Зиммер поблагодарил и обещал, но по его голосу можно было догадаться, что это простое вежливое светское обещание, ни к чему не обязывающее.
Тора при этом как будто встревожилась. Она быстро поднялась и позвала Адельгейма к тому же окну в углу гостиной, у которого он только что шептался с ее матерью. И здесь началось тоже шептание.
- Господин Адельгейм, - зашушукала весело девушка, - вы меня любите?
- Это что за вопрос?
- Говорите, вы меня любите? Много?
- Конечно! И давно! Да и кто же вас не любит? Весь Петербург…
- Ну а если любите, то исполните мою просьбу, такую, с какой в другой раз я никогда к вам не обращусь… Привезите мне сегодня вечером Зиммера. И если он сам - один - не захочет ездить к нам, то приезжайте к нам каждый вечер непременно и привозите его с собой. Дайте мне в этом ваше честное слово!
Адельгейм рассмеялся, подмигнул девушке и выговорил:
- Понимаю! Сразу победил всех ваших воздыхателей. Даю слово! Но подумайте, Fräulein, если он упрется и не захочет, что же мне делать?
- Тогда дайте мне слово, что вы будете делать все на свете, чтобы заставить его приезжать. Говорю вам откровенно, он мне - и странно это, почему, - он мне очень, очень понравился!..
Адельгейм рассмеялся снова:
- Ведь это не первый раз, Fräulein! Сколько раз я от вас слышал, что молодой человек вам сразу страшно понравился. А потом через недельку вы же мне говорили: "Я ошиблась, он совсем дурак" или: "Он злой клеветник, лгун, хвастун!"
- Да, может быть, бывало. Но теперь это совсем не то… Вы сами знаете, этот ваш - не таков.
И, глянув пристально в глаза Адельгейма, Тора вдруг задумалась и почти печально поникла головой.
- Что с вами? - спросил Адельгейм.
- Я думаю… - отозвалась девушка, - что он то же самое, что вот мы с братом. Русский немец или немецкий русский. Но он взял все хорошее у немцев и хорошее у русских. Он не сонный, как немцы!
- Спасибо! - поклонился Адельгейм.
- Да, вы все сонные! Что же делать? Я правду говорю. Вместе с тем он не грубый, благовоспитан, как немцы. А русские все грубоваты. У него есть ваш светский лоск.
- Спасибо на иной лад! - снова поклонился Адельгейм.
- Итак, дайте мне ваше честное слово, что с нынешнего вечера он будет у нас всякий день!
- Даю в том, что буду стараться, но отвечать, конечно, не могу.
- Только слово дайте!
- Постараюсь. В этом даю слово.
IX
Адельгейм упорно взялся за своего нового приятеля. Между ними тотчас зашел странный разговор о г-же Кнаус и ее дочери. Зиммер заявил прямо, что Доротея настолько красивая и симпатичная девушка, что он бы не желал жить в Петербурге и часто ее видеть, потому что она опасна для молодого человека.
- Ею можно увлечься легко! Спасибо, что я отсюда скоро уеду, а бывать у них я не буду.
Адельгейм насупился:
- Ну а я вам вот что скажу, мой милый Генрих! Вы мне несколько раз говорили, что никогда не забудете одолжения, которое я для вас сделал, хотя в нем не было ничего особенного. Не взять вас с собой в свой экипаж и не доставить в Петербург было бы поступком совершеннейшего невежи и брюзги, человеконенавистника. Не только вас, но и всякого другого в вашем положении каждый проезжий взял бы с собой. Но вы сами называете это одолжением, которого вы никогда не забудете. В таком случае вы должны отплатить мне. Вы у меня в долгу. Признаете ли вы это?
- Конечно! - отозвался Зиммер.
- А если так, то я требую уплаты, а вы должны дать честное слово, что уплатите по моему требованию.
- Даю! - весело воскликнул Зиммер. - Но какого рода?
- Остаться. Не уезжать.
- Как не уезжать? - удивился молодой человек. - Я вас не понимаю.
- Оставаться здесь, в Петербурге, елико возможно дольше, и затем…
- Две недели довольно? - перебил Зиммер.
- Нет! Елико возможно дольше. Неволить вас я не стану и расстраивать ваши дела не стану. Вы по доброй воле останетесь елико возможно дольше. Но это не все! Вы всякий день, вернее, всякий вечер, а то, пожалуй, хоть и раза два в день будете бывать или со мной, или одни у госпожи Кнаус.
- Зачем? - изумился Зиммер.
- Затем, чтобы увлечься красавицей Торой и, может быть, понравиться и ей. А может быть, кончить тем, чем кончается любовь молодых людей.
- Это невозможно! Да она никогда и не пойдет за меня. Я человек с очень маленьким состоянием и не имеющий никакого положения по службе.
- Зато, милый Генрих, у нее очень большое приданое - наследство, полученное недавно от дальнего родственника, умершего в Курляндии. А что касается до положения, то даю вам честное слово, что муж Торы, крестницы господина Шварца, будет важной персоной через месяц или два после своей женитьбы.
- Господин Шварц? Кто это?!
Адельгейм рассмеялся:
- Только вы, мой милый, прибывший Бог весть откуда и едущий Бог весть куда, к белым медведям, можете задать такой наивный вопрос. Быть может, действительно господин Шварц неизвестен в провинции, но в Петербурге если вы найдете хоть одного человека, не знающего, кто это, то я кладу в заклад тысячу рублей и выиграю! А наша красавица - его крестница. А выйдет она замуж по собственной воле, по собственному выбору, если не будет противодействовать Шварц. Это однажды уже случилось. Но в данном случае я думаю, что вы и Шварцу понравитесь. Там был русский, а вы немец, тот был нахал, вы же скромный молодой человек. Итак, согласны ли вы не оставаться у меня в долгу и отплатить той же монетой?..
Зиммер задумался и молчал. Лицо его приняло странное выражение. Глаза его заблестели так сильно, что, казалось, в нем происходила какая-то внутренняя тревога, и тревога радостная. А между тем лицо было как будто сумрачно - или же он притворялся и старался сделать лицо задумчивым.
- Ну что же, какой ответ вы дадите мне? - заговорил Адельгейм.
- Я не имею возможности отказать вам! Все, что прикажете, то и буду делать! Прикажете бывать у госпожи Кнаус хоть два раза в день - и я буду исполнять ваше приказание, если только они сами меня не прогонят. Но все-таки через две недели, когда я по расчету времени должен получить деньги, я выеду в Архангельск.
Адельгейм обнял молодого человека и выговорил:
- Поцелуемся! Умница вы, Генрих! Посмотрите, предсказываю вам, что вы в вашем Архангельске никогда не будете. Незачем будет! Вы найдете ваше счастье здесь, на берегах Невы. Счастье в вашей жизни зависит от прихоти или от одного слова молодой девушки, красивой и милой. И поверьте, что если она сама - не придворная дама, приближенная к императрице девушка, и не важный чиновник, но тем не менее имеет в Петербурге, во всей столице, большее значение, нежели иной именитый сановник, служащий при герцоге.
Зиммер улыбнулся и казался смущенным.
И действительно, со следующего дня Зиммер стал бывать ежедневно в доме госпожи Кнаус. Тора была с ним крайне любезна и каждый раз, когда он прощался, настойчиво просила быть снова на другой день, иногда брала с него даже слово, что он непременно будет.
На третий раз, что молодой человек был в доме Кнаусов, он заметил, однако, что в числе своих новых знакомых лиц, бывавших тоже постоянно у Кнаусов, был один еще сравнительно молодой человек, который странно относился к нему - сдержанно, холодно, будто подозрительно и даже будто враждебно.
Зиммера, по-видимому, озабочивало это обстоятельство. Он всячески старался догадаться, откуда и отчего явилась эта враждебность в господине Лаксе, чиновнике канцелярии самого герцога.
Наконец молодой человек догадался… Это было не что иное, как ревность.
Желая убедиться в этом своем соображении, он однажды заговорил с Доротеей о неприязни, которую заметил в Лаксе.
- Не обращайте на него никакого внимания! - рассмеялась девушка. - Ну и пускай ненавидит вас.
- Я не люблю иметь врагов, Fräulein, - заметил Зиммер.
- Мало что… Не любите… Это от вас не зависит. Врагов наживаешь поневоле - без них и прожить нельзя. И у меня есть, и я сама враг некоторых лиц, и лютый враг!
- Вы? - улыбнулся Зиммер.
- Не смейтесь. Я страшным, опасным врагом могу быть, я ничего не делаю вполовину. Я или люблю сильно, или ненавижу и презираю… И тогда я преследую… - И глаза девушки вспыхнули. - Впрочем, вашим врагом я никогда не буду. Не могу быть! - как-то странно добавила Тора.
Зиммер отчасти понял намек и задумался.
Однако в этот вечер и особенно на следующий день, благодаря поведению Торы, Лакс стал как будто еще неприязненнее относиться к Зиммеру. Он как будто даже с трудом сдерживал себя, чтобы скрыть свое озлобление.
И это было так в действительности.
Лакс, чиновник в канцелярии герцога, был уже с год сильно влюблен в Доротею. При этом он ясно видел, что и девушка благоволит к нему. Прямой его начальник и крестный отец молодой девушки уже давно относился к нему радушно и всячески отличал от других своих подчиненных. Поэтому Лакс имел полное основание думать, что начальнику все известно и что он ничего против его брака с крестницей не только не имеет, а может быть, даже и желает этого.
Недавнее известие, что Тора получила крупное наследство, конечно, повлияло на Лакса и удесятерило его чувство.
"Красавица и богачка! - думал и говорил он сам себе. - Да кроме того, впереди блестящее высокое положение. Близким лицом самого герцога можно сделаться… и в конце концов… кабинет-министром бароном фон Лакс!"