- Савойские короли вам тоже сродни, государь, - сказал он; - Бурбон участвовал в первой фронде и при известных обстоятельствах, как вы сами говорите, может и опять перейти на сторону фрондеров. Кроме того, Бурбон - шурин герцога Бургундского. А если вы, упаси бог, умрете раньше герцога, то вряд ли ему доставит больше затруднений Бурбон, нежели принц Карл.
Король в упор глядел перед собой.
- Герцог Бургундский дольше моего не проживет, - сказал он, едва шевеля губами. - Но ты, быть может, прав, Оливер! Что же ты мне советуешь делать?
Неккер подошел шага на два ближе и медленно, серьезно проговорил:
- Ваше величество, уничтожая одного наследника престола, вы должны произвести на свет другого.
Людовик поднял на него быстрый взор. Тристан и Жан де Бон опешили: неужели безумно смелая выходка Неккера не вызовет у короля гнева или смеха! Но государь был совсем спокоен.
- Мне пятьдесят три года… - сказал он и запнулся, увидя насмешливо приподнятые брови Оливера. Он великолепно понимал всю государственную мудрость этого предложения; но его обуревали сомнения: вдруг Оливер желает этим маневром, - маневром, достойным его гения, - отнять у него, Людовика, Анну! Людовик вдруг ощутил великую свою любовь и всю опасность, ей угрожавшую, ибо в эту минуту он не только видел перед глазами прекрасное тело Анны, но и знал, что никогда уже не сможет избавиться от мысли, зароненной в его душу Оливером.
- Я целых пятнадцать лет не знал королевы, - сказал он тихо, с необычным целомудрием в словах и тоне.
Оливер пожал плечами и холодно заметил:
- В интересах государства вы могли бы возобновить супружеские отношения, государь, хотя бы на короткое время, ни в чем…
Он запнулся на мгновение.
- …ни в чем не изменяя привычек вашей частной жизни, - быстро добавил он.
Людовик растроганно на него взглянул.
- Значит, жизнь моего брата зависит, по-твоему, от рождения дофина, Оливер? - спросил он наконец. - Это обозначает оттяжку по меньшей мере на год. - А год - это значительный срок.
Оливер молчал. Жан де Бон, оживленный, воскликнул:
- Переждите этот год, государь! Пусть судьба решит!
- Обождите, государь, - сказал и Тристан. - Год не пропадет у вас даром.
Король вопросительно взглянул на Неккера.
- Ты не сказал еще последнего своего слова, Оливер.
Мейстер решительно взмахнул рукой.
- Государь, обращайтесь с принцем Карлом возможно хуже, напугайте его, оттягивайте ему пожалование Шампани и Бри, - что и вправду было бы опасно. Еще лучше - навяжите ему другую область, не такую опасную в стратегическом отношении; благодаря этому между Карлом и герцогом Бургундским отношения автоматически испортятся. Заставьте его быстро удариться в оппозицию; это, вероятно, скомпрометирует Немура и Сен-Поля, а вопрос о браке с Марией Бургундской станет совсем уже несвоевременным. Переставьте имена осужденных в несколько ином порядке, и год пройдет не без пользы. Я не вижу никакой политической необходимости начинать именно с принца Карла. Начните с Немура, который, невзирая на пожалование ему земель, все же собирает на юге ополчение вместе с кузеном своим Арманьяком. Сен-Поля в данный момент еще трудно ухватить. Поставим его во вторую очередь - и на год будет довольно дела.
Король думал. Две глубокие поперечные морщины пролегли меж бровей.
- И вы того же мнения, куманьки? - спросил он, помолчав.
Тристан и Жан де Бон кивнули головой. Людовик встал:
- Я не могу так вдруг решиться, друзья; тут многое потребовалось бы преодолеть. Сегодня ночью я обдумаю все это. И спасибо вам, Оливер, Тристан, Жан.
Принц Карл, унаследовавший от хилого отца все отталкивающее безобразие, всю рыхлость характера и бессильный, бесплодно-недоверчивый нрав старика, даже в самый отдаленной степени не обладал талантами своего старшего брата; был он высок, сутул, узкогруд; нос и толстые губы напоминали короля; над маленькими, усталыми, сощуренными, почти всегда воспаленными глазами еле видны были тоненькие, как ниточки, брови; щеки висели, уши торчали.
Принц Карл был принят королем с такой торжественностью и помпой, с таким братским вниманием, что принц тотчас же счел долгом заподозрить во всем этом политическую западню и стал проявлять совершенно смехотворную осторожность и оглядку в словах и даже жестах; да и умница Д’Юрфэ полагал, что широкая улыбка Людовика, его любезность и словоохотливость прикрывают собою какую-то совершенно определенную и, вероятно, опасную политическую цель. Наконец сеньор Д’Юрфэ позволил себе с крайней осторожностью сформулировать вопрос: когда будет угодно королю утвердить те пункты Пероннского договора, которые относятся непосредственно к монсеньору Карлу Французскому. Король, задумчиво улыбаясь, поднял голову и приторно-учтивым голосом протянул:
- Перонна… Перонна… Я как-то однажды говорил уже, что слово это звучит, как погребальный звон. - Не правда ли, сьер Ле Мовэ?
Оливер утвердительно кивнул; ему показалось, что он теперь знает, куда гнет король. Д’Юрфэ и Понсэ де Ривьер стояли со смущенными лицами; принц Карл так растерялся, что полез в атаку. Запинаясь, бессмысленно жестикулируя и спеша, забыв всякую осторожность, он выложил следующее:
- С вашего разрешения, государь… если бы в духе дружеского и братского расположения, которое вам всегда угодно было по отношению ко мне высказывать… если бы вы еще во время моего пребывания здесь совершили акт пожалования мне тех двух герцогств, - то, признаюсь, я был бы вам безмерно благодарен, тем более, что ваше величество… договор включает и согласие на брак с Марией Бургундской…
Он запнулся. Людовик взглянул на него с загадочной улыбкой и тихо спросил:
- А вы не находите, любезный брат, что в кругу моих советников кое-кого недостает?
Мертвая тишина была ответом. Принц Карл умоляюще смотрел на Д’Юрфэ; но тот заметил уже, что Оливер и Тристан еле скрывают свою радость, что Жану де Бону с трудом удалось выдать смех за кашель; проклиная про себя глупую выходку принца и предвидя возможную неудачу, раздраженный Д’Юрфэ пошел на риск и сказал:
- Нельзя ли попросить, ваше величество, дать ясный ответ по поводу тех пунктов заключенного в Перонне договора, кои относятся к монсеньору Карлу Французскому? Быть может, выполнению их мешают какие-либо недоразумения или вновь возникшие препятствия?
Но король не давал притянуть себя к ответу.
- Перонна… - задумчиво протянул он, словно из всего вопроса Д’Юрфэ услыхал одно лишь это слово, - да, пероннские колокола многому и многим отзвонили отходную: многим надеждам, друзьям, врагам, интриганам и дуракам. И звук их не для всех ушей одинаков: вам слышится праздничный звон там, где я, сеньоры, слышу звон погребальный. Впрочем, разница не велика.
Он вдруг оставил задумчивый тон и резко крикнул, стуча по столу ладонью:
- Вы, сеньоры, толкуете о Пероннском договоре, а я говорю с вами о Пероннском заговоре! В конечном счете разница не велика! Так же не велика, как разница между Шампанью и Бри, которых я вам, любезный брат, не могу дать по весьма веским причинам, и герцогством Гиеньским, включая Ла-Рошель, которое вы получите.
Он вызывающе обвел вокруг себя взглядом. Всех оглушил неожиданный удар. Король не давал противнику опомниться.
- Вы, по-видимому, изумлены, сеньоры? - спросил он с прежней приторной вежливостью. - Вы не знаете подоплеки пероннских событий? Вам неизвестно, почему я с полным правом вношу в Пероннский договор некоторые мелкие поправки, вроде вышеупомянутой? И вы не замечаете отсутствия кардинала Балю, который пытался предать господина своего и повелителя в руки врагов, но был вынужден не только сознаться сам, но и назвать своих сообщников? В его показаниях вскрылись весьма небезынтересные вещи, сеньоры, - хотя и не новые. Игра фрондеров мне давно известна. Я проявлял по отношению к крамольникам иногда гнев, а иногда и милость, - в соответствии с высоким моим служением, имея в виду интересы государства, а не свои личные. Надеюсь, любезный брат, вы не заставите меня сейчас из-за тех или других земель сменить милость на гнев!..
Это была явная неприкрытая угроза, но король и тут не повысил голоса; только глаза его под прямыми, строгими бровями глядели всепроникающим, безжалостно-зорким взглядом; и взгляд этот трудно было вынести.
Принц Карл был потрясен; веки его дрожали, по щекам пошли отвратительные красные пятна; он бессмысленно тряс головой. Сеньор Д’Юрфэ поспешил спасти положение:
- Монсеньор несомненно сделает все возможное, чтобы остаться тем лояльным братом вашего величества, каким он был до сих пор. Целый ряд соображений говорит, правда, за Шампань и Бри, но монсеньор Карл готов поступиться ими в угоду вашему величеству.
Принц Карл снова покачал головой и пробормотал, беспомощным жестом поднимая руку:
- Без согласия герцога Бургундского я…
Король со смехом прервал его:
- Любезный брат, во имя вашей пресловутой лояльности я, так и быть, не дослушаю до конца; в противном случае мне все-таки пришлось бы сменить милость на гнев. А в гневе, сеньоры, я жалую поместьями и потесней Гиени: поместьями в пять шагов длины и пять шагов ширины!
Д’Юрфэ в совершенном отчаянии хотел еще что-то сказать, восстановить какое-то равновесие. Но король уже встал, продолжая смеяться. Глаза его блестели.
- Всегда полезно, - вскричал он, - всегда полезно видеть правду во всей ее наготе! Следуйте за мной в новую резиденцию кардинала, брат Карл, сьер Д’Юрфэ, сьер Ле Мовэ!