Оливер пришпорил лошадь и тотчас же так затянул удила, что лошадь встала на дыбы. Король и придворные обернулись, а мейстер как бы нечаянно протиснулся между Людовиком и Сен-Полем.
- Простите за беспокойство, государь, - сказал он и посмотрел на короля; когда он поворачивал свою лошадь назад, Людовик слегка улыбнулся.
- Государь, - поспешил сказать кардинал, - по всем впечатлениям, полученным мною в Перонне, я полагаю, что коннетаблю лучше не присутствовать при встрече. Мейстер Оливер может меня в этом поддержать.
Король, обернувшись, снова увидел прежний взгляд Неккера, почтительно прошептавшего:
- Я ни в коем случае не решусь противоречить его высокопреосвященству.
Король опять улыбнулся, потом он произнес после короткого раздумья:
- Я об этом подумаю, Сен-Поль, и дам вам ответ завтра утром.
Коннетабль заговорил с оттенком неудовольствия в голосе.
- С вашего позволения, государь, все говорит против моего участия в этом свидании, а потому я был бы вам очень благодарен за ваше скорейшее решение, тем более, что я намеревался просить отпустить меня уже этой ночью в мою ставку.
Людовик повысил слегка голос:
- Вам придется потерпеть до завтрашнего утра, коннетабль.
Тем временем шествие достигло ратуши; факелоносцы осветили ее портал и часть тяжеловесного готического фасада. Отряд остановился; король, не дожидаясь помощи Оливера, быстро соскочил с коня. Он отпустил почетный конвой горожан, Бурбона, Сен-Поля и Балю и в сопровождении Оливера, Тристана и Жана де Бона проследовал за городским камерарием в предназначенные для него парадные покои. Он приказал подать для себя и для трех своих приближенных холодную закуску, намереваясь вскоре отправиться на покой; теперь он больше не скрывал своего явного раздражения.
Остальные тоже были серьезны: Тристан - потому что обладал профессиональным нюхом по части преступных сюрпризов, Бон - из-за плохого настроения, Неккер - благодаря неожиданному страху перед собственным своим деянием и перед самим собою. С какою-то внезапною беспомощностью, нет, с чувством вновь вспыхнувшей внезапной любви к королю и к каждой морщинке его некрасивого лица, с чувством своей принадлежности этому человеку страшился он той лавины, которую сам привел в движение; страшился он самого себя.
"Ну, так скажи сейчас же, - понукал он себя. - Сейчас же! Ведь есть еще время! Смирись, потому что ты уже хотел смириться, допуская для короля нечто вроде смягчающих обстоятельств; признай, что он сильнее тебя, что от него ты не уйдешь. А если у него твоя душа, то почему же не может он обладать также и Анной? Скажи! Скажи! Скажи!"
Но губы его сжались так, что побелели. И он увидел тяжелый взор короля, направленный на него, всепроникающий, всеведущий взор…
- Ты стал что-то молчалив, Оливер, - медленно сказал Людовик. Затем он оглядел двух других. - Черт возьми, куманьки, что вас так удручает?
- Перонна, - сказал Жан де Бон, как бы отвечая за всех.
- Пресвятая дева, - засмеялся король, - это имя прозвучало у тебя похоронным звоном.
- Государь! - воскликнул Оливер, глядя на него пристально и смущенно, однако больше он ничего не сказал. Людовик с серьезным видом поднял брови, спросил громко и строго:
- Что советует Ле Мовэ? Ведь у него имеется добрый совет для меня: у него или у его лошади.
Оливер собрался с духом.
- Коннетабль должен остаться в вашей свите, государь, - сказал он решительно.
- Это мне сообщила уже твоя лошадь, - сказал Людовик с легкой иронией. - Ну, а теперь объясни-ка ты мне причины.
- Причины две, - отвечал Оливер; - первая это то, что его весьма ожидают в Перонне, как показателя мирных намерений вашего величества; впрочем, это менее важная причина. Вторая, и притом важнейшая, это то, что коннетабль явно не желает ехать.
Король взглянул на мейстера удивленно и недоверчиво.
- Оливер, - сказал он, - тут есть противоречие: ты знаешь, что бургундский герцог ждет и охотно увидит у себя Сен-Поля; если даже сам Сен-Поль этого и не знает, то все равно его нежелание ехать нельзя считать главнейшей причиной.
- А почему бы и нет? С вашего позволения, государь! - вежливо ввернул тут Тристан. - Ведь коннетабль противится, конечно, не тому, чтобы быть эмблемой мира, он противится из страха, что при известном обороте дел он может оказаться великолепным заложником.
- Хо, хо, кум палач, - сердито воскликнул Людовик, - ты тоже начинаешь каркать? Ну, а что ты прибавишь к его словам, Оливер?
- Господин Тристан очень умный человек, - отвечал серьезным тоном мейстер, - и это хорошо, что у него хватает смелости обратить внимание вашего величества на то, что при политических комбинациях всегда можно получить удар рикошетом! - Тут он понизил голос и заговорил как бы с усилием:
- Возможно, что Сен-Поль знает более конкретные причины для своих опасений… надо иметь это в виду и с этим считаться…
- Ну, а Балю, - перебил король и зорко посмотрел на Оливера. - Он-то, что же? Тоже ошибается?
Оливер ответил с некоторым колебанием.
- Кардинал только человек, да к тому же находится под влиянием предвзятого взгляда.
- А ты, Оливер? Твои прежние сообщения звучали иначе.
Несколько секунд царило молчание. Потом Неккер ответил очень тихо:
- Простите меня, государь, но ведь и некоторые ваши слова, обращенные ко мне, тоже звучали прежде иначе. Ведь все мы люди и можем ошибаться.
Людовик задумался, глядя перед собою. Потом прекрасная, чистая улыбка скользнула по его устам.
- Конечно, мой друг, - сказал он вдруг добрым голосом, - а потому никогда не будем необдуманно произносить свои приговоры, а тем более воображать, что мы знаем друг друга до конца. Ведь это повторение, Оливер, не правда ли? И оно звучит так же, как и в первый раз, ибо я пока не сознаю за собой никакой ошибки.
Он опять повернулся к мейстеру.
- Да, Оливер, и никакой вины, а она иногда родственна ошибке. Больше мне нечего говорить, мой друг, но у тебя, по-видимому, есть что сказать?
Неккер с силою сжал руки: внутри шла тяжелая борьба; вдруг он быстро и громко сказал:
- Не въезжайте завтра в Перонну, государь! Подождите еще неделю! Подождите хотя бы пять дней!
Король с удивлением поднял голову.
- Почему, Оливер? Что это значит?
Тристан и Жан де Бон тоже насторожились.
- Не правда ли, Неккер, - воскликнул последний, - ведь и вы чуете что-то недоброе?
- Я не доверяю Льежу, - отвечал Оливер взволнованно, - и послал туда самовольно агента, государь. Подождите, пока он не вернется.
Король покачал головой.
- Это невозможно, Оливер. Король Франции не может застрять в трех милях от своей цели из-за какой-то фантазии. Во всяком случае, я не могу ставить себя в смешное положение перед Бургундцем и обнаруживать перед ним свое уязвимое место. Я не хочу возбудить его подозрение и этим все испортить. Я должен переговорить с ним раньше, чем он свяжется с бретонским герцогом.
Он поднялся.
- Я доволен твоей, Оливер, и вашей, куманьки, предусмотрительностью, но, освобождая вас от всякой ответственности за будущее, я все-таки не могу ни на один час отложить этой встречи, так она важна и настоятельна. Пойдем, Оливер.
- А если вас заманивают в ловушку, государь? - грубо спросил Жан де Бон.
Король уже в дверях повернулся и высокомерно произнес.
- Тогда я жалею тех, кто ее поставил, и Тристана, которому много будет работы! Идем, Оливер! Однако как ты бледен!
Неккер с принужденной улыбкой последовал за королем в спальню и помог ему раздеться.
- Как ты бледен, - повторил Людовик. - Быть может, тебя оскорбило то, что я, хотя бы на одно мгновение, мог поставить смысл твоих слов в зависимость от наличия или отсутствия моей вины по отношению к тебе?
- Почему это должно меня оскорбить? - бормотал Оливер, опустив глаза, - и почему, государь, говорите вы только о вашей мимолетной мысли?
- Оливер! - испуганно воскликнул король, - что ты хочешь этим сказать?
Неккер поднял глаза.
- Что мы тоже люди и страдаем, как люди, - прошептал он, - и что мне приходится опасаться, не преувеличивает ли король маленькую человеческую боль и не сбрасывает ли со счетов большую человеческую вину.
Людовик долго смотрел на него, и его глаза приняли жесткое выражение.
- Если ты, мой друг, дерзаешь так говорить, значит ты имеешь на это право, - сказал он холодно. - Или ты уже раскаиваешься, что заботился о судьбе своей виновной личности?
Оливер схватил его руку и наклонился над ней.
- Нет, государь, потому что я не могу вас не любить! - сказал он и начал умолять. - Подождите еще неделю, государь, я предчувствую недоброе!
- Нет, - отвечал король твердо, - ты знаешь, что это невозможно. Но, чтобы успокоить тебя и предотвратить нежелательные события в Льеже, пусть коннетабль, которому придется победить свою неохоту и отправиться с нами в Перонну, завтра же даст знать Вильдту, чтобы он сидел тихо до моего возвращения во Францию. Есть у тебя еще какие-нибудь возражения, Оливер?