- Потому что… - промямлил Цезарий, - по-моему гораздо приятней не принадлежать к знатному роду…
- "Ага, вот оно что! - обрадовались молодые люди. - Знакомая песенка! Фантазер! Философ! Новомодный граф-демократ!"
- Да, конечно, - поспешно поддакнул один из Книксенов, - меньше ответственности… больше свободы… noblesse oblige
Он хотел еще что-то сказать, но, взглянув случайно в окно, запнулся на полуслове и воскликнул:
- Voici maman!
- Voici maman! - как эхо, откликнулись сестры.
За окнами промелькнула карета на полозьях, запряженная четверкой лошадей, потом отворилась дверь и в гостиную вошла пани Джульетта под руку с младшей дочерью - красавицей Делицией.
Что за умница эта пани Джульетта! Ведь не случайно она приехала с опозданием, когда все гости были уже в сборе. Что может быть эффектней, чем появление юной, очаровательной девушки, которая вдвоем с молодой и интересной еще матерью медленно проходит сквозь толпу гостей, выставляя напоказ свою красоту. А затеряйся она где-нибудь на стуле среди множества других лиц и пестрых красок - и нет того впечатления! Все это пани Джульетта рассчитала заранее. Но тонкий расчет угадывался и в наряде Д£лиции. Вопреки принятой в Одженицах моде, на ней было на этот раз платье из белого кашемира со скромным глухим воротом, живописно ниспадавшее мягкими, свободными складками, которое придавало ее облику нечто ангельски невинное. Строгость наряда нарушали только короткие рукава, но из-под них, наподобие поникших крыльев, опускалась на девичьи руки прозрачная кисея, которая не могла скрыть от постороннего взора их безупречную форму и ослепительную белизну. Чайная роза украшала пепельные косы, уложенные вокруг головы. Быть может, этот скромный, поэтичный наряд, так искусно подчеркивавший красоту Делиции, подсказала заботливой маменьке генеральша, упомянув, что Цезарий - мечтатель, или тот особый материнский инстинкт, который сравним разве что с интуицией поэта, с наитием, ясновидением, вдохновением, одним словом, способность по одному ребрышку воссоздать целый скелет мамонта.
Пани Джульетта не зря называла свою младшую дочь ангелом. Миниатюрная, стройная, круглолицая, с нежным румянцем на белоснежных щеках, алыми губками, которые всегда чуть улыбались, приоткрывая жемчужные зубки, голубоглазая, с тонкими дугами черных бровей и короной пепельных кос на голове, она и в самом деле была точно ангел с картины какого-нибудь художника.
А в тот вечер Делиция выглядела особенно восхитительно. Это была сама непорочность, юность, поэзия! Цезарий ни на одну женщину (за вычетом белокурой горничной, любовь к которой чуть не свела его в могилу) не смотрел так долго и пристально, как на это чудное видение, представшее перед ним в огромной гостиной.
- Кто это? - тихо спросил он у одного из стоявших справа и слева Книксенов.
- Наша сестра, граф, - хором ответили они.
- А та, другая дама… постарше?
- Это наша мать, граф!
Совершив обряд целования тетушкиных рук, пани Джульетта опустилась в кресло и изящным кивком издали приветствовала, сыновей. У братьев, наверное, мелькнула догадка, что и опоздание, и необычный туалет Делиции, и вспыхнувший на бледных щеках матери яркий румянец, когда она метнула быстрый взгляд на Цезария, скромно стоявшего в стороне, - все это неспроста. И, движимый каким-то смутным предчувствием, старший брат, изящно изогнув стан и очаровательно улыбнувшись, взял Цезария за локоток и сказал:
- Vous permetterez, comte?
- Maman! Граф Помпалинский! - произнес он, подведя растерявшегося Цезария к креслу матери.
Затем оборотился вместе с графом к другому креслу и с небольшим изменением повторил:
- Делиция! Граф Цезарий Помпалинский!
Поклонившись два раза, Цезарий с растерянным видом стоял перед креслами, не зная, куда девать проклятые руки, в которых он держал плоский, круглый, похожий на миску, шапокляк. Но кто лучше женщин умеет выходить из затруднительных положений и растапливать лед молчания! И пани Джульетта любезным жестом указала Цезарию на кресло подле себя. Сообразив, что с ним хотят побеседовать, он сел.
- Я имела удовольствие встречаться с вашей матушкой, - начала она, - когда ваша семья еще жила в здешних краях. И мне тем приятней познакомиться с вами, что мы ведь родственники.
- Вот как? - воскликнул Цезарий, с удивлением глядя на свою собеседницу. Он никогда не слыхал от матери, что они с Книксенами в родстве.
- Как же, как же! - подтвердила пани Джульетта. - Ведь наша дорогая тетушка, урожденная Помпалинская, а моя мать…
- Шкурковская, внучатная племянница сестры моей бабки, - пропищал рядом пронзительный голосок генеральши.
Пани Джульетта покраснела как рак. Но терять присутствие духа было не в правилах этой дамы. Поэтому, улыбнувшись, как ни в чем не бывало, тетушке и бросив быстрый взгляд на Цезария, который убедил ее, что генеалогия не слишком его занимает, она тут же переменила тему разговора.
- Вы любите деревню, граф? - спросила она.
- Очень, - отрывая взгляд от палевых перчаток, ответил Цезарий. - Я мечтаю жить в деревне…
- О, совсем, как мы с Делицией! Мы обожаем деревню и ни за что не согласились бы жить в городе. Эта сельская тишина-., зеленые купы деревьев… весной- соловьи, а осенью - золотая листва!..
- Да, очень хорошо! - отозвался Цезарий, оживляясь по мере того, как пани Джульетта с воодушевлением расписывала ему прелести сельской жизни.
- Чудесно, n’est-ce pas? Весной мы с Делицией цветы сажаем, поливаем… Делиция, mon enfant, помнишь, какая красивая роза расцвела у нас летом под окном?.. Мы даже лепестки пересчитали, когда она завяла, такая она была огромная… Не помнишь, сколько у нее было лепестков?
Застигнутая этой атакой врасплох, девушка смешалась. Она, очевидно, не обладала редким даром импровизации и не умела с такой легкостью, как мать, сочинять идиллические истории, и поэтому, вспыхнув, пролепетала что-то невнятное. Но, хотя присутствующие так и не узнали, сколько лепестков было у знаменитой розы, тактический прием пани Джульетты принес нужный результат - Цезарий перевел взгляд на Делицию.
Бедняга пожирал ее глазами, страстно желая с ней заговорить, но не знал, с чего начать. Поглядев не-
сколько раз для храбрости на свои перчатки, он робко спросил:
- А вы бывали в Варшаве?
- О да, много раз, - ответила Делиция и подняла свою хорошенькую головку.
Слова, как будто совсем обычные, но каким нежным и томным взглядом они сопровождались! А как она улыбнулась - ласково и томно, показав жемчужные зубки, - ну ни в сказке сказать ни пером описать!
- А понравилось вам в Варшаве? - еще больше смутясь, спросил Цезарий.
Пани Джульетта не на шутку испугалась: а вдруг Делиция сморозит какую-нибудь глупость, вроде того что обожает Варшаву, городскую суету, пеструю толпу, развлечения (как оно и было на самом деле). Какое чудовищное несоответствие вкусам матери и графа, любви их к сельской идиллии и безыскусственной простоте. Но напрасно беспокоилась пани Джульетта. Яблоко от яблони недалеко падает, и Делиция не подвела свою мать.
- О, я всегда скучаю в Варшаве по нашей милой деревне! Этот стук экипажей, этот шум, столичные удовольствия тоску на меня нагоняют! - с подкупающей искренностью и простотой воскликнула она.
- И на меня тоже! - уже громче и смелей отозвался Цезарий.
- Вот удивительное совпадение вкусов! - пропищала генеральша. - Граф Цезарий обожает деревню, и внучка моя тоже! И ей не по душе городская сутолока и шум и графу! Какое родство душ! Какое редкое единство взглядов! Хи, хи, хи! Редчайшее!
С несвойственной ему живостью Цезарий обернулся к говорившей и поклонился. Зачем? Он и сам не знал. Просто короткий разговор с Делицией совершенно преобразил его: лицо оживилось, глаза, всегда мутные и испуганные, засияли от счастья. Видно, ie pauvre Césai привык довольствоваться в жизни малым…
Хозяйка дома встала с софы, кинув скороговоркой:
- Господа, прошу к столу! Прошу! Прошу!
И мелкими шажками засеменила из гостиной, предоставив гостям самим решать, в каком порядке следовать к столу. Как только она исчезла за дверью, гости разбились на группки, и начался быстрый, тихий обмен мнениями.
- Дорогая Сильвия, что с тобой? Отчего ты такая бледная? - спрашивала старшую дочь пани Джульетта.
- Разве вы не чувствуете, maman, что здесь холодно, как в погребе. Я совсем окоченела.
- Романия! - окликнул жену Жемчужина-Туфель-кин. - Проклятая старуха совсем нас решила заморозить!
- Это по тебе видно, - огрызнулась супруга, - нос как свекла.
__ И у тебя, женушка, носик красный, - отпарировал муж.
- Знаешь, Конрад, - шепнул старший Тутунфович брату, - здорово умеет мучить людей старая ведьма. У меня зуб на зуб не попадает, боюсь, опять горло простужу, как в прошлый раз…
- Ба! - воскликнул, подходя к ним, Книксен. - То ли вы еще запоете, когда животы подведет.
- Maman! - обратился младший сын к пани Джульетте. - Я вижу, вы затеваете что-то…
- Chut, Ladislav! Дома все объясню…
- Не плачь, Юлися, не то бабуся рассердится! - шептала на ухо дочке Романия.
- Холодно, мама! Ух, как холодно!
- Бррр! Холодище! - вздрогнула Сильвия.
- Ой-ой-ой, как холодно! - заныли Тутунфовичи.