Лорд Биддлкомб яростно позвонил.
- Фотерингей!
- Ваше сиятельство?
- Вы сказали мне, что это - тот, кого я ждал от "Гассета и Мейнпрайса".
- Он дал мне это ясно понять, ваше сиятельство.
- Так он не тот. Его фамилия Муллинер. И в этом соль, Фотерингей. В этом суть и подоплека всего дела: какого дьявола ему нужно?
- Не могу сказать, ваше сиятельство.
- Я явился сюда, лорд Биддлкомб, - сказал Ланселот, - чтобы попросить вашего согласия на мой незамедлительный брак с вашей дочерью.
- Моей дочерью?
- Вашей дочерью.
- Которой дочерью?
- Анджелой.
- С моей дочерью Анджелой?
- Да.
- Вы хотите жениться на моей дочери Анджеле?
- Да, хочу.
- Э? Ну, в таком случае, - сказал лорд Биддлкомб, - не могу ли я заинтересовать вас хитроумным сочетанием мышеловки и точилки для карандашей?
На мгновение этот вопрос сбил Ланселота с толку. Затем, вспомнив слова Анджелы о состоянии семейных финансов, он сообразил, что к чему, и ничуть не осудил старца с греческой сопелкой за то, что тот пополняет скудный доход, распространяя загадочную штучку, которую в этот миг ему протягивал. Ланселоту было известно, что принятые недавно суровые социалистического толка законы понудили многих членов аристократических семейств обратиться к подобным коммерческим занятиям.
- Буду безмерно счастлив, - сказал он любезно. - Не далее как нынче утром я подумал, что это как раз то, в чем я особенно нуждаюсь.
- Весьма расширяет кругозор. Не игрушка. Фотерингей, запишите заказ на одну Мышеточку.
- Слушаюсь, ваше сиятельство.
- Вас не мучают головные боли, мистер Муллинер?
- Крайне редко.
- В таком случае вам требуется "Кларковский умалитель мозолей". Скажем, большой флакон?
- Безусловно.
- Итого - с годовой подпиской на журнал "Наши малютки" - это составит ровно один фунт три шиллинга шесть пенсов. Благодарю вас. Что-нибудь еще?
- Благодарю вас, нет. А теперь касательно…
- Может быть, булавку для кашне? Галстуки, воротнички, рубашки? Нет? В таком случае до свидания, мистер Муллинер.
- Но…
- Фотерингей, - сказал лорд Биддлкомб, - вышвырните мистера Муллинера вон.
Когда Ланселот кое-как поднялся на ноги с жесткого тротуара Беркли-сквер, он почувствовал прилив невероятного бешенства, который на мгновение лишил его дара речи. Он стоял, бросая яростные взгляды на дом, откуда его изгнали, и его лицо искажали жуткие гримасы. Он был абсолютно поглощен этим и лишь через минуту-другую обнаружил, что его дергают за рукав.
- Простите, сэр!
Ланселот оглянулся. Возле него стоял дородный гладколицый мужчина в роговых очках.
- Не могли бы вы уделить мне минутку?
Ланселот раздраженно вырвал руку. У него не было ни малейшего желания в такую минуту болтать с незнакомыми людьми. Толстяк что-то бормотал, но смысл его слов не запечатлевался в мозгу Ланселота. Свирепо нахмурясь, он выхватил зонтик из руки незнакомца и, приподнявшись на цыпочки, ловко метнул этот импровизированный снаряд в окно кабинета лорда Биддлкомба. Затем широким шагом он достиг Беркли-стрит. Оглянувшись через плечо перед тем, как завернуть за угол, он увидел, что из дома вышел Фотерингей, дворецкий, и встал перед носителем роговых очков в позе тихой угрозы, закатывая рукава. Его пальцы слегка подергивались.
Ланселот выбросил толстяка из головы. Теперь все его мысли сосредоточились на скором разговоре с Анджелой. Ибо он пришел к выводу, что у него есть лишь один выход: отыскать ее в "Губной помаде", где она, несомненно, проводит время днем, и умолять, чтобы Анджела последовала велению своего сердца и бежала от родителей и богатых женихов, дабы с верным спутником жизни вкушать честную бедность, подслащенную любовью и верлибрами.
Войдя в клуб, он осведомился об Анджеле, и швейцар отправил посыльного позвать ее из бильярдной, где она как рефери судила турнир дебютанток. И вскоре его сердце подпрыгнуло в груди - Анджела шла к нему, точно видение Весны, сбросив путы всего земного и пошлого. Она курила сигарету в длинном мундштуке, и, подходя к нему, вопросительно вставила монокль в правый глаз.
- Приветик, малыш! - сказала она. - Ты здесь? И что у тебя на уме, если таковой имеется?
- Анджела, - сказал Ланселот, - я должен сообщить о маленькой неувязке в программе, которую я изложил, когда мы виделись в последний раз. Я только что видел дядю: он умыл руки и вычеркнул меня из завещания.
- То есть ничего не вышло? - сказала девушка, задумчиво пожевывая нижнюю губу.
- Ничего. Но что в том? Какое это имеет значение, раз у нас есть мы? Деньги - прах. Любовь - все. Любовь, небесный светоч, искра бессмертного огня, что с ангелами нам дано делить. Аллаха дар, чтоб ввысь земным желаньям воспарить. Дай жить любовью мне одной, обедает пусть свет пустой. Коль жизнь - цветок, свой выберу я сам. Как возвышает дух любовь, когда краса воспламеняет кровь! Послушай, Анджела, давай вместе откроем книгу, более трогательную, чем Коран, более красноречивую, чем Шекспир, книгу книг, венец всей литературы - справочник расписаний поездов Брадшо. Мы раскроем страницу, ты прикоснешься к ней пальцем, и мы уедем туда, куда укажет он, чтобы жить в вечном счастье. Ах, Анджела, давай же…
- Сожалею, - перебила девушка. - Пурвис пришел первым. Скачки завершились, как и предполагалось. Были минуты, когда мне казалось, что вы оттесните его к барьеру и в последнем рывке на финише обойдете его на полноса, но, видимо, этому не суждено случиться. Глубоко сочувствую, запоздалый подснежник, но ничего не поделаешь.
Ланселот пошатнулся.
- Вы хотите сказать, что выйдете за Пурвиса?
- Заскочите через месячишко в церковь святого Георгия на Ганновер-сквер и убедитесь собственными глазами.
- И вы позволите этому человеку купить вас его золотом?
- Не забудьте про его брильянты.
- Неужели любовь ничего не значит? Ведь ты же меня любишь?
- Конечно, люблю, мой владыка пустыни. Когда ты выделывал то па с таким выкрутасом на финише, у меня было полное ощущение, будто я в новом платье ем перепелиные яйца под небесную музыку. - Она вздохнула. - Да, я люблю тебя, Ланселот. И женщины ведь не похожи на мужчин. Для них любовь не развлечение. Если женщина отдает свое сердце, то навеки. Пройдут года, и ты изберешь другую. Но я не забуду… Однако раз у тебя нет за душой ни пенса… - Она знаком подозвала швейцара: - Марджерисон!
- Что угодно, миледи?
- Идет дождь?
- Нет, миледи.
- А ступеньки крыльца подметены?
- Да, миледи.
- В таком случае вышвырните мистера Муллинера вон.
Ланселот прислонился к решетке клуба "Губная помада" и смотрел сквозь черный туман на мир, который качался, шатался и грозил вот-вот развалиться, ввергнуться в хаос. Ну и пусть ввергается, подумал он с горечью, ему-то что? Если бы Симор-плейс с запада и Чарльз-стрит с востока разбежались, прыгнули и приземлились на его шее, к буре и смятению его чувств это прибавило бы очень мало, а то и вовсе ничего. Собственно говоря, он был бы даже рад.
Бешенство, как и на тротуаре Беркли-сквер, лишило его дара речи. Но его руки, его плечи, его брови, его губы, его нос и даже его ресницы, казалось, были заряжены безмолвным красноречием. Он изгибал брови в агонии, он крутил пальцами в отчаянии. Смещая мочку левого уха по курсу северо-северо-восток, он ощущал, что ему остается лишь самоубийство. Да, сказал он себе, напрягая и расслабляя мышцы щек, теперь ему остается только смерть.
Но в тот миг, когда он принял это ужасное решение, над ухом у него прозвучал ласковый голос.
- Ну, послушайте, к чему это? - сказал ласковый голос.
И Ланселот, обернувшись, узрел гладколицего толстяка, который пытался втянуть его в разговор на Беркли-сквер.
- О’кей, о’кей, - сказал гладколицый, кладя исполненную сострадания ладонь ему на плечо. - Я знаю, что произошло сейчас. Маммона одержал верх над Купидоном, и вновь юности был преподан старый, старый урок: хотя лицо сияет небесной красотой, сердце может быть холодным и черствым.
- Какого…
Носитель роговых очков поднял ладонь.
- Сегодня днем. Ее апартаменты. "Нет. Этому не суждено быть никогда. Я пойду к алтарю с тем, кто богаче".
Ярость Ланселота начала сменяться благоговейным страхом. Было что-то мистическое в том, как этот абсолютно посторонний незнакомец диагностировал сложившуюся ситуацию. Он уставился на него в полном недоумении.
- Откуда вы знаете? - еле выговорил он.
- От вас.
- От меня?
- Ваше лицо рассказало мне все. Я мог прочитать каждое слово. Последние две минуты я наблюдал за вами, и, скажу вам, это было нечто!
- Кто вы? - спросил Ланселот.
Гладколицый извлек из жилетного кармана авторучку, две сигары, пакетик жевательной резинки, небольшой значок с надписью "Поддержим Голливуд!" и визитную карточку - в порядке перечисления. Убрав все остальные предметы назад в карман, карточку он вручил Ланселоту.