IV.
На другой день, въ одной изъ послѣднихъ каретъ, которыя слѣдовали въ Парижъ позади короля, лежала полумертвая бѣдная, маленькая графиня Вирье на рукахъ двухъ служанокъ маркизы де-Турзель… Дѣло въ томъ, что она только что, выходя отъ своей тетки, споткнулась о трупъ караульнаго, голова котораго лежала рядомъ, завязанная въ платкѣ… Но какимъ образомъ несчастная женщина очутилась тамъ въ такое ужасное время? Зачѣмъ была она въ Версалѣ?
Увы! она отправилась туда разъискивать своего мужа, о которомъ она уже два дня ничего не знала, кромѣ того, что жизнь его въ опасности и что каждую минуту ему угрожаетъ смерть. Она могла добраться до замка только какимъ-то чудомъ.
Вѣрный Дюпюи взялся ее проводить, ей пришлось сделать большой обходъ черезъ лѣсъ St.-Germain. Она прибыла въ Версаль какъ разъ въ то время, когда Мальярдъ съ своимъ кортежемъ вступалъ на площадь d'Armes. Какъ обезумѣвшая отъ испуга птица, молодая женщина стучалась во всѣ двери замка. Ни одна не отворялась. Мучительный страхъ начиналъ овладѣвать ею, когда, по счастью, ее призналъ одинъ дофинскій депутатъ, маркизъ де-Блаконъ и проводилъ ее къ m-me де-Турзель.
Маркиза была у дофина. Когда ей доложили о прибытіи ея племянницы, она велѣла ей сказать, чтобы она устроилась покуда въ ея помѣщеніи и подождала бы ее. Дѣйствительно, черезъ нѣсколько минутъ m-me де-Турзель пришла къ ней.
Почти одновременно пришелъ и Анри котораго предупредилъ Дюшои.
Было не до безполезныхъ изліяній. Съ тѣмъ удивительнымъ присутствіемъ духа, которое должно было внушить уваженіе самимъ злодѣямъ 4 сентября, маркиза опредѣлила каждому его роль. Анри вернулся въ Собраніе, а молодая женщина, изнемогая отъ своего волненія, при ея состояніи беременности, помѣстилась въ кабинетѣ, рядомъ съ комнатою m-me де-Турзель.
Нечего говорить о томъ, какую ужасную ночь она провела. Однако, къ семи часамъ утра, она задремала; въ это самое время кто-то громко застучалъ въ дверь. Чей-то грубый голосъ спрашивалъ маркизу де-Турзель. По обыкновенію, она спала въ комнатѣ дофина. Графиня де-Вирье, которая не знала голоса де-Сентъ-Олера , думала, что умретъ со страха.
Сентъ-Олеръ, назвавъ себя, отправился въ помѣщеніе принца. Онъ разбудилъ воспитательницу. "Не теряя ни минуты надо перенести дофина къ королю" - объявилъ онъ ей. Самъ взялъ ребенка на руки и понесъ его, а m-me де-Турзель отправилась предупредить королеву.
Королева сейчасъ же послѣдовала за ними, съ распущенными волосами, не одѣтая, въ одной маленькой кофточкѣ съ "желтыми полосками".
Какая картина! Марія-Антуанета, принцесса Елизавета, дѣти, всѣ жмутся другъ къ другу около окна, въ которое смотритъ король, а маленькій дофинъ сквозь слезы говоритъ: "мама, мнѣ хочется кушать"…
Въ корридорахъ, по лѣстницамъ, всюду, толпа, удары, крики, трупы; подъ окнами яростные или осиплые голоса требуютъ, чтобы королева вышла на балконъ.
Съ трудомъ пробрался Анри до помѣщенія m-me де-Турзель.
Въ чепчикѣ, въ косынкѣ, взятой у служанки маркизы, m-me де-Вирье, насколько возможно, стала неузнаваема.
Затѣмъ мужъ запираетъ ее внизу въ комнатѣ Полины де-Турзель, а самъ бѣжитъ узнать, что дѣлается.
- Король въ Парижъ… Король въ Парижъ!… - такой крикъ раздается повсюду. Людовикъ XVI уступилъ настояніямъ своихъ убійцъ. Онъ покинулъ Версаль и прибылъ въ Тюльери, гдѣ Собраніе постановило следить за нимъ. Всѣ иллюзіи исчезли. Ревъ, какимъ привѣтствовали появленіе королевскихъ каретъ, около 12 часовъ, во дворѣ de-Marbre, выражалъ безповоротный приговоръ. Да, именно приговоренную монархію, два часа позже, тащила за собою чернь, по направленію къ Парижу.
При помощи своего костюма, m-me де-Вирье могла сѣсть въ одну изъ каретъ, не будучи узнана. Дюпюи, тоже переодѣтый въ костюмъ солдата національной гвардіи, сталъ у дверцы и сопровождалъ карету.
Путешествіе изъ Версаля въ Парижъ длилось болѣе семи часовъ.
"Я знала, какова ненависть окружавшей меня черни къ Анри, - писала графиня Вирье въ одной изъ немногихъ оставленныхъ ею замѣтокъ. - Каждую минуту я думала, что увижу его голову на одной изъ тѣхъ пикъ, съ которыми разгуливали вокругъ меня. Эта пытка превзошла по страданію все, что только доступно воображенію…"
И потому неудивительно, что по прибытіи въ улицу Varenne, силы покинули несчастную, молодую женщину. Послѣ долгаго обморока, послѣдовалъ выкидышъ, который чуть не стоилъ ей жизни. Ей не дано было счастья умереть, Она еще не выплатила мужу своего громаднаго долга преданности и любви.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Изреченіе Ламартина. - Анри и его друзья на слѣдующій день послѣ 6 октября. - Всеобщее бѣгство. - Письма Анри къ Мунье. - Клубъ безпристрастныхъ. - Анри и Лафайеттъ. - Роды Тарже. - Засѣданіе 13 апрѣля. - Назначеніе Анри предсѣдателемъ Собранія, - Его паденіе съ кресла. - Пораженіе умѣренныхъ. - Слѣдствіе Шатлэ. - Мирабо и Вирье.
I.
"Для того, чтобы принять на себя отвѣтственность за революцію, надо быть или сумасшедшимъ, или злодѣемъ, или Богомъ"… Говорятъ, это изреченіе принадлежитъ Ламартину, который могъ бы прибавить еще: или поэтомъ.
Въ Анри жилъ поэтъ. Онъ поэтически отдался революціи, прислушиваясь къ таинственнымъ созвучіямъ жалобъ и надеждъ.
Благороднымъ и прекраснымъ казалось ему равенство, потому что оно отдавало справедливость всѣмъ и каждому. Онъ видѣлъ свободу мысли и слова, видѣлъ господство идеи христіанства - въ братствѣ. Но никто столько не страдаетъ отъ зла вѣчнаго противорѣчія между идеаломъ и дѣйствительностью, какъ поэтъ. Чѣмъ выше онъ возносится, тѣмъ болѣе жизнь старается принизить его.
Самыя дорогія теоріи Вирье, его самыя дорогія надежды, были разбиты въ роковые дни 5 и 6 октября. Для него была цѣлая вѣчность между радостными криками, какими привѣтствовали депутатовъ при ихъ вступленіи въ Парижъ, послѣ Бастиліи, и тѣми постыдными рѣчами, какими сотіровождалось возвращеніе короля. Для Вирье, отнынѣ, разочарованіе превратилось въ рану его сердца, въ морщину его чела. Оно убѣдило его, что онъ долженъ искупить, что онъ долженъ воздать должное, хотя бы съ опасностью для личной жизни, той правдѣ, которая ему явилась.
Въ то время, какъ разочарованіе разомъ угнетающе подѣйствовало на многіе характеры, Вирье выросталъ подъ измѣною своихъ надеждъ. И въ Собраніи конституціонной группы, которую Мунье созвалъ на другой день послѣ 6 октября, онъ явился готовымъ на все.
Въ этомъ Собраніи, Бергассъ, Лалли, Клермонъ-Тоннеръ и ихъ друзья допрашивали другъ друга, должны ли они продолжать "одобрять своимъ присутствіемъ тѣ преступленія, которыя совершались на глазахъ у нихъ"…
Очевидно, эти люди были полны сожалѣнія и угрызеній совѣсти отъ неизбѣжнаго сознанія, что они виновники непоправимыхъ катастрофъ. Ихъ сегодняшнее отчаяніе можно было сравнить только съ ихъ вчерашиею самонадѣянностью. Большинство стояло за отставки массой… "Это являлось средствомъ возбудить провинцію противъ Парижа". Эти люди воображали, что количествомъ можно будетъ отстоять побѣжденныхъ!
Одинъ или почти одинъ, Анри рѣшился назвать настоящимъ именемъ "дезертирства" это бѣгство съ поля битвы.
Было ли то предчувствіе 21 января, когда, говоря о Карлѣ I, онъ сказалъ, что "бѣжавъ изъ парламента, преданные люди несчастнаго короля отправили его на эшафотъ"… Сильно заключилъ свою рѣчь Анри… "Если бы даже намъ предстояло быть унесенными моремъ, наша обязанность остаться здѣсь. Что касается меня лично, то воспоминаніе о покинутыхъ палатахъ Англіи и о происшедшихъ отъ этого печальныхъ послѣдствій подскажетъ мнѣ, какъ мнѣ дѣйствовать…"
Но эти слова остались безъ отклика.
Вирье увидѣлъ съ грустью, что требованія о выдачи паспортовъ увеличивались. Мунье и Лалли уѣзжали первыми… "Они считали бы, - говоритъ Малуе высокопарнымъ языкомъ того времени, - себя оскверненными, если бы остались на театрѣ такихъ жестокостей…"
Продолжая метафору, можно сказать, что статисты уходили потому, что наступала драма. Къ этой драмѣ не подходила сельская декорація Версаля. Для того, чтобы достичь пароксизма ея ужаса, ей нуженъ былъ Парижъ, его улицы, его толпы, его окровавленныя площади.
Въ Тюльери, въ залѣ манежа собирались депутаты. На этомъ клочкѣ земли, теперь забытомъ, учредительное Собраніе убило монархію, не оставивъ для Конвента ничего, кромѣ убійства короля.
Съ перваго же дня, эти люди, съ отъѣздомъ болѣе двухсотъ монархистовъ, предоставленные самимъ себѣ, принялись такъ рьяно за свою мрачную дѣятельность, что отъ Анри отлетѣло всякое довѣріе, даже слѣдуетъ сказать, всякое снисхожденіе.
"Будьте увѣрены, - пишетъ онъ Мунье, - что я вхожу въ положеніе вашей души… Оно должно быть мучительно. Вы должны быть глубоко угнетены тѣ;мъ, что покинули Собраніе… Чѣмъ больше было участіе въ дѣлахъ прошлаго, которыми настоящее злоупотребляетъ, тѣмъ менѣе имѣешь права бросать тѣхъ, которые были сбиты съ толку".
"Отчего, говорите вы, не можете вернуться безъ Лалли? Развѣ не возвращаются на поле битвы оттого, что рядомъ былъ убитъ товарищъ по оружію?"
Мунье сознавалъ, по отношенію къ себѣ, всю справедливость этихъ благородныхъ словъ. На что послужило ему бѣгство? Едва онъ прибылъ въ Гренобль, онъ былъ заочно приговоренъ съ повѣшенію.