Тамъ былъ храмъ и передъ закрытыми дверями храма стоялъ священникъ въ длинномъ бѣломъ одѣяніи. Въ правой рукѣ онъ держалъ пучекъ розогъ. Въ другой ключъ. Пробило 12 часовъ и маленькій графъ, полумертвый отъ страха, видитъ, что священникъ двигается и подходитъ къ его кровати. Эта бѣлая фигура останавливается и говоритъ:
- Эти розги будутъ многихъ хлестать. Когда ты увидишь ихъ взмахи, не сомнѣваясь, возьни этотъ ключъ. Открой, пойди, и ты сотворишь великія дѣла.
Съ этими словами исчезло видѣніе, которое являлось всѣмъ Жокурамъ изъ поколенія въ поколѣніе. Двѣнадцатилѣтній графъ видѣлъ его послѣднимъ, ибо на другой же день вся драпировка съ комнаты была снята и сожжена.
Въ то время, когда m-me де-Роганъ прибыла въ его замокъ, бывшій 12-лѣтній мальчикъ, теперешній графъ Жокуръ, конечно, вспоминалъ то страшное видѣнье своего дѣтства. Пророческія розги носились въ воздухѣ. Ничего больше не оставалось, какъ уѣзжать. Такимъ-то образомъ де-Жокуръ сталъ самымъ дѣятельнымъ агентомъ эмиграціи .
Вотъ также причина, отчего m-me де-Роганъ, въ концѣ декабря 1789 г., не останавливаясь на своихъ привязанностяхъ, покинула Францію и прибыла въ Ниццу, гдѣ она намеревалась переждать бурю.
III.
Зачѣмъ не отложила она своего отъѣзда на нѣсколько недѣль! Точно какая-то фатальность есть въ каждой трагической развязкѣ. То, что было бы сегодня благополучіемъ, случится непремѣнно завтра. И случай, такъ часто являющійся на выручку, приводитъ къ самымъ плачевнымъ совпаденіямъ!
M-me де-Роганъ уѣхала какъ разъ въ тотъ самый часъ, когда Анри проявилъ такое благородство, которое должно было его оправдать въ ея глазахъ.
Какъ слухъ герцогини былъ шокированъ, когда она впервые услыхала невѣдомый языкъ, такъ и для Анри былъ чуждъ этотъ языкъ, на которомъ вокругъ него говорили въ Версали.
Король назывался теперь "Executif". Для Анри это слово было такъ же мало понятно, какъ и роль, которую отнынѣ должна была играть монархія. Роялистъ сказался въ немъ.
- Прежде всего, - восклицаетъ онъ 19 августа, - надо признавать королевскую власть.
Но именно этой-то власти и не желаютъ. Ее должно занѣнить "Правленіе Націи". Со всѣхъ сторонъ получаются адресы съ требованіемъ, чтобы Собраніе было постоянное. Отсюда до провозглашенія его верховенства - одинъ шагъ.
- Согласенъ, - восклицаетъ Анри 7 сентября, - что всякая власть дается народомъ… Но есть ошибка въ примѣненіи этого принципа. Пускай депутаты издаютъ законы… Но пусть король имѣетъ право не дать на нихъ своего согласія. Вотъ чего я требую. Народъ, который не размышляетъ, можетъ быть увлеченъ крамолою. Я стою за то, чтобы король имѣлъ право Veto… и чтобы Veto это было безпредѣльно…
Отстаивая такимъ образомъ неотъемлемыя права короля, Анри идетъ не только противъ Собранія, но и противъ всей Франціи, Франціи увлеченной страстью, напуганной, возмущенной словомъ Veto, котораго она не понимаетъ.
"И 15.000 народа собирается поджечь дома и замки тѣхъ, кто посмѣетъ на трибунѣ отстаивать это подлое veto".
Опасность угрожаетъ всего болѣе Вирье. Но эти угрозы только усиливаютъ его энергію.
Мирабо сцѣпляется съ нимъ. Анри продолжаетъ:
"Неужели же, - восклицаетъ онъ, - Собраніе въ рукахъ демагоговъ".
При этихъ словахъ все зало возстаетъ противъ него. Анри повторяетъ фразу и заканчиваетъ ее такимъ браннымъ словомъ, какого никогда еще не слыхали стѣны Menus.
Возмущеніе не знаетъ границъ.
Анри обвиняютъ (его слово попадаетъ въ "Moniteur") въ томъ, "что онъ осквернилъ свои уста проклятіемъ".
Оскорбляютъ президента. Упрекаютъ его въ слабости, въ пристрастіи, и доходятъ до такой сцены, что Лангрскій архіепископъ кончаетъ тѣмъ, что покидаетъ свое кресло. Тѣмъ не менѣе, черезъ четыре дня, Анри снова появляется на трибунѣ, чтобы высказаться еще болѣе энергично о королевской санкціи.
"Права короля, - говоритъ онъ, - вписаны въ сердцѣ каждаго француза… не только въ наши cahiers… Ихъ слѣдуетъ признавать… Тотъ, кто несогласенъ съ этимъ, пусть встанетъ… пусть себя покажетъ!.."
Встаютъ всѣ. Всѣ галдятъ одновременно. На Клермонъ-Тоннеръ, который на этотъ разъ предсѣдательствуетъ, тѣ; же нападки, какъ въ прошлый разъ - на епископа Лангрскаго. "Что касается до извѣстнаго вамъ дворянина, позволившаго себѣ забыться до того, чтобъ произнести оскорбительное слово, - сказано въ отчетѣ о засѣданіи, - то онъ велъ себя какъ бѣшенный… и его сосѣдямъ стоитъ не мало труда его удержать"…
Дѣйствительно, Анри не терялъ еще надежды довести до приступа разстроенное конституціонное войско. Тщетная надежда! Одна изъ тѣхъ слабостей, которыя Мирабо называлъ "les nolontés du Roi", должна была окончательно выбить изъ колеи его защитниковъ.
Неккеръ сообщилъ Вирье и его друзьямъ, что отъ неограниченнаго veto имъ слѣдуетъ лучше отказаться, чта Людовикъ XVI удовлетвориться призрачною властью "veto suspensif", и вотъ такимъ-то образомъ, на слѣдующій день, возвѣщено было, что… "глава 24 милліоновъ подданныхъ добровольно превратился въ подданнаго 24 милліоновъ королей"…
IV.
Словцо, выражающее положеніе вещей, принадлежитъ Риваролю. "L'Executif" - говоритъ онъ, - самое подходящее имя, потому что онъ самъ казнилъ себя…"
Вирье тѣмъ не менѣе рѣшается продолжать борьбу, хотя бы для того, чтобы трупъ монархіи не достался въ руки непріятеля.
Проходятъ два дня, и непріятель появляется на трибунѣ въ лицѣ маркиза Силлери. Силлери помахиваетъ утрехтскимъ трактатомъ, который онъ, "случайно, только что нашелъ у себя въ карманѣ"…
Сейчасъ же поднимается вопросъ о престолонаслѣдіи во Франціи среди смѣха Собранія. Интересуются узнать, кто получитъ наслѣдство - испанскій ли домъ или орлеанскій.
Вирье, который замѣтилъ ловушку, проситъ объ "отсрочкѣ на три столѣтія"…
Смѣхъ продолжается.
Но на завтра Анри было уже не до смѣху, когда къ нему подошелъ Мирабо, схватилъ его за руку и сталъ шептать на-ухо, что надо немедленно рѣшить затронутый наканунѣ вопросъ.
Вирье испыталъ такое же впечатлѣніе, какъ нѣкогда Шатобріанъ, когда Мирабо положилъ ему руку на плечо… "ему показалось, что его коснулись когти сатаны"… Инсинуаціи трибуна были дѣйствительно дьявольскія… "Король страдаетъ полнокровіемъ. Monsieur также. Здоровье дофина, старшій братъ котораго умеръ, непрочно. Приходилось подумать о будущемъ. Графъ д'Артуа съ дѣтьми покинулъ Францію - "и, вслѣдствіе этого, - заключилъ Мирабо, - они внѣ закона…"
Не даромъ отецъ маркиза Мирабо говорилъ про него, что у него "всѣ свойства лисицъ Самсона… Онъ поджигалъ всюду, гдѣ ни появлялся". Какое же пламя должно было вспыхнуть 5 октября отъ его предложенія?
Возрождался антидинастическій заговоръ Бельшасса подъ другою фирмою. Мирабо послѣ m-me Жанлисъ пробовалъ завербовать Анри въ орлеанскую партію.
Но какъ смѣлъ Мирабо обратиться къ Анри? Что было общаго между ними? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Отнынѣ между ними выяснилась ненависть, пробудившаяся въ ихъ душахъ при первомъ столкновеніи. Они слишкомъ расходились между собою, чтобы забыть это. Трибунъ съ тѣхъ поръ видѣлъ въ Вирье своего врага. Анри не звалъ Мирабо иначе, какъ "злодѣй Мирабо".
Въ то время, какъ "въ проходѣ налѣво, за кресломъ президента", происходила упомянутая сцена, Силлери возобновилъ снова вопросъ о возможной передачѣ престола Франціи. Болѣе смѣлый, чѣмъ Мирабо, Силлери пришелъ къ заключенію:
"Я требую, - закончилъ онъ, - чтобы было засвидѣтельствовано отсутствіе герцога Орлеанскаго во время этого совѣщанія…
"Я требую, - отвѣтилъ сейчасъ же маркизъ де-Марнуа, - чтобы было засвидѣтельствовано отсутствіе его величества короля испанскаго. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Это опять былъ проблескъ стараго французскаго духа. На остроумномъ словѣ драма окончилась комедіей.