- Ох, Ярославич, сей слепец хил телом, да силен духом. И гусли его - оружие обоюдоострое. Он может полк твой в сечу злую кинуть, а может разогнать, как овец глупых.
Княжич недоверчиво покосился на кормильца, а тот, уловив взгляд его, продолжал:
- И перед народом спесивиться нельзя. Запомни: спесь пучит, смиренье возносит. А коль вознесут, то и потекут за тобой, куда поведешь.
Александр молчал и постепенно успокаивался, слушая речи своего воспитателя. Давно уж кони шли шагом.
- В полк свой кого звать станешь? Бояр? Купцов? На этих где сядешь, там и слезешь. Народ же опять позовешь. Потому смотри, Ярославич, и думай, кого тебе к сердцу пускать надобно.
Княжич слушал, супя брови, и Федор Данилович радовался в душе, зная, что это добрый знак, - отрок впитывает назидания, которые станут потом его правдой.
XIV
ВОЛХВЫ
Федор Данилович стоял у окна светелки и слушал княжича Александра, который читал вслух "Слово о законе и благодати".
- "…Донеле же мир стоит, - читал мальчик, - не наводи, господи, на нас напасти искушения, не предай нас в руки чуждых да не сотвори наш град, в коем мы живем, градом плененным…"
Вдруг скрипнула дверь, и в нее просунулась взлохмаченная голова Ратмира. Александр поднял глаза от книги.
- Ну что?
- Ярославич, на Дворище волхвов судить приволокли.
- А ты не мог обождать, - напустился кормилец на Ратмира, - пока княжич читать перестанет? А?
- Так вече, Федор Данилович, оно ведь ждать-то не станет, - оправдывался Ратмир.
- Ну что ж, что вече. Что мы, не зрели его? Они полдни вопить будут, пока приговорят.
- Так приговорили уж, Федор Данилович!
Ратмир, оказалось, уже и коней заседлал: знал, что поедет княжич на Дворище.
- Сбегай за Сбыславом, - приказал Александр, принимая повод.
Ратмир побежал к гриднице и вскоре воротился со Сбыславом. Нахлестывая коней, втроем они выскочили на дорогу и, чтобы скорей добежать, пустили их вскачь.
- К чему приговорили? - крикнул на скаку Александр.
- Сжечь на костре.
Княжич уже видел, как бросали осужденных с моста в Волхов, а вот на костре - еще нет. Скорее, как бы не опоздать. Он подхлестнул коня, и без того несшегося во весь дух.
- Не гони шибко. Успеем. Там еще сруб рубят, - закричал Ратмир.
Подъехали к Вечевой площади со стороны колокольни. Возле нее спешились и привязали коней.
На площади, как раз напротив Параскевы Пятницы, полдюжины мужиков торопливо рубили маленький сруб. Вокруг толпились люди: новгородские ремесленники, купцы, смерды, приехавшие на торг. Любопытство никому не давало уйти с площади.
- Чего уж ты так улаживаешь, - кричали из толпы бородатому плотнику. - Все одно ведь гореть бревну-то.
Плотник не обращал внимания на советы, старательно орудуя топором. Но советчики настырничали, один из них, рыжий, встрепанный мужичонка, подскочил едва не под топор плотнику.
- Ты что, аль оглох? Слышь, тебе вопят люди, поскорей давай.
- Скоро хорошо не родится, - отвечал бородач. - Что ж, я буду руку-те свою портить. Я, чай, Остромир, мне имя свое ронять не след.
- Остромир?! - удивился рыжий.
- Он самый, - отрезал плотник. - И отойди, и не суетись.
Рыжий отступил в толпу, выдирая из бороденки щепки.
- Остромир это, оказывается, - бормотал он смущенно. - Ишь ты! Заместо церкви скудельницу рубит…
- И верно, - согласились из толпы. - Такого человека вон что рубить заставили. Ну попы-ы…
И уж притихла толпа, любуясь работой большого мастера, створившего на своем веку не одну церковь и не одну хоромину. Охали, цокали языками, восхищаясь, как легок и ловок топор у Остромира, как искусен.
Александр направился на край площади, где толпились люди вокруг осужденных. Кто-то оглянулся, признал подходившего Александра и, отступая, молвил:
- Княжич. Дай дорогу.
Расступилась толпа. Не знавшие княжича в лицо смотрели с любопытством, знавшие приветствовали дружелюбно:
- Здравствуй, Ярославич.
Перед ним расступились, как перед князем, ибо в отсутствие отца он был князь, даже печать княжескую он или Федор могли приложить, посоветовавшись, разумеется, с кормильцем.
Волхвы, привязанные к столбу, сидели на земле. Руки их были завернуты за спину. Трое затравленно озирали толпу, а один, самый старый, с длинной седой бородой, ожидал смерти спокойно и даже торжественно. Увидев приближающегося княжича, старик с достоинством приветствовал его наклоном головы.
- Здравствуй, дивный отрок.
- Здравствуй, старче, - отвечал Александр, останавливаясь около.
- Не тебе кланяюсь, отроче, а судьбе твоей грядущей, великой и славной, но тяжкой и горькой. А здравствовать мне недолго осталось. Скоро предстану пред богом.
- А как же ты зришь судьбу мою, старче?
- На то мы и волхвы, дабы зреть от вас сокрытое.
Александру понравился старик, он оглянулся, ища кого-нибудь из бояр или особ священных, но вокруг толпились люди из мизинных или торговых.
- В чем вина их? - спросил княжич.
- В бога христианского не веруют.
Какой-то купчик мордастенький посоветовал:
- Ярославич, ты его про человека спроси, послушай-ка, чего несет.
Княжич и не посмотрел на купчика и вопрос его не счел нужным повторять, кивнул волхву:
- Ну, отвечай.
Старик устало прикрыл глаза, поморщился:
- Сколь можно сказывать.
- Я еще не слышал.
- Разве что для тебя, дивный отрок, - вздохнул старик и заговорил как по писаному: - Мылся бог в бане, вытерся ветошкой и кинул ее на землю. И заспорили тут сатана с богом, кому из нее сотворить человека. И сотворил сатана тело человека, а бог душу в него вложил, потому, когда человек умрет, тело в землю идет, а душа к богу.
- Так, стало быть, сейчас сатанинское гореть будет?! - спросил злорадно купчик.
- Сатанинское, - кивнул старик, - сатанинское, ибо божьего вы не смеете и не сможете коснуться. Душе ни меч, ни огонь, ни вода не страшны.
В это время послышались крики бодрые, хозяйские:
- Эгей, посторонись! Оберегись!
Толпа расступилась, и подбежали люди, неся короткие отесанные бревна. И стали они вокруг столба, к которому были привязаны волхвы, строить сруб. Нашлось много помощников. Тащили отесанные бревешки одно за другим с шутками, с прибаутками. Едва поспевали в венцы их складывать. Клеть быстро росла, все более и более прикрывая внутри волхвов. Александр нахмурился. Схватил за рукав какого-то новгородца, спросил:
- Кто судил их?
- Вече, княжич, вече.
- Кто сзывал вече?
- По велению владыки, сказывают. Он и приговор благословил.
- Ратмирка, - обернулся княжич к слуге. - Живо коней! Скачем к владыке. Сбыслав, побудь здесь. Скажи, чтоб без меня не зажигали.
Едва выехав из толпы, они опоясали коней плетьми и рванули через Великий мост. На полном скаку влетели в Пречистенские ворота. У палат владыки Александр осадил коня, спрыгнул легко и мягко на землю. Повод и плеть кинул Ратмиру, сам скорым шагом пошел к крыльцу.
Ему навстречу явились два служки, загородили путь, поклонились угодливо.
- Здравствуй, свет Александр Ярославич.
- К владыке я, дайте путь, - нахмурился княжич, почуяв недоброе.
- Архиепископ почивать изволит, - сообщил, сладко улыбаясь, один из служек.
- Так разбудите.
- Что ты! - подкатил глаза служка. - Как можно?
Княжич резко повернулся и побежал к коню. Поймал плеть, сунул привычно носок сапога Ратмиру в ладонь, влетел в седло. Оборотившись к стоявшим на крыльце служкам, крикнул: "Сторожите… псы!" - и, хлестнув коня, поскакал с владычного двора.
А на Дворище все уж готово. Миром-то все споро делается: и хоромы, и скудельница. Сруб уложили вкруг волхвов, как раз им до бород достает. Щепки, натесанные во время работы, стащили к срубу. Откуда-то полвоза сухих прутьев привезли, составили конусом вкруг сруба. Чтобы взялось хорошо и горело споро, понатыкали в дыры охвостьев кострицы льняной, облили смолой. И уж принес кто-то палку с горящей на конце просмоленной пенькой - витень.
- Зажигай! - вопят нетерпеливые.
- Погоди, княжич обождать просил.
А из сруба доносится голос несмирившегося старика:
- Вы не забыли, славяне, аки пращуры ваши Перуна в Волхов скинули? Проплывая под мостом, он свою палицу на мост вам кинул и рек: "Вот вам на забаву от меня!" Что стало с того дня с вами? А? Вы дрались на том мосту не единожды и будете драться до скончания града вашего.
В это время люди увидели скачущего по мосту княжича Александра со слугой.
- Зажигай! Подъезжает уж.
Подскочил мордастенький купчик, выхватил горящий витень и пошел вкруг сруба, зажигая и покрякивая от удовольствия:
- Ах красно! Ах жаристо! Ах паристо!
Ярко пылали охвостья льна, языки пламени лизали щепки, медленно с треском занимался сруб. А оттуда, из дыма, старик кричал, кашляя и поперхаясь:
- А мы… кха-кха, вам на забаву… оставляем слезы наши… залиться вам ими, залиться… кха…
Александр подскакал, когда уже огонь пылал во всю силу и из сруба ничего не было слышно. Умолк старик. Только весело трещала сухая сосна, пуская яркие искры и обугливаясь.