4
А доктор Драгомирецкий - там, в вышине, на своем балконе - все еще не мог опомниться от созерцания недавней экзекуции. Темнота, безобразие, варварство! Был бы в квартире телефон - доктор тут же позвонил бы в участок! Варварская расправа всколыхнула в его нежной душе все силы благородного возмущения и священного гнева. Боже, какой ужас! Прямо во дворе и среди бела дня! Бить розгами по голому телу! Как некультурен и по натуре своей жесток современный простолюдин! И как распоясалась эта городская мастеровщина! Бедные сиротки-дети растут в среде дикарей! А тут еще эта революция - доктор Драгомирецкий революцию не одобрял, - эта революция подняла из самых глубин все низменные инстинкты, все аморальные склонности! Все полетело вверх тормашками - все, что было так привычно раньше при старом режиме. Впрочем, старый царский режим доктор Драгомирецкий тоже не одобрял… А что же станется теперь с его собственными несчастными детьми? Ростик, Ростислав, - этот по крайней мере успел закончить реальное училище. Но вместо того, чтобы идти в Политехникум и стать инженером путей сообщения, ему пришлось сделаться авиатором и летать, господи, боже мой, - летать! - под вой снарядов и взрывы бомб! А Алексашка, Александр, - он ведь и гимназии не окончил! Из седьмого класса, в патриотическом экстазе, сунулся в школу прапорщиков и два года рисковал жизнью на этих вшивых позициях. И всё эта идиотская война! Доктор Драгомирецкий войну отвергал в принципе: он был пацифист, и отец его тоже был пацифистом. Хорошо ещё, что удалось теперь, после ранения и Георгия, устроить Алексашу тут, в Киеве, одним из адъютантов при командующем военным округом. А что ждет бедную Маринку, Марину? Ведь девушке только восемнадцатый год! Конечно, она подчинилась отцовской воле и записалась на медицинские курсы, чтобы подхватить, так сказать, из рук престарелого родителя знамя фамильной профессии. Однако все эти землячества, организации, кружки! Маринка бегает по собраниям, митингам, сборищам и еще, чего доброго, в приступе революционного энтузиазма запишется в какую-нибудь партию! Господи боже мой, только не в партию! Партии, какими бы они ни были, доктор категорически осуждал.
Доктор Драгомирецкий вконец расстроился, но тут часы в столовой прозвонили без четверти восемь, и он, ухватив картуз с двумя козырьками, спереди и сзади - "здравствуй и прощай", - опрометью ринулся к двери - и вниз. В восемь начинается обход в Александровской больнице, а на обход Гepвасий Аникеевич Драгомирецкий не опоздал еще ни разу за всю свою жизнь, даже тогда, когда царь Николай отрекся от престола. Ведь Драгомирецкий был врач, а врач всегда должен быть на посту, у постели больного…
Человечек в желтом чесучовом пиджаке исчез с балкона, и Ивану сразу стало легче.
- Эй, Максим, слухай меня сюды! - окликнул он своего побратима, с которым они восемнадцать лет назад покумились, а отныне стали и сватами. - Может, и этого анафемского доктора… - он кивнул на опустевший мавританский балкон, - по-соседски тоже… полагается пригласить? Как-никак соседи с девяносто седьмого года… Дело? Как считаешь, Максим?
- А что?! - сразу одобрительно откликнулся Максим, гордясь тем, что и на этот раз решающее слово предоставлено ему - следовательно, авторитет его несомненно возрастает. - И пригласим! Вот сейчас пойдем и пригласим. По дороге как раз перехватим: он в эту пору в Александровскую больницу бежит.
Максим затоптался на месте, готовый немедля бежать, да он и впрямь побежал, заприметив, что грозная Марфа, уперев руки и бока, приближается к нему - суровая, будто перед расправой.
А Марфа и шла на расправу. Разве могла она дать согласие, чтобы кровь её, родная дочь да пошла под безбожный венец? Но шустрый Максим был уже за воротами.
- Иван! - крикнул он с улицы. - Приглашать так приглашать! Давай скорее! Еще дела сколько: и знамя занимать и людей обойти! Не возись там: солнце уже высоко!
Харитон Киенко с досадой шлепнул картузом о землю:
- Ат! Раз за дело взялись, - значит, надо бы по рюмке, и - на-гора! Как у нас на "Mapии-бис". А то… начинается антимония!..
ОХ ВО ПОЛЕ ДА ОВЁС ГУСТОЙ
1
А впрочем, выяснилось, что справлять свадьбу не так-то просто.
Хотя такие ответственные предсвадебные этапы, как сватовство с ковырянием печи и грустный девичник после помолвки были уже безвозвратно упущены из-за нетерпеливости молодого поколения, однако все другие звенья долгого и сложного обряда еще можно было выполнить. Соблюсти их следовало непременно, чтобы семейная жизнь сложилась счастливо.
На этом непреклонно стояли, верные традициям дедов, Марфа и Меланья при единодушной поддержке женщин со всей улицы.
Попов - раз уж они так противоречили отцовским принципам, усвоенным за пятнадцать лет посещений тайных социал-демократических кружков, - пусть, пожалуй, на этот раз и не будет; Меланья с Марфой между собою решили, что искупят грех, когда родится ребенок, тайком окрестив его в церкви. Но без рушников, без деревца, украшенного цветами и лентами, без каравая и танцев вокруг кадки - как испокон веков ведется в народе - свадьба, по категорическому утверждению всех женщин Рыбальской улицы, никак не могла быть признана действительной.
Вот почему Данила - молодой муж, но ещё на правах жениха - был, как жениху и положено, отправлен нанимать музыкантов и обходить соседских парней с приглашением на "первую чарку"; ему, же предстояло посетить лаврскую просвирню пани Капитолину и раздобыть у нее то, что в чарки наливают.
Тосю - молодую жену, которая, однако, не выполнила ещё непременных обязанностей невесты, - послали в дом собирать рушники, чтобы повязать через плечо сватам, белые платочки - тестю и дружке на руку, а для жениха приготовить красный цветок на шапку. Невеста сама должна нашить красный бумажный цветок на женихову шапку. Акт этот символизирует, что девушка выходит замуж не по принуждению, а по доброй воле и горячей любви.
Затем наука была преподана и Ивану с Максимом. Оказалось, что идти к уважаемым соседям, кланяться и приглашать их на свадьбу надлежит, непременно имея палки в руках, - хоть и были они ещё в добром здравии и в костылях не нуждались. Дело в том, что палка в руке отца - не просто палка, а посох главы рода и символ неограниченной родительской власти.
А тем временем девушки, которых уже объявили дружками, затянули "Ой у полі та овес рясний, а в садочку виноград красний" и срубили под забором в садике Колиберды молоденькую четырехлетнюю вишенку, всю в бело-розовой пене весеннего цветения. Наиторжественнейший обряд "витья свадебной ветви" начался. Под громкое пение "Виноград, виноградочку, просю тебе та на порадочку" крсавица вишенка была внесена в дом Брылей, где решено было провести свадебный ужин. С жалобным припевом "Просю тебе та порадь мене, тiльки просю та не зрадь мене" вишенку установили на столе как раз против красного угла, где сядут молодые во время свадебного ужина. Мамы - Марфа и Меланья - первыми бросили горсти барвинка на густые вишневые ветви, на которых за цветом не видно было молодых листьев. И все девушки наперебой принялись украшать ветки - кто колокольчиками сон-травы, кто разноцветной ниткой или бумажным цветочком. При этом девушки вели и вели начатую песню:
…Як я піду за нелюба,
То не цвіти, виноград, красно,
Не роди, виноград, рясно!
А як піду я за милого,
То цвіти, виноград, красно
Й зароди, виноград, ягід рясно…
Оставив деревцо дружкам, а невесту - как ей теперь и надлежало - заставив лепить вареники для бояр, Марфа с Меланьей поспешили в дом к Колиберде, куда уже сходились женщины со всей улицы. Каждая несла с собой свою частицу "вступного": кто яичко, кто кусочек масла, а кто и горсть муки. Полагалось бы, конечно, прийти с подарками пощедрее, но на Рыбальской жили одни арсенальские рабочие, не слишком сытые искони, а ныне, - когда подходил к концу третий год войны и дороговизна росла, а заработки оставались прежними, - и вовсе голодные. Каждую соседку Марфа с Меланьей встречали радушно - низко кланялись, а затем целовали трижды, приговаривая:
- День добрый вам! Спасибо за вашу ласку. Просим к нам на хлеб, на соль, на чарку водки и что бог пошлет. Просим покорно, помогите нам замесить свадебный каравай.
Так началась ответственнейшая процедура приготовления свадебного каравая.
На средину комнаты вынесли большое корыто, ссыпали в него всю муку, добавили, сколько нужно воды с небольшой примесью самогона-первака, положили вполнормы сала и масла, а затем женщины, по две с каждой стороны корыта, принялись месить, а остальные тем временем резали лапшу или лепили шишки для украшения каравая. При этом женщины завели песню.
Работа спорилась. Не прошло и часа, как тесто было готово. Однако, согласно традиции, самые скорые на руку считали своим долгом время от времени, словно бы подгоняя неповоротливых, напевать хитрую шуточную:
Піч наша регоче,
Короваю хоче,
А припічок заливається,
Короваю сподівається…
2
Нанимать вместе с Данилой музыкантов и добывать самогонку вызвался, конечно, и Харитон. Он объявил себя старшим боярином, и в знак высокого сана рукав его красной рубахи был повязан белым платком. Они двинулись по Рыбальской в сторону Кловской и Московской.