Ярослав считал: дружинник князя своего должен как бога почитать. А будет ли почтение, если увидит он в городе, как помыкают новгородцы его князем. По всему этому рад бы Ярослав и сынов на Городище оставить, да нельзя. Во-первых, новгородцам показать надо гнездо Ярославово, дабы знали они - есть кому после него к ним на стол сесть, а во-вторых, княжичам тоже надо позреть на тех, кем править доведется, вкусить этого блюда сладко-горького.
Перед выездом из Городища князь оставил послов, к сыновьям подъехал.
- Пока с послами еду, держитесь следом. Как на Дворище на степень взойду, будьте рядом со мной. Ты, Федор, о правую руку, Александр - о левую. И по граду поедем - будьте рядом, и в Софию войдем - тоже. Пусть все видят - есть у меня опора. Уразумели?
- Уразумели, отец.
Князь придирчиво осмотрел платье отроков, нашел все ладным.
- С богом.
И направил коня в голову отряда, где ждали его послы.
Выехали из Городища. Впереди князь, одетый в алый кожух, вынизанный по оплечью жемчугом, шапка и пояс шиты золотом. Сапоги на ногах мягкого желтого сафьяна. Оружия нет при нем, чай, не к ворогу едет, к Софии - святой крест целовать. Непривычно Ярославу Всеволодичу - старому воину безоружным быть, поэтому тайно от всех под верхнюю сорочку надел брони: береженого бог бережет. А на поясе в ножнах переливается каменьями драгоценными рукоять короткого кинжала. Разве ж оружие это? Украшение. Но князь знает: безделица сия остра - железо пробьет.
От Городища Новгород как на ладони. Дома издали не так велики, но то там, то здесь поднялись к небу купола церквей. За рекой широкой и быстрой видны деревянные стены Детинца с вежами , а из-за них, возносясь выше всего города, - золотые купола Софийского собора - высоки, сияющи, торжественны.
От города звон колокольный несется. Александру показалось: уж очень часто бьют, как на пожар. Но кормилец, ехавший рядом, пояснил:
- В вечевой бьют, народ сзывают на Ярославово дворище. С колокольни узрели, что едем, вот и ударили.
До самого города ехали рысью, не прибавляя, не убавляя хода. Так же и по улице Славной до Ярославова дворища проехали. Федор Данилович в городе коня своего пустил между княжичами, чтобы оба хорошо слышали его объяснения. На Дворище выехали прямо к высокому белому собору о пяти главах.
- Никольский собор, - кивнул кормилец. - А то - вечевая колокольня. А там вон помост высокий - степень, а перед ней площадь вечевая.
- А чем это она вымощена? - спросил Александр.
- Коровьими челюстями.
- Челюстями? - удивился княжич. - Зачем?
Кормилец покосился по сторонам, чтобы кто посторонний не слышал, и молвил, полушутя, полусерьезно:
- Коровы-то эвон как долго жвачку жуют. Вот их челюсти и напоминают: жуйте, мол, жуйте, прежде чем сглотить - решиться на что. Сами увидите, какой они народ. Поорать, покричать - хлебом не корми.
Далее, за Никольским собором, полукружьем охватывая площадь, высились еще три церкви. Кормилец и их назвал княжичам по порядку:
- Стены-то розовые - это церковь Парасковеи Пятницы, покровительницы торговли. Купцы ее и построили, дабы Параскеву-то умилостивить. Ишь ты, новенькая как яичко! Всего двадцать лет ей. Не то что Микола - ему уж сто лет доходит. А вон далее, за Параскевой - церковь Успенья на торгу. А на завороте вон Иоанн на Опоках. И Успенье и Иоанн тож с тех лет стоят. Иоанна-то велением Всеволода - внука Мономахова - поставили. В Иоанне торговцы воском обосновались. Богатейший народ!
О купцах кормилец не то с осуждением, не то с похвальбой говорит - не поймешь.
А на Вечевой площади меж тем уже люди колготились и набегали все новые и новые, близ по берегу Волхова шумела и горланила Торговая площадь.
Под вечевой колокольней приняли у князя и его спутников коней. Подошли посадник Судимир и тысяцкие. Многие с Ярославом в походах и на ратях бывали, и князь знает, кто из них на вече за него вопил, на кого можно и теперь положиться.
Перед выходом на степень князь убедился, что сыны рядом, как велел им.
- Не отставайте, - сказал негромко и пошел на степень.
С высоты увидел Александр на площади тьму людей, шумевших без страха и почтения. Сердце замерло в волнении пред тысячью глаз.
- Здравствуйте, господа новгородские! - зычно молвил Ярослав Всеволодич, наклонясь ровно настолько, насколько честь и сан его позволяли: не угодливо, но с должным почтением.
- Здравствуй, князь! - ответила толпа.
- Милости просим, Ярослав, - выкрикнул кто-то. - Чем порадуешь?
- Я, чай, вам не гость богатый, не кадь с медовухой, чтоб радовать, - пошутил князь. - Я воин, и мое дело рать. Вот побью литовцев, если всевышний дозволит, тогда и радуйтесь. А ныне нам ряд с вами нужен, дабы обид друг на друга не было.
- Какие еще обиды! - закричали в толпе.
- К кому приехал, тому и молись, князь! - крикнул мужик, стоявший недалеко от степени. Крикнул зло, с подковыркой.
Александр побледнел перед дерзостью такой, покосился на отца: что он ответит наглецу? Князь посмотрел в ту сторону, молвил холодно:
- Кто к кому первым притек, вам ведомо. А о своих грехах сами и молитесь. Бог-то не токмо со мной, но и с вами знается.
- Верно, князь! - закричали с другого конца. - Ты их не слушай, этот дурило с той стороны.
Ярослав и без подсказок знает, что Торговая сторона всегда за него, а вот Софийская…
Вникает Александр в перепалку, дивится, как спокойно и хлестко затыкает отец рты крикунам, где шуткой, где приговоркой, а где зычным своим гласом. И видит княжич, как ликуют всякий раз его сторонники, и радуется: немало их тут у отца, немало.
Затем выступивший откуда-то сзади тысяцкий с длинным пергаментом в руке стал читать статьи ряда-договора Новгорода с князем:
- "…Без посадника, княже, суда не судити, ни волостей, ни грамот не раздавати, - звенел в тишине голос тысяцкого. - Ни ты, князь, ни княгиня твоя, ни дети твои, ни бояре не могут ни земли, ни веси покупати в Новгородской земле, ни людей здесь в заклад принимати…"
Слушает Александр договор этот и опять дивится: какая ж корысть князю в Новгороде сидеть, если ему здесь и шагу ступить нельзя без ряда с господами новгородцами?
- "…А землями судными и проезжими пошлинами и разными рыбными ловлями, сенокосами, звериными гонами ты пользуешься, княже, токмо в час урочный и в размерах, здесь обусловленных…"
"Ого, - думает Александр, - и на ловы запреты у них всякие. Уж лучше б сидели мы в Переяславле".
- "…А двора немецкого торгового не затворяти, и приставов своих к нему не ставити… А без вины мужа должности не лишати. А буде аще вина за ним, то все едино вкупе с вечем над тем думати".
Кончил наконец читать тысяцкий длинный пергамент свой, поднес князю. Ярослав оборотился к человеку, тут же с готовностью подавшему чернила ореховые, обмакнул свой перстень и приложил внизу пергамента печать княжескую.
- Аминь!
Предстояло еще благословение владыки в Софии получить и там крест целовать на верность слову своему княжескому и Великому Новгороду.
Ярослав Всеволодич вместе с сынами, сопровождаемый Судимиром, тысяцкими и боярами, направился через Великий мост в Софийский собор, где ждал его уже архиепископ Антоний. Еще на мосту князь оглядел сыновей, заметил в лице младшего хмурь.
- Что, сыне, приуныл?
- Да-а, - пожал плечами Александр, не решаясь здесь, на людях, выдавать затаенные свои думы.
- А все же? - наклонился к нему с седла князь. - Отцу, чай, на ушко льзя.
- Зачем нам Новгород? - вздохнул мальчик. - Тут и шагу не ступи без их изволения.
Князь засмеялся, ласково похлопал сына по спине, сказал негромко, чтобы он лишь слышал:
- Не вешай нос, сыне, пергамент тот для черни, их гордыню да спесь потешить. А честь наша на острие меча. Буде остер да беспощаден, буде у нас и честь и слава. А рати мы не бегаем, стало, все у нас будет. Ну!
Александр улыбнулся отцу благодарно: если он духом не падает, незачем и ему унывать.
А впереди на высоком берегу громоздился Детинец крутоверхими башнями-вежами. Дорога с моста вела прямо под одну из них - Пречистенскую. Сразу за Пречистенской башней служки приняли у князя и его сынов коней. Отсюда пошли они через расступившуюся толпу к храму.
Возле Софийского собора, громаднее которого княжичи еще и не видели, народу никак не менее, чем на Вечевой площади. Многие уже успели оттуда сюда перебежать. Каждому лестно при таком торжестве быть, хотя в храм ныне не всякого пустят. Велика София, а всех новгородцев не поместит.
В храм попали только именитые, знатные да богатые новгородцы, а мизинным людям дай бог на площадь протолкнуться.
Шумит народ, приветствуя князя, но не отвечает он. Перед входом остановился, перекрестился истово трижды. Наследники его точь-в-точь повторили все за отцом, умилив тем женщин в толпе.
Войдя в храм, Александр замер от охватившего его восторга перед красотой. Сверху, как с неба, ярко освещенный тысячами свечей и солнечным светом, смотрел на него Христос-вседержитель. Впереди сиял золотом огромный иконостас.
Кто-то сзади легонько подтолкнул замершего в изумлении мальчика, чтобы не отставал он от отца. Княжич увидел, как от алтаря шагнул им навстречу в белом с золотом одеянии ветхий старичок. Александр догадался - архиепископ Антоний.