Покинув город, делегация поднялась вдоль по течению реки Соммы и достигла бургундских форпостов. В Перонне она была принята с формальной учтивостью; кардинал во время торжественной аудиенции сообщил герцогу о посещении короля, который, как друг и кузен бургундского герцога, желает обсудить с ним все спорные вопросы для установления прочного мира. Красивое лицо герцога осталось неподвижным и непроницаемым, как маска. Старый канцлер Кревкер ответил за него холодной церемонной благодарностью, уверениями в почетном приеме и подобающем гостеприимстве. Герцог встал; он был в камзоле из черного бархата, украшенном лишь тяжеловесной золотой цепью. Его ноздри немного дрожали, когда он спросил некрасивым резким голосом:
- Требует ли от нас христианнейший король охранной грамоты в связи со своим приездом?
Кардинал возразил с достоинством:
- Мой высокий повелитель, отдаваясь охране и гостеприимству вашей светлости без всяких гарантий, появится сюда без телохранителей.
"Этот священнослужитель - гениальный подлец, а эти люди - поразительные лицемеры", - подумал Оливер, всматриваясь в торжественную серьезность лиц.
Герцог поднял руку в знак того, что аудиенция кончена.
Ночью на квартиру делегации явился граф де Кревкер в сопровождении одного лишь своего адъютанта, Мельхиора Буслейдена. Кардинал, ожидавший бургундского канцлера после случая с Сен-Полем, счел неудобным представить ему Оливера в качестве посвященного:
- Во избежание ненужных сомнений, - сказал он, - лучше сохранить официальность поведения хотя бы одного из депутатов; поэтому я поговорю с канцлером наедине, притом в кратких словах о программе короля и о способе противостоять его опасной диалектике.
Оливеру это было на руку; он знал, что обстоятельства уже несколько переступали границы расчетов Балю и что кардинал во время тайного разговора с Кревкером не сможет прийти к неожиданным решениям. - "Я доставлю ему возможность упиться радостью по поводу уплаты его гонорара, - подумал он; - сам же я, быть может, тоже с пользой проведу свое время".
Итак, сидя в соседней комнате со спутником Кревкера, судя по выговору, северным брабантцем, он вскоре заметил, что тот старается многое у него выпытать. Тогда Оливер придал своим ответам характер прямодушно-честной болтливости; он говорил о доверии, которым пользуется кардинал у государя, и о бескорыстном намерении Людовика рассеять атмосферу враждебной недоверчивости между обоими государствами и добиться прочного мира.
- А что, французское войско все еще в Бретани? - спросил брабантец между прочим.
- Конечно, - поспешил ответить Оливер, - и мой державный повелитель сможет доказать вам всю неблагонадежность этого союзника.
- Осмелюсь спросить чем?
- Сепаратным миром с Бретанью, - ответил Оливер с глупой улыбкой, - который, вероятно, уже лежит у него в кармане.
- Так, так, - заметил Буслейден. - А граф Даммартэн будет сопровождать короля?
- Гроссмейстер командует войсками и не сможет отлучиться.
- Конечно, конечно, это вполне понятно. А коннетабль тоже не сможет, по всей вероятности, быть в свите короля?
- Граф Сен-Поль прибудет, - уверенно выпалил Оливер, - хотя бы для того, чтобы иметь возможность в качестве бывшего фельдмаршала Бургундии и нынешнего коннетабля короля засвидетельствовать свою искренность по отношению к обеим сторонам; он должен символизировать собою связь между обоими государствами.
Брабантец внимательно смотрел на мейстера, с тонкой насмешливостью подняв брови.
- Вы превосходно осведомлены, господин камерарий, - сказал он. - Однако почему же коннетабль, находящийся совсем близко, не прибыл вместе с кардиналом и вами?
Неккер задумчиво покачал головой.
- Видите ли, шевалье, - сказал он с значительным видом. - Я мог бы в ответ на этот вопрос что-нибудь выдумать: что он не получал приказа или не располагает временем, или, наконец, что у него нет охоты. Но я скажу вам правду, - единственно лишь по той причине, что этой правдой служу и хочу служить моему царственному повелителю: "Met raedt en daet, met doodt en bloodt".
- Вы фламандец! - воскликнул пораженный шевалье. Оливер усмехнулся.
- Точнее сказать: я говорю по-фламандски и знаю Фландрию. Но позвольте мне продолжать: коннетабль наблюдает по приказу короля за развитием событий в Льеже…
- Льеж, - повторил тихо офицер, сдерживая волнение.
- Да, - прошептал Оливер, - сознаюсь вам, что Льеж - это самая большая забота короля, потому что именно из-за него герцог относится с недоверием к моему высокому повелителю. Нам известно так же, как и вам, что этот вулкан снова задымился. Мой царственный повелитель своим присутствием здесь в такое время и расследованием, которое сейчас ведет коннетабль, докажет вам, что он далеко стоит от этого движения и порицает его. Раз и навсегда рассеет король подозрение в том, что он устраивает мятежи в герцогских городах. Неужели вы допускаете, что он отдается во власть Бургундского герцога в то самое время, когда организует новое восстание в Льеже? Король приезжает, потому что он невинен и желает доказать спою невинность. Я это хорошо знаю, потому что я ведаю у него фламандскими делами, я…
Дверь отворилась. Появились канцлер и Балю с приветливыми лицами и учтивыми словами на устах.
На обратном пути посольство повстречалось в Сен-Кентене с курьерами короля, сообщившими, что нетерпеливый монарх покинул Компьен и уже ожидает их в Нуайоне. Было шестое октября, и Балю известил коннетабля, что Людовик прибудет в Перонну, по всей вероятности, дня через три, а потому тотчас же надо отдать приказ о наступлении Вильдта. Оливер испытывал страшное волнение, по мере того как они приближались к маленькому городку у пикардийской границы. Он одновременно и боялся и жаждал встречи с королем. Эта противоречивость, которую он сам едва понимал, сообщала его действиям колеблющийся характер и мешала ему принять определенное решение в ту или другую сторону; к тому же у него не было сил прислушиваться к своей совести, так была она отягощена. Совесть требовала от него ясного и точного расчета - мера за меру и вина за вину. Он думал про себя, что найдет любовника Анны, человека с настороженной совестью, автора поразительной приписки. Он надеялся отделаться от него одним махом, чтобы стряхнуть с себя свою слепую склонность к королю, стать свободным, холодным и идти своим путем.
Но он нашел только политика, великого игрока и человека тонких комбинаций. Он не услышал ни единого слова об Анне, ни одного слова о напряженности взаимных чувств. Он даже ка замечал ни разу, чтобы всепроникающие глаза Людовика были на него направлены. И он с какой-то беспощадностью, почти с ненавистью, искал опасности.
- С ведома ли вашего величества, - спросил он в одну из тех редких минут, когда остался с королем наедине, - с ведома ли вашего величества его высокопреосвященство отказался от охранной герцогской грамоты для вас?
- Да, конечно, - ответил Людовик.
Оливер замолчал, подавленный. Он искал причин душевного отчуждения между ним и королем; он испугался, потому что ему почудилось, что король стал ему непонятен и даже до жуткости чужд, в то время как его собственная душа стала теперь для короля более ясной, чем когда-либо. Он также чувствовал, что король лишил его прежнего своего доверия не бессознательно, в пылу большой политической игры, но преднамеренно, и что эта перемена произошла или в связи с определенными переживаниями во время его отсутствия, или вследствие предчувствия его измены.
Восьмого октября вечером прибыли они в Сен-Кентен. Во время своего путешествия Оливер напрасно пытался поговорить с королем наедине и убедить его в необходимости взять с собою коннетабля в Перонну; кардинал и герцог Бурбонский, зять короля, который должен был в качестве единственной владетельной особы придать блеск довольно скромной свите короля, не отходил от Людовика ни на шаг.
Тристан, ехавший рядом с Оливером и наблюдавший за ним, заметил ему со своей дьявольской насмешливостью:
- А у вас, мейстер, по-видимому, ревнивая натура. Предоставьте вы им короля хоть на время. Любовь к вам государя все равно обеспечена, вам и вашей…
- Ради вашей виселицы, господин Тристан! - резко перебил его Оливер. - Повесьте на нее ваши шутки, они плохи. Заодно повесьте и обоих этих болтунов, которые поистине мешают мне хоть сколько-нибудь исправить неосторожность короля.
- Хо-хо, сьер Ле Мовэ, - засмеялся палач, - большим господам рубят голову, это вы должны были бы знать. Болтливость, правда, является подчас достаточным к тому основанием, но и желание исправлять ошибки королей иной раз также. Пусть его величество будет неосторожным, если это ему угодно.
- А беду расхлебывать придется нам, - ворчливо добавил Жан де Бон, ехавший рядом. - Я вполне понимаю ваше дурное настроение, мейстер Оливер: потому что, как вам известно, эта прогулка и мне мало нравится.
Неккер умолк. Перед городскими воротами король был встречен коннетаблем и магистратом. Людовик, не любивший церемоний, сделал лишь небольшую остановку и указал графу Сен-Полю место рядом с собой. Оливер понял, что надо держаться как можно ближе, чтобы хоть сколько-нибудь уловить их разговор. Король заявил, что на следующий день он желает прибыть в Перонну.
- Ваше величество, конечно, не приказываете мне присоединиться к вашей свите при моих теперешних отношениях с герцогом? - сказал коннетабль.