Петьку неожиданно озарила догадка про его нового друга: какой он предводитель ученой команды из царского города? Парень как парень, разве чуть постарше. Волосы на лбу слиплись, а веснушек на носу - мать моя рóдная. Прежде не замечал этих веснушек. За брата мог бы сойти. Эх бы, такого братца! Научил бы его всему, что сам знал и умел. Сажёнками Петька умел плавать, эхе-хе как! А зимой какую крепость из снега можно соорудить. Насыпать поверх жердей, снегом забросать - юрта. Огонек раздуть - славный костерок. Зайчишку освежевать да на угольки.
Петька дожевал мясо, завернул в тряпицу недоеденную краюху. Глубоко выдохнул - во пузо набил. Теперь он не боялся. Главное - не заметили их. А остяк ничего - не пропадет. Атаман отряд соберет: "Ну, служивые, подмогнем Василию, господину Зуеву. Вишь ты, самоеды чего учинили…" О, сами тогда от страха задрожат. Нате вам вашего остяка, целехоньким, только не трожьте.
7
Окровавленные лица, безумствующий шаман, нелепые выкрики… Клыки? Нет, клыков не было. Да люди ли они? А он с березовским попом умничал - состязание в слове, быть учительным…
- Ты что? - толкнул его Петька. - Я сам испужался, теперь чего робеть?
В Березов!
Пропади все пропадом! Нет бы, подумавши, честно и прямо сказать Палласу: не могу-де, не сдюжу. Соколов! Ему надо было идти. Еще этот хрыч старый - путешественная линия, путешественная линия. Всех заворожил! И Паллас поддался на пустую наживку.
- Ты что? - опять обратился к нему Петька.
- Да смолкни!
- Сам просил, - обиделся Петька. - Я не набивался.
Вася испытывал какое-то странное чувство. Подняться - и прямиком к оставленным оленям. Но не в состоянии был пошевелиться.
Хрустнул валежник. Кто-то по-медвежьи дерзко раздвигал кусты.
- Эй, эй, эй! - Из зарослей продрался раскосый широкоплечий парень лет пятнадцати. - Петька, казак! Здорово! - Парень осклабился: - Охота, да? Белку бьешь? Где твои беловятки?
На голове раскосого парня лихо торчала собачья шапка, обут он был в меховые сапоги, за спиной ружье. На широком поясе - тушки белок.
- Эптухай! - обрадовался Петька.
- Кто? - ткнул пальцем в Зуева раскосый парень. - Почему раньше не видел?
- Не березовский он. Из царского города приехал.
- Ты?
- Я.
- Ты? - еще раз спросил Эптухай. - Из царского города?
- Я, я, - не смог сдержать улыбки Зуев.
Эптухай надвинул шапку на самый затылок.
- Что тут нада? Песец нада? Порох сыпь, дам песец. Три песца нада - водка и табака давай. Баш на баш.
Эптухай показал, как возьмет штоф и будет пить прямо из горлышка. Втянул в себя воздух, выдохнул. Зажмурил глаза.
- Пых, пых, пых. Курыть будем. Трубка во-о-о! - Развел руками, изобразил, какой длины трубка. - Пых, пых, пых.
- Какая у него водка, - сказал казачонок. - Проводника пришли выручать.
- А-а-а, - протянул Эптухай. - Проводника выручать! Тебя как зовут?
- Василий Зуев.
- Васи Зуя? Васи, скажи своему большому начальнику, чтобы не строил церковь.
- Какому начальнику?
- Своему.
Петька засмеялся:
- Ну, чудак ты, Эптухай. Он и есть начальник.
- Молчи, Петька! - Молодой охотник рассердился. - Казак - дурак, Эптухай - не дурак. Васи Зуя, зачем Петька врет?
- Он не врет.
- Ты большой начальник? - изумился Эптухай.
- Не так чтоб большой. Малый у меня отряд, - сказал Зуев.
Легким движением плеча Эптухай скинул ружье, положил на локоть. Поднял дуло. Грохнул выстрел. К ногам Зуева упала белка. Эптухай заявил горделиво:
- Не целился, а белка есть. Берн белку! Еще сто белок подарю, хочешь? Только церковь не клади. Там церковь, тут церковь. А проводника Торыму отдадим. Зачем ведет строить церковь?
Эптухай уселся на трухлявый пень. Рассматривал Зуева. Не было в его взгляде робости.
- Царицу видел? - спросил Эптухай. И, не дождавшись ответа, выпалил: - Что говорят о самоедах в царском городе? Что говорят о наших старейшинах Вапти и Лопти?
Петька засмеялся:
- Так в царском городе и знают о Вапти и Лопти.
- А о ком же знают? - удивился Эптухай.
- О турках знают, - уверенно сказал Петька. - Правда, Вася? С турками воюют потому как.
- Турков не знаю, - признался Эптухай. - Как шамана их зовут?
Казачонок повернулся к Васе:
- Как шамана их зовут?
- Султан.
- Султан, - как бы перевел Петька. - Шаман их, турков-то, зовется Султан.
- Туркам русские тоже строят церковь? - поинтересовался Эптухай.
- Тьфу на тебя, - осерчал Петька. - Во чего выдумал. Вася по ученой части. Он сам пошел выручать проводника. Церковь, церковь… Враки все это!
- Как ты, Петька, сказал?
- Враки!
Эптухаю это слово понравилось. Он несколько раз повторил его - хрустко, щелкающе, как кедровые орешки разгрызал.
- Правду Петька говорит? - спросил Эптухай.
- Правду.
Эптухай задумался.
- Трубка во-о-о, - захохотал неожиданно молодой охотник. - Курыть будем? Пошли ко мне в чум. Мясо пожарю, рыбу сварю. - И повторил щелкающее, каркающее, чудное слово: - Враки, враки, враки…
Узенькие глаза Эптухая поблескивали. Над верхней его губой пробивался темный пушок, но подбородок твердый, как у взрослого мужчины. Он потер щеку.
- А остяцкий тадыб, выходит, меня обманул.
- Верь ему больше, - воскликнул Петька. - Старый брехун.
- Враки, враки, - хохотал Эптухай. - Пошли, луце, не бойся…
Глава, в которой рассказывается, как герой повести был гостем Силы и что он увидел в Небдинских юртах
1
Старейшина Вапти явился в чум, где уже вторые сутки дожидался своей участи Вану.
Чум старый, продырявленный, в проплешинах. Остяка стерегли два низкорослых самоеда в дырявых малицах. Как и чум, они тоже были плешивы.
Вапти вполз в тесное, полутемное жилище.
Вану лежал па спине. Он никак не мог уяснить, что же с ним произошло, почему привезли сюда. Возвращался домой из остяцкого становья, размахивал руками - не только свежей кровью, но и бражкой изрядно угостили, - распевал песенку. На голову накинули мешок, сдавили плечи, кинули на нарты. Полозья скрипели, десять ножей точили о точила.
Вану, с детства воспитанный у тобольского купца, много знал и видел. Куда больше, чем его сородичи, не ведающие ни о чем, кроме тундры. И все же не предполагал, что сородичи могут быть так коварны. Вану мог испытывать чувство, похожее на любовь. Купца своего, кожевенника, пахнущего квасцами и сыромятиной, не любил. К Василию Зуеву и членам его команды был привязан. Но одного чувства не ведал Вану - страха. Он нисколько не боялся тех, кто взял его в аманаты. Поэтому простодушно, с любопытством рассматривал пришедшего к нему старика.
Тот долго раскуривал трубку. Прикрыл глаза, бубня что-то себе под нос.
- Чего поёшь? - смело спросил Вану по-самоедски. - Говори. Зачем привезли?
Старик, судя по всему, не собирался тут же вступать в разговор. Тогда и Вану затянул негромкую песенку про то, что его забрали у натуралиссы Васи, а почему забрали, не знает ни Вану, ни натуралисса Вася, ни старик Шумский, ни казак Ерофеев, ни атаман Денисов, ни белки, ни бурундук, ни волк, ни медведь, а знают одни самоеды, на которых рассердится воевода Вася, накажет их, когда узнает…
Песня Вану была жалобна, но одновременно и воинственна.
Глаза Вапти слезились то ли от старости, то ли от вонючего табачного облака. На носу повисли две старческие капли.
- Я старейшина рода Вапти, - зашевелил наконец губами старик. - Ты русских привел в Березов?
- Я, - гордо ответствовал Вану. - Натуралисса Вася просил.
- Ты хуже волка, о котором поешь. Всякий отступник хуже волка. Ты знаешь, что делают с бешеным волком?
- Зачем так говоришь? Старейшина ум должен иметь. Волк на людей бросается. Я на кого бросался? Вреда от меня нет.
- От тебя хуже вред, чем от русских. Ты сначала предал своих отцов - пошел в церковь. Теперь нас предаешь. Ты смерти достоин, и ты ее получишь. Где пасти стада самоедам? Где жить? Где церковь, там поп и казак. Где поп и казак, там гибель.
- Не знаю про церковь…
- Врешь!
Вану зло уставился на старика.
- Вану никогда не врет. Казак врет. Купец врет. Вану никогда не врет.
- Тьфу на тебя, - плюнул Вапти и вылез, согнувшись, из чума.
И тогда Вану понял, что дело плохо. Близок час, когда его тень направится в подземное царство и помаленьку превратится в крошечную жужелку. А как хотелось побыть еще человеком. Построить свою юрту со слюдяными окнами, взять в жены красивую остячку, родить сына… Он велел бы назвать сына по отчеству. Как шутейно называл его Ерофеев - Вану Тундрыч.
И еще он пожалел Зуева: кто поведет его в тундры, к морю?