- Вы бы закрыли дверь, - произнесла Луиза, - сюда тянет ветром.
Христосик пошел закрывать дверь; Луиза задрожала.
- Отчего же вы дрожите, мамзель Луиза? - спросил Христосик.
- Я дрожу? - отвечала Луиза. - Что это вы вообразили себе?
Сердце Христосика, так долго стремившееся к идеалу, вдруг проснулось при виде живой, земной женщины: Христосик почувствовал, что Луиза страдала, что она его любит. Они долго и пристально посмотрели друг на друга. Оба поняли все, глаза Луизы увлажнились, щеки порозовели, а бледные губы были поджаты: Христосик схватил стул и сел рядом, она отодвинулась вместе с креслом. Он все еще смотрел на нее так же пристально, а она на него.
- Луиза, - сказал он.
- Христосик, - сказала она.
И оказалась у него на коленях.
VIII
Христосик уже готов был сказать Луизе: будь моей женой, как вдруг заметил, что она отвернулась. Подумав, что она плачет, он постарался заглянуть ей в глаза: на губах ее играла победная улыбка, и это поразило доброго юношу - только что она была такой красавицей, а сейчас казалась почти уродливой. Христосик побоялся понять. Он встал.
- Как странно, - сказал он.
- Что странно? - спросила Луиза.
- Ничего, - сухо ответил Христосик.
К пяти часам ввалились братья и потребовали чего-нибудь перекусить.
- Да не лучше ли вам уж сразу поужинать? - предложила Луиза.
В деревнях "перекусить" означает съесть что-нибудь наспех, почти на ходу, а уж если ужинать, тогда на стол ставят все, что осталось от обеда, - мясо, пиво и прочее. Вот почему Луиза спросила братьев, не хотят ли они уж лучше поужинать, чем перекусить.
Христосик стоял лицом к очагу и, следовательно, спиной к вошедшим, и весь был поглощен созерцанием дров, которые в самой глубине камина лизал огонь; он забыл поздороваться с братьями.
- А что ж туг поделывает Христосик в такой вечерок, а? - спросил Жан, хлопнув его по плечу.
Христосик не отвечал.
- Ох уж эти фламандцы, - сказал Франсуа, - все они, черти, на один манер - пока не выпьют чарки, витают в облаках. О чем мечтаешь, Христосик?
- Ба, - сказал Николя, - да небось они с Луизой объелись тут сладких пирожков с ягодами. Луиза, ты угостила твоего дружка Христосика сладким пирожком? А мы вот поглядим, - сказал великан, дружески обхватив хрупкого юношу за плечи, - вот и поглядим, почему ты и ответить не хочешь, когда мы к тебе обращаемся?
Христосик взглянул на Луизу и простодушно ответил:
- Сердце кручинится.
- Ха, сердце у него закрутилось, - отозвался Николя, желая пошутить, - взгляните только на этого мусья, который стоит с таким видом, будто у него закрутилось. Да откуда ж кручина у фламина?
Христосик выдавил сквозь зубы:
- Не знаю я откуда.
- Я это знаю, я, - сказала Луиза.
- Да ну, - хором выдохнули все трое.
- Ну а вот и да, - подтвердила она, - и расскажу все вам, пока вы сейчас будете ужинать и Христосик вам составит компанию, если только он не слишком рассердился на меня, а, Христосик?
- Да я что-то не хочу есть, - отвечал Христосик.
- Жил-был однажды, - начала Луиза так нерешительно, точно совершала какое-то преступление, - жил-был однажды юноша, и был он так красив, что все девушки сходили по нему с ума…
Христосику показалось, что Луиза сейчас выдаст его братьям с головой, что она собралась запугать его, чтобы на себе женить. Он подумал, как это все чудовищно и невыносимо.
- Да вы-то уж с ума не сошли, - строго перебил он, - знаете ведь, что сделать собираетесь?
- Господи Боже мой, - вскрикнула она побледнев, - Господи, и правда что… Я слишком поспешила к своему счастью, моя ли в том вина; Христосик, я так страдаю. Христосик, простите меня.
Христосик не отвечал, Жан нахмурил брови, пристально посмотрел на Луизу и умолк.
- Да что ж такое тут творится, - вдруг воскликнул Николя, - только сейчас Луиза вроде собиралась сказку рассказать и вдруг перестала, чтобы просить прощения у Христосика, за что прощения, почему прощения?
- Тут и сам черт со свечкой не разберется, - сказал Франсуа.
Жан все еще молчал. Это молчание, за которым угадывались понятные мысли и желание выстроить их в логический ряд, чтобы наконец огласить решение, добило Луизу. Она ужаснулась тому, что едва не совершила.
Николя вырвал ее из этой тоски.
- Ну ладно, - повторил он, - но что ж все это значит?
- Что я потеряла рассудок, - ответила Луиза.
- Обыкновенно-то вы спокойны, сестрица, - произнес Жан.
- Да они, может, туг вдвоем выпили, - предположил Николя.
Луиза мигом воспользовалась удачным моментом.
- Выпили? - переспросила она. - А что ж такого, в конце концов, в этом греха нет.
- Так где же графин? - спросил Жан.
- Графин! - сказала Луиза. - Да вот туг он, здесь.
- Почему на столе нет стаканов?
- Я их убрала.
- Зачем?
- Вымыть.
- Уж конечно, там же и графин, и в нем не найдется ни капли пивка.
- Да, и графин там же, - отозвалась Луиза.
- А где ты взяла это пиво?
- Из бочки.
- Да в ней же только и есть что наше домашнее пиво; такого гостям не предлагают.
- Христосик не любит крепкого пива.
- Не нравится мне все это, - сказал Жан, качая головой, - ну, раз Луизе ответить нечего, то у Христосика уж наверняка что-нибудь сказать найдется.
- Ничего, - отвечал Христосик, послушавшись умоляющего взгляда, который бросила на него Луиза.
- Коль вы так кратки, Христосик, - сказал Жан, - то и я скажу немногим больше вашего: одно только словцо у меня и есть; случись чего с Луизой, несчастье какое, так нас тут трое мужиков и мы заставим вас поступить как положено.
Взгляд Луизы взывал к Христосику: терпение!
- Мосье Жан, - ответил тот, - если вас тут трое, то я один, но я стою вас троих. Что до необходимости всегда выбирать прямые дороги, то должен сказать, что никогда не нуждался в поводыре, я и так не спотыкливый.
- Пусть так, - отозвался Жан, - но я имею право знать, что тут было, и вы мне сейчас об этом расскажете.
- Нет, Жан, - возразила Луиза, - вы не имеете такого права.
- Молчать, - сказал Жан, угрожающе привстав, - или я…
- Да кто тут кого боится? - хладнокровно спросил Христосик.
Франсуа и Николя набычились. Все четверо мужчин теперь стояли друг против друга нахохлившись, как петухи. Луиза с мольбой бросилась разнимать их. "Братья мои, добрые мои братики, - вскричала она. - и вы, Христосик, уймитесь вы все. Никто в этом доме не имеет права напасть на друга из-за меня, если я, единственная причина всего, никого не виню".
- А вот это хорошо, Луиза, хорошо сказано, - произнес Христосик, - я вас прощаю.
- Благодарю, - ответила она, совершенно осчастливленная, - ах, какой вы, какой вы добрый.
- Но, - упирался Жан, - но, Луиза… все ж таки…
- А теперь, - быстро затараторила Луиза, прикидываясь сгорающей от нетерпения, чтобы заткнуть рот своему брату, - скажите на милость, вы что же, хотите до утра так и просидеть, глядя друг дружке в глаза? Послушай меня, Жан, я даю тебе слово любящей сестры: если мне понадобится помощь, я попрошу ее у тебя первого, славный мой братец, а сейчас успокойся. Христосик такой же, как ты. У него то же бесхитростное сердце, но и голова такая же шальная, как у тебя, и если он хочет сделать мне побольнее, то так и останется стоять с мрачным видом, вращая злыми глазами, будто готов весь мир проглотить, но лучше пусть подобреет и протянет руку моему ужасному братцу.
Христосик улыбнулся.
- Чего хочет Луиза, того хочу и я, - сказал он.
- Тогда что ж, - заключила Луиза, - исправьтесь и вы, Жан, и подайте ему руку.
Жан повиновался и, зажав руку Христосика точно в тиски, высокомерно спросил:
- Так ты честный парень?
- Честнее, чем ты думаешь, - ответил Христосик, сжимая руку Жана как апельсин, из которого он хотел выжать весь сок.
Жан не вскрикнул только из самолюбия.
IX
Был уже поздний вечер, когда Христосик ушел с фермы; братья Годен поднялись в свои комнаты спать; Луиза осталась в кухне одна. Ей было слышно, как братья разделись, скинули башмаки, потом все понемножку затихло, и вот наконец они захрапели. Они назюзюкались по самые уши, как это было заведено и в Уккле, и в его окрестностях по воскресеньям.
На церковных часах пробило одиннадцать; Христосик медленно брел по дороге, происшедшее казалось ему сном, он, будто поглощенный поисками истины ученый, витал в облаках собственных мыслей. Он не видел, не слышал и не осознавал ничего вокруг себя.
Тем временем над равнинами поднимался пыльный вихрь. На горизонте, в небе тусклого медного цвета, сверкнули быстрые молнии; грозовой зимний ветер, обычно предвещавший сильные снегопады, гнул придорожные деревья, как камыши; в небесах и над дорогой уже кружились, будто потерявшиеся, несколько крупных снежных хлопьев.