- Сказал, что вы бесчестный человек и. никогда не станете моим мужем. Тут силы оставили ее, и она заплакала.
Фери вздрогнул и больше не произнес ни слова. Голова его упала на грудь, несколько минут он раздумывал, не выпрыгнуть ли ему из коляски и отправиться куда глаза глядят, чтобы даже имя его было здесь позабыто.
Шалая ночная птица летела на свет каретного фонаря, но стремительная четверка лошадей уносила фонарь все дальше, и потерявший направление филин, натолкнулся на голову Фери, коснулся распростертыми крылами его шляпы и призрачно заклекотал: кувик, кувик!
ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА Скандал
В два часа пополуночи доктора Пазмара, шившего против "Святого Себастьяна", потревожил стуком Бубеник, пусть, мол, доктор поскорее выйдет, на улице его ожидают барышня Мари и его высокоблагородие господин Ференц Ности, и пусть доктор вынесет ключ от комнаты господина Тоота, барышня там спать будет (через рекеттешский мост нельзя' на тот берег перебраться), и еще пускай свою шубу да бурки захватит, потому что придется в Воглань ехать, ее превосходительство госпожа Хомлоди занемогла.
Пока доктор натягивал на себя одежду, события и их причины постепенно прояснялись для него, и, уже полностью информированный, он прошаркал к карете в своих бурках.
- Заходите, заходите, барышня. Ничего, ничего, вы в хорошее место попали. Вы здесь у себя дома. Но где ж это видано! Чтоб ему пусто было, комитату проклятому! Неужто днем мост починить не могли? Сейчас я поддам жару. Не комитату, конечно, хотя и ему бы не помешало, а в комнату. Вы совсем измучены, не правда ли? Как же, как же! Этот Апафи всегда пьяницей был, и теперь от него одни неприятности. Ах, вот как?
Значит, генеральная репетиция живых картин была? Чтоб им пусто было, этим живым картинам! А что с госпожой Хомлоди? Судороги? Так ей и надо, живая, ровно ртуть, носится вечно, бегает, ну и простужается. Тут ступеньки, барышня. Пожалуйста, обопритесь на меня. Стой, вот мы и на месте. Господину исправнику оно знакомо. И он тут не раз ночевал.
Доктор отпер дверь и зажег свечу. Комната выглядела приветливой. На вешалке висели пиджаки старого Тоота. На письменном столе разложены были сочинения Иошики, Кеменя, Йокаи, там же лежал и домашний колпак, который три года назад Мари связала отцу на рождество, и вышивка на вешалке для полотенец у умывальника тоже ее работы; да, она и в самом деле здесь дома. В левом углу предлагала свои услуги белоснежная постель, у двери стояла приземистая железная печка, и даже спички были приготовлены.
- Нагнитесь, Бубеник, разожгите.
Огонь сразу охватил сухое дерево, оно начало потрескивать, искриться, потом жаловаться и ворчать. Языки пламени сначала - с шипеньем лизали дрова, растягиваясь, будто синие червяки, наконец, постепенно продвигаясь, осилили поленья и с треском, торжествующе гудя, забушевали в печке. Доктор тем временем поджег спирт под самоваром, согрел для Мари чай; комната повеселела, а Мари немного пришла в себя и даже заулыбалась. А когда Ности стал поторапливать доктора, говоря, что им пора, что tante Мали ждет не дождется их в Воглани, Мари сама начала подталкивать Пазмара к двери, уговаривая поскорее ехать, ведь она-то чувствует себя совсем хорошо.
Доктор вынул ключ с наружной стороны, вставил его в замок изнутри, предупредив, что поворачивать надо дважды.
- А коли вам что-нибудь понадобится, вот шнур от звонка, дерните его, и сестры милосердия, которые сидят внизу с больными, сразу к вам поднимутся. Я сейчас специально их предупрежу.
- Большое спасибо, но я ни в чем не нуждаюсь, кроме покоя.
- Так отдыхайте, милая барышня. Утром я сам отвезу вас к вашей матушке. Когда они уходили, Мари протянула руку и Ности.
- Вы не сердитесь на меня? - спросила она и тотчас же отвернулась.
- Что вы, - просто ответил Фери, и они ушли. До Мари донесся звук их шагов из коридора первою этажа:
тип-топ, тип-топ - ритмично вышагивал Фери; шварк-шварк, шварк-шварк - шаркали бурки доктора; бух-бух - грохотали огромные ноги Бубеника. Она услышала, как тронулась в путь карета.
Мари сразу стала раздеваться; присев на край постели, развязала верхнюю юбку и переступила ее, расстегнула голубиного цвета жилетку и тогда вспомнила, что ночной кофточки у нее нет. Машинально она расстегнула крючки корсета, и панцирь слетел с нее, словно оболочка с бутона мака. Есть ли на свете зрелище обворожительнее? Она сбросила по очереди башмачки. "Стук!" - ударился один, "стук!" - ударился второй, словно перекликаясь с отзвучавшими недавно шагами.
Шаги отзвучали, и, быть может, она никогда их больше не услышит. Сердце ее сжалось, со слезами она бросилась на кровать и плакала, пока не уснула.
Свеча осталась гореть на столе, из фитиля выросла маленькая алая роза, вокруг нее вилась, кружилась в безумном танце ночная бабочка, а где-то в стене подыгрывал ей на своей скрипке сверчок.
Доктор всю дорогу дремал, в Воглани, во дворе Фери разбудил его, проводил в покои tante Мали и препоручил горничной, а сам так же, как пришел, выбрался назад во двор, где его уже поджидала собственная упряжка. Они уселись вместе с Бубеником и, только их и видели, погнали в Мезерне.
- В башенной комнате светло, - предупредил Бубеник своего временного хозяина, когда они добрались до "Святого Себастьяна".
- Э, теперь все равно, - ответил Ности. - Отступать некуда.
Коляску оставили с северной стороны больницы, Бубеник нацепил на шею сумку, и они пешком направились через парк к фасаду здания.
Чуть в сторонке стояла открытая беседка, летом там обычно сидели больные. Бубеник потащил Фери туда.
- Здесь я вас так обработаю, ваше высокоблагородие, что и родная мать не узнает. Из сумки Бубеник вынул седой парик и фальшивую бороду.
- Ну, давайте сюда голову, такого патриарха из вас сделаю, что бабки из "Себастьяна" подумают, будто сам отец Эскулап пришел в больницу проситься.
Не зря Бубеник когда-то в актерах служил, в одну минуту превратил он Ности в старика, натянул ему на голову парик, приклеил фальшивую бороду, набросил на него ветхий плащ, а в довершение через плечо и сумку перекинул, из которой вытащил всю эту амуницию.
- Теперь все в порядке. Вы еще чуть-чуть ссутультесь и извольте сказать, где вас утром ожидать?
- В гостинице.
Бубеник вернулся к коляске, а Ности пошел вперед к "Пансиону св. Себастьяна"; он потянул за висевший на дверном косяке шнур, и внутри раздался резкий звон колокольчика.
Немного погодя заскрипел ключ, и какая-то дородная женщина высунула голову со съехавшим набок помятым белым чепцом в оборках. В руке она держала фонарь, который бросал на пришельца жидкий свет.
- Ну, что там? Чего нужно?
- Я болен, прошу принять меня в больницу.
- А кто вы такой? - недоверчиво спросила женщина.
- Странствующий часовщик.
- Вы не из наших краев, да?
- Я исправлял часы у господина Тоота в Рекеттеше. Женщина немного смягчилась и спросила:
- А что с вами?
- Голова кружится, - простонал он. - Кажется, сейчас упаду.
- Где ж вы шатались всю ночь, ведь сейчас уж к заутрене звонить будут!
- Да вот тащился по дороге и, поскольку знаю господина доктора Пазмара…
Строгое лицо женщины смягчилось еще больше, она расширила щель в дверях, теперь оставалось последнее испытание.
- Наклонитесь-ка и дыхните на меня.
Из осторожности, чтобы она не заметила при свете фонаря его белых зубов, Ности наклонился так близко, что, дыхнув, коснулся ее губ, это можно было счесть и за поцелуй, только что не чмокнул.
- Гляди-ко ты, старый пес! - воскликнула женщина, быстро отдернув голову. - Ишь чего захотел! Но, не почуяв запаха вина или палинки, она распахнула перед ним дверь:
- Входите и отдохните, добрый старец. Утром вас осмотрит господин доктор.
И через коридор повела его в палату. Дорога была Фери знакома, он попросил женщину отвести ему койку подальше, - он, мол, не сможет отдохнуть, если поблизости будут стонать больные, - и прямо подошел к кровати, стоявшей возле винтовой лестницы в углублении типа алькова.
Женщина позволила ему тут расположиться и, когда новый пациент заявил, что ему ничего не надобно, зашаркала с фонарем в переднюю часть палаты, где просидела всю ночь у изголовья тяжелобольного. По дороге она оглядела все занятые постели, укрыла спавших, затем опустилась в кресло, поставила фонарь на пол рядом с собой, чтобы свет не мешал тем кто спит, напоила из ложки лекарством приподнявшуюся на локте белую фигуру, из другой бутылки сама чего-то отхлебнула (вряд ли это было лекарство) и постепенно задремала; голова в белом чепце лишь чуть пошевеливалась, словно свисала с шеи на веревочке, и игривый ветерок покачивал ее из стороны в сторону. Ности только и ждал этой тишины, которую нарушали лишь вздохи, посапывания да стоны, он быстро сорвал с себя фальшивые волосы и бороду, сунул их в сумку, снял ботинки и, держа их под мышкой, неслышно проскользнул на цыпочках по винтовой лестнице вверх, поискал в кармане ключ, который когда-то дал ему в пользование Михай Тоот, очень осторожно повернул его в замке, находившемся в потолке, медленно-медленно, чтобы не зашуметь, поднял откидную дверцу, шагнул п - очутился в комнате Мари.