будет - не будет. Будет - не будет. Как на ромашке, гадали. Поехал, наблюдал. Было явление! Так наука исправляется. Найдется географ, который и Канин Нос исправит на карте, не по воображению, а по натуре. Так-то, Зуев! При этом окуляры географические - долгота и широта. - Румовский держит глобус крепко, как древко штандарта. - Это хорошо понимал наш путешественник Степан Петрович Крашенинников. В своей книге он дал Камчатку, какая она есть в натуре. Так и узнается, друзья мои, сколь пространен свет и что малейших дале звезд, как писал пиит… Канин Нос… - Румовский ставит глобус на стол. Всем своим удрученным видом выказывает сожаление, что северная эта земля осталась без присмотра, хотя она куда ближе малейших звезд.
3
К концу второго года обучения за доброе поведение и успехи в учении казенноштатный гимназист Василий Зуев был представлен к награде - ему подарили историческое сочинение о жизни киевских князей.
На воскресенье отпустили домой.
Редко он бывал дома! Дворянских детей отпускали куда чаще, а Вася в худородных числился. Свободная минута появится - "мадама" тут же на кухню отправляет или на хозяйственный двор - напилить, наколоть дров, в поленницу сложить.
Бегом через весь город к солдатской слободе. Мелькали мясные, рыбные, зеленные лавки. Толкая щеголих, которые часами судачили у мастерской мод госпожи Таке, нырял мимо приказных и чиновных людей, разряженных в розовые, желтые, красные фраки. Пуховые шляпы-треуголки украшали их головы. Извозчик с кожаным ярлыком на кафтане поил лошадь из бадьи, мальчишки шныряли кругом, радуясь погожему, не частому в Санкт-Петербурге, деньку.
- А, гимназей! Гляди, как вырядился! - Расставив руки, дорогу перегородил купецкий сын Илюшка Артамонов. - Здорово, художество честноемногополезнейшее. - Подергивал плечами, точно в пляску собираясь.
- Ну и здоровила ты! - откликнулся Зуев. - И по узнать.
- А чего? На семик в кулачный бой ходил. Одного приказчика заломил. Во - пощупай! - И выкатил на руке жесткий мускул. - А ты… хилый.
- Да это я с виду такой.
- Много теперь разумеешь?
- У-у-у. - Вася раздул щеки. - Всю башку распирает.
- А что? Надоест, приходи, упрошу батьку взять в мальчики, сукно мерить. Батька помрет - первым приказчиком в лавке назначу.
Артамонов вынул из кармана серебряный рубль, подкинул на ладони.
- Видал? А в гимназеях чего имеешь?
Вася засмеялся:
- Где мне до такого богатства.
На набережной обогнали барку с лесом.
- Эй, служивые, почем доска? - заорал Артамонов. И скосил глаза на Зуева. - Батька захочет, все купит. На купце все держится.
- Подумаю, Илюша…
- Вот и думай, пока я добрый. В товарищах с кем ходишь?
Когда Артамонов услышал, что отца Фридриха громом зашибло, вскрикнул:
- Вон до чего наука доводит. И ты тоже будешь молнию ловить?
- Молния мне ни к чему.
- А чего к чему?
- Ну, землемерия.
- Это которая? Что в хождения посылает? Хочешь, Москву покажу? - Артамонов схватил Зуева за уши, больно потянул вверх. - Видишь? И хождений никаких не надо.
Вася потер ухо и ловким приемом, каким обучил его Коля Крашенинников, двинул кулаком в артамоновское пузо. Этого Артамонов меньше всего ожидал от солдатского сына. Не удержался на ногах и шмякнулся на тротуар.
Дома отец и мать не знали, куда усадить его. Отец обхаживал со всех сторон, восхищался:
- Модник какой, а?
Вася и в самом деле выглядел заморским франтом - суконный костюм, шляпа, прошитая цветным шнурком. Вытащил из-за пазухи книжку из жизни киевских князей.
- Глянь, Марья, чего тут написано: за усердие! - Отец обнял сына. - Как все одно редут взял…
Отец сдал в последнее время, в волосах пряди седины - соль с перцем, а службе конца не видать. Били недавно Федора шпицрутенами. Вышел в ту пору государев указ: помещикам за "разные предерзостные поступки" разрешили ссылать в Сибирь крепостных. Из родной деревни Филимоново солдат получил весточку - родича, оторвав от жены и детей, угнали в заобскую сторону. Федор сунулся с челобитной к ротному майору. Тот взбеленился: не солдатская, дескать, забота печься о государевых ослушниках.
- Какие ж науки, сынок, постигаешь?
- Латынь, немецкий, географию, историю, астрономию.
Марья суетилась у печи. Разгоряченная, счастливая. Ухваты так и мелькали в ее руках.
- Ты, сынок, лучше скажи: не забижают ли дворянские дети, а то все науки да науки.
- Свои волосы ерошь, а чужие не ворошь.
- Во чешет! - восхищался отец. - Откуда и берется.
- Да в тебя же, - подсказала Марья.
- Я что? Мое дело: стой на часах да казну полковую береги, да барабан при параде чтоб в руках чесался.
Уминая блины, Вася рассказывал, как недавно с товарищами бегал в анатомический театр - кормили слона.
- Видела! - всплескивает руками мать. - По Невскому водили. Не притопнет тебя, Васенька?
- Смирный он. Профессор Протасов велел его наблюдать.
- Это как же наблюдать? Чтоб не убег?
- Всякие повадки примечать, как при какой погоде себя ведет. Жарко было, так он в хобот воды набрал и окатил. А когда дождик - грустит. Хоботом трубит: сты-ы-ну-у!
- Чувствует, значит.
- Ага!
- Профессора Протасов и Румовский ученые - страсть! Про все знают, все ведают: что против, а что насупротив.
- Это как же понимать? - интересуется отец.
- Потеха! Вот по истории учим разные достопамятные даты. Сколько там лет от печатания книг, от сотворения мира сколько прошло, от Ноева потопа.
- Ну?
- А вот, батя, н разберись. Наводнение в прошлом годе на Неве было, а был ли Ноев потоп?
- Да ты, Василий, в своем ли уме? - пугается Марья. - Нешто не было?
- Было! Так вразумляют на историческом предмете. Вот и солнечные там затмения учат, тоже дело господнее.
- Истинно господнее! - крестится Марья и испуганно выглядывает в окошко.
- А профессор Протасов давеча говорил: естественные науки освобождают от ужаса обывательского. И астроном Румовский говорил: географы более не почитают комет за предвестников несчастия. И затмения не от гнева божьего.
- В заобскую сторону не сошлют тебя, Васенька? - Марья уселась на скамье, прижалась плечом к Федору. - Чего ж говорят вам?