Роман Юрия Смолича "Ревет и стонет Днепр широкий" посвящен главным событиям второй половины 1917 года - первого года революции. Автор широко показывает сложное переплетение социальных отношений того времени и на этом фоне раскрывает судьбы героев.
Продолжение книги "Мир хижинам, война дворцам".
Содержание:
АВГУСТ 1
СЕНТЯБРЬ 22
ОКТЯБРЬ, 1 44
ОКТЯБРЬ, 2 69
ОКТЯБРЬ, 3 90
НОЯБРЬ 109
ДЕКАВРЬ 132
ЯНВАРЬ, 1 149
ЯНВАРЬ, 2 173
Примечания 191
Юрий Смолич
Ревет и стонет Днепр широкий
ЮРИЙ СМОЛИЧ
АВГУСТ
В КИЕВЕ
1
Шарманка наяривала "Разлуку".
Впрочем, и этом не было ничего необычайного: в старом Киеве шарманщики постоянно слонялись от двора к двору - и на Печерске, и на Демиевке, и на Шулявке, и по Подолу, до самого урочища "Кинь грусть". Иногда на плече у шарманщка восседал пестрый попугай - за пятачок он вытаскивал из ящичка, "счастье" для девчат; иные шарманщики расстилали на земле потрепанную дерюжку, и шустрый мальчонка кувыркался на ней через голову; нередко вместе с шарманщиками появлялся мото–фозо, шпаголотатель, или человек–факел, который пил керосин и извергал на зажженную спичку целый фонтан огненного фейерверка. Но то были уже шарманщики–аристократы, а обыкновенный шарманщик всегда ходил только один и работал исключительно для "услаждения слуха". Шарманки все были швейцарской фирмы "Киль" - на три валика - и имели в своем репертуаре всего три песни: непременную, фирменную, французскую песенку "Шармант Катерин" (от нее и пошло название этого музыкального инструмента в России - "шарманка", а на Украина - "катеринка"), итальянский "Венецианский карнавал" и, по специальному заказу русских контрагентов, "Разлуку".
Одним словом, шарманщик в старом Киеве был явлением обычным и будничным, но голос шарманки всегда находил отзвук в сердцах жителей киевских окраин. И вокруг инвалида–шарманщика, крутившего ручку своего ярко раскрашенного волшебного ящика, всегда собирались чувствительные слушатели, готовые заплатить копейку за услаждение сердца, и души, а еще больше вертелось детворы - бесплатных поклонников муз и охочих до всего необычайного.
Но на этот раз шарманка исполняла только "Разлуку" - без "Шармант Катерин" и "Венецианского карнавала", - и именно в этом было нечто и в самом деле необыкновенное.
Утро стояло погожее - такому и надлежит быть в августовском Киеве: солнце поднялось уже высоко над лугами за Днепром и сияло ослепительно и горячо, а влажный ветерок волна за волной навевал на пыльный город пьянящие ароматы свежего сена, сложенного в копны за Чертороем.
Данила Брыль и Харитон Киенко вышли с Рыбальской к углу Московской, остановились и прислушались.
Разлука, ты разлука, чужая сторона,
Никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля… -
снова и снова наигрывала шарманка.
Хлопцы переглянулись и даже слегка побледнели.
- Только "Разлуку" играет? - шепотом спросил Данила, не полагаясь на свой слух.
- Только "Разлуку", - прошептал и Харитон в ответ.
- Без "Катерины" и "Карнавала"?
- Без…
Они заколебались всего лишь на одно мгновенье, а затем, не произнеся ни слова, повернулись и побежали назад по Рыбальской. к домам Брыля и Колиберды. Именно так и было условлено: если шарманщик по обыкновению будет играть "Катерину", "Карнавал", а затем "Разлуку", - идите, хлопцы, в цех и спокойно приступайте к работе. Если же он "Катерину" и "Карнавал" пропустит, а сразу начнет "Разлуку"…
Данила и Харитон вбежали во двор Брылей и, миновав халупу, шмыгнули за сарайчик.
- Куда вы, окаянные? - послышался грозный окрик тетки Марфы с колибердовского подворья. - Пора уже на работу, гудок давно прогудел…
Но хлопцы молча скрылись за сарайчиком, подняли люк старого погреба и торопливо достали оттуда две винтовки. Патроны к ним еще с вечера каждый насыпал прямо в карманы.
Заранее так и было условлено: которые красногвардейцы - хватай оружие и спеши к проходной, будем окружать всю территорию завода, чтобы тем самым предотвратить любой эксцесс, любую провокацию меньшевиков, а тем паче охраны из юнкеров и казаков–богдановцев. Ибо в момент забастовки больше всего нужно опасаться спровоцированного эксцесса.
Ведь забастовка готовилась незаурядная: всеобщая политическая забастовка всех предприятий города - в знак солидарности с пролетариями Петрограда и Москвы.
И шарманки, исполняя "Разлуку" - без "Катерины" и "Карнавала" - по околицам от Печерска до Подола и Шулявки, подавали сигнал тем красногвардейцам, которые проживали далеко и были лишены непосредственной связи со штабами. Так договорился главный штаб Красной гвардии с киевскими шарманщиками.
Данила с Харитоном - молодые арсенальские рабочие, а с недавних пор бойцы арсенальской дружины красногвардейцев - снова уже бежали на Московскую, а затем к воротам "Арсенала", и вдогонку им гудел гневный голос суровой Колибердихи:
- А зачем это вы, негодники, ружья похватали? Или и вам, соплякам, захотелось на ту проклятущую войну? Столько народу смерть нашли свою на тех распроклятых позициях, а вы еще и тут, в самом городе, будете кровь проливать? Погибели на вас, сорвиголов, нет, мать пресвятая богородица!..
- Ох и горлянка ж у твоей тещи, - запыхавшись от быстрого бега, огрызнулся Харитон. - Голову б мне сворачивали, я б себе такую тещу ни в жисть не взял! Ей бы - архимандритом на молебен, а то и генералом на парад!
Но в эту минуту Данила с разбегу стал как вкопанный: к громыхающему басу тещи Колибердихи вдруг присоединился тоненький девичий голосок:
- Данилка!.. Данько!.. Куда же ты?!.. А ну–ка, брось винтовку, живо!
Это кричала–молила Тося. На голос матери она выскочила из халупки Босняцких, где теперь - после смертельной ссоры между отцами, стариком Иваном Брылем и стариком Максимом Колибердой, - нашла приют молодая бездомная чета - Данила и Антонина Брыли.
- Ишь ты! Бабский мазунчик! - возмутился Харитон. - Юбкой тебя захлестнуло! Успеешь еще понежничать со своей молодайкой, когда пролетарскую революцию совершим!..
И они побежали дальше. На свое место на боевом пролетарском посту!
2
Собственно, с утра, после легкого сна в душистую ночь, Киев просыпался совершенно спокойно, хотя и не совсем обычно. Наступали будни, однако день предстоял отнюдь не будничный.
Сегодня в Москве, вдали от бурной революционной столицы - Петрограда, открывалось предшествующее Всероссийскому учредительному собранию Государственное совещание. Это совещание, созванное Временным правительством из депутатов еще царской Государственной думы, деятелей совета съездов промышленности и торговли, а также представителей генералитета армии, было провозглашено "Всенациональным собором", и на него возлагалась миссия определить судьбы России.
Потому–то киевский Исполнительный комитет совета объединенных общественных организаций - Викорого - решил этот будничный день начать и закончить по праздничному: самодеятельные манифестации на улицах города - утром; фейерверк и прочие пиротехнические увеселения в саду Купеческого собрания - вечером. Тем более, что именно сегодня исполнялась третья годовщина со дня начала войны.
Ровно в семь часов утра, когда солнце едва лишь поднялось над Броварскими борами, по Крещатику промаршировал скудный оркестр воинских частей, дислоцированных в городе. Полтысячи медных инструментов попеременно исполняли "Марсельезу" и "Взвейтесь, соколы, орлами". Вслед за оркестром продефилировали четким триумфальным шагом, с штандартами во главе колонн, все шесть киевских школ прапорщиков военного времени и три довоенной славы военных училища: кавалерийское, артиллерийское и инженерное. Юнкера дружно спели "Скажи–ка, дядя, ведь недаром" и разошлись по местам постоя.
И по всем улицам вдруг забурлила жизнь нового, будничного, но вместе с тем и праздничного дня.
Дворники - в белых фартуках, отглаженных специально для такого случая, - уже закончили поливку тротуаров и со скрещенными на груди руками настороженно замерли у ворот. Швейцары у подъездов - в длиннополых синих ливреях с золотым шитьем - отперли парадные входы учреждений и, став у порога, величественно расчесывали свои роскошные библейские бороды.
Кухарки и экономки уже возвращались с Житнего, Галицкого и Бессарабского рынков с корзинками, нагруженными баклажанами, помидорами и прочими дарами щедрого киевского лета, и добродушно переругивались с дворниками и швейцарами.