- Самое главное, Иргизов, на сей раз нам полностью удалось выяснить культурно-хронологический возраст городища Новой Нисы. Семь культурных слоев: три доисторических, два доисламских, два мусульманских. Общая мощность культурных слоев - пятнадцать метров.
- Боже мой, вот заумь-то, - заметила Зина, - Да и к чему это все?
- А я вот сейчас покажу вам одну вещицу, и вы все поймете, - охотно отозвался Мар.
Он вышел из-за стола, склонился над рюкзаком и извлек из него треснутый, облитый голубоватой глазурью кувшин.
- Возьмите этот сосуд в руки, барышня, - попросил Мар и подал Зине кувшин. - А теперь представьте, что в последний раз, до сегодняшнего дня, человеческая рука его касалась почти три тысячи лет тому назад. Три тысячи лет назад его держала вот так же в руках, как держите сейчас вы, зороастрийская жрица. Потом налетели полчища с севера, сожгли Нису и убили ее жителей. Кувшин, упавший на пол, треснул и покрылся горящим пеплом. Позднее его занесло пылью тысячелетий. И вот сегодня я первым после древней огнепоклонницы взял его в руки, а вы коснулись его второй.
Зина с недоумением отстранила от себя диковинную находку, сказала испуганно:
- Возьмите, пожалуйста, а то еще уроню.
- Ну почему же уроните?! - засмеялся археолог. - Вам ничего не грозит - не слышится пока ни набега врагов, не слышно пока рева походных труб и звона бронзовых мечей.
Мар снова сел на место и, орудуя вилкой, продолжил разговор:
- Что касается астадонтов - это погребения парфян. На одном из скелетов я нашел медную парфянскую монету…
- Знаете, товарищ Мар, - удивленно сказала Нина. - Я где-то читала, будто люди кладут на глаза умершим медные монеты. Неужели этот обычай тянется с тех, древних времен?
- Вы молодец, Нина Михайловна! - оживился Мар. - И, вероятно, правы. Именно с древних времен. Что-то, рожденное в древности, дошло до наших времен, что-то нет. Парфяне, скажем, хоронили умерших в земле, на так называемых некрополях. Это те же - кладбища. А вот задолго до них, во времена зороастризма, когда в Иране и в здешних местах, на юге Средней Азии жили арийцы, - они строили специальные башни и на них вывешивали трупы умерших. Прилетали хищные птицы и обгладывали мертвых до костей. Со временем этот обычай умер. Но другой их обычай, скорее даже закон, породил ныне в фашистской партии теорию арийской расы - теорию сверхчеловеков. Арийцы, в ту далекую эпоху, стояли в своем развитии намного выше многих кочевых народов, которые, подступая к границам Ирана, невольно кровно смешивались с арийцами. Чтобы не испортить свою благородную, высокоцивилизованную нацию, иранцы жестоко расправлялись с каждым не арийцем. Эту теорию превосходства взяли теперь на вооружение немецкие фашисты. Они называют себя арийцами, хотя к арийцам имеют такое же отдаленное родство, как и все народы индо-европейской расы…
Мар, забыв об яичнице и чае, говорил долго и упоенно. Кажется, женщины уже начали тяготиться столь длинным рассказом гостя. Зина незаметно ушла в комнату брата. А Нина откровенно обрадовалась, когда за окном раздался нетерпеливый сигнал автомашины.
- О аллах всемилостивый! - шутя, всплеснул руками Мар. - Мы совсем забыли, что машина на дворе, и шофер ждет меня! Все-все, дорогие хозяева, не смею больше засиживаться, Иргизов, так вы завтра - пряма с рюкзаком ко мне, в кабинет археологии. В девять, как штык, буду там. Прощевайте, дорогие дамы!
Иргизов проводил Мара до машины, вернувшись, спокойно сказал:
- Дней через пять уедем месяца на два. Буду жить в палатке.
Нина недовольно хмыкнула, пожала плечами:
- Поезжай. Но только не думай, что я такая же, как жена твоего Мара. У меня у самой впереди гастроли…
III
Гудок "текстилки" - призывно-звонкий, с сиплыми перехватами, заглушал все другие гудки. В шесть утра ежедневно он долетал до Артиллерийской и, опережая звонок будильника, поднимал Зину с постели.
Она включала свет, заглядывала во вторую комнату, где спали Нина и Сережка и, ступая на цыпочках, начинала готовить завтрак. В семь, когда стол уже был накрыт скатеркой и на нем стоял чайник с пиалами, ваза с конфетами и на тарелочках бутерброды с маслом и колбасой, Зина будила Сережку. Брала его сонного на руки, выносила из комнаты, чтобы не потревожить Нину: ей спешить некуда. Малыш капризничал, но что делать. Не опаздывать же из-за него на работу. Она торопливо умывала племянника, сажала за стол, затем одевала и спешила на автобус, остановка которого была прямо у площади. Без четверти восемь Зина сдавала Сережку воспитательнице детского сада, махала ему рукой и спешила на фабрику, в медпункт. Громадный корпус "текстилки", заряженный доброй сотней прядильных и ткацких станков, расставленных на двух этажах, в огромных цехах, содрогался от их беспрерывного грохота. Зина ступала во двор фабрики и сразу ей приходил на ум огромный океанский пароход. Она входила в чрево фабричного корпуса, словно в трюм или машинное отделение. Все здесь гудело, грохотало, шипело. Справа механический и слесарный цехи, слева цех по выработке аммиака и ледоделка. В садом конце коридора - кабинет медицинского пункта. Входя, Зина надевала белый халат, брала из аптечки пузырек с йодом, вату, бинт, таблетки от кашля и головной боли и поднималась в прядильный, а затем в ткацкий цех. Травм было немного, но случалось - кто-то порезал палец или ушибся, у кого-то болела голова. Зина спешила оказать помощь, а если требовалось, то и выписывала направления в поликлинику. За чуткость и доброту любили ее текстильщицы.
Но, конечно, же, дежурства Зины Иргизовой не замыкались в рамках восьмичасового рабочего дня. Фабрика - не только цеха.
Почти ежедневно во дворе "текстилки", под высокими карагачами на скамейках, то в перерыв, то после смены собирались различные группы фабкома. Зина состояла в жилищно-бытовой комиссии, и ей частенько приходилось говорить о быте и санитарии, давать полезные советы женщинам. С комиссией, но чаще одна, ходила она в жилой текстильный городок. Он считался самым уютным и самым зеленым уголком Ашхабада. Городок был огорожен высоким кирпичным дувалом и занимал огромный квартал - от железной дороги до улицы Всеобуча. Широкая тополиная аллея прорезала городок с юга на север. Уже давно поднявшиеся пирамидальные тополя придавали городку величественно-торжественный вид. С обеих сторон аллеи под зелеными кронами фруктовых и декоративных деревьев стояли многоквартирные дома. Широкие просторные веранды, дворики, цветочные клумбы восхищали зашедшего сюда гостя или путника. В юго-западном углу двора в таком же красивом добротном доме размещался фабричный детский сад. Сюда Зина каждое утро приводила своего племянника Сережку и по вечерам приходила за ним. Бедный малыш! Хватил же он лиха от своей неугомонной, вездесущей тетки. По вечерам Зина то на волейбольной площадке возле клуба - Сережка носится с мячиком рядом; то в клубе, на репетиции хора - Сережка тут же. То едет с медицинской сумкой за город, к горам, где назначены прыжки с парашютом. Несколько комсомольцев с "текстилки" посещали кружки Осоавиахима - летали на планерах и прыгали с парашютом: Зина обслуживала их на полетах, и Сережка - с ней. Мать свою пострел почти не видел: Нина приходила домой из театра поздно. Сын уже спал. Сначала баловался малыш, но потом привык и уже всерьез стал называть Зину мамой, а родную мать просто Ниной. Привыкла к такому обращению и Нина.
Жизнь актрисы вовсе была непохожей та ту активную, складную жизнь, какую вела Зина. Частые выезды, поздние возвращения невестки смущали и сердили Зину. Однажды Нина вернулась домой утром. Ее привезли в автомобиле. Зина сквозь сон услышала ее голос под самым окном: "Спасибо". Машина фыркнула и уехала, а Нина, войдя в комнату, по привычке, подошла к зеркалу, и стала оглядывать себя - за внешностью она следила особенно. Зина подошла к ней сзади:
- Где ты была, я вся извелась, ожидая тебя?
- О боже, не спрашивай, Зинуля. Мы выезжали в Фирюзу, ставили в доме отдыха отрывок из "Женихов". После концерта был небольшой ужин. Только сейчас вернулась. Сережа не плакал?
- Нет, не плакал, но все равно нельзя так. Посмотри что у тебя на шее?
Нина погладила рукой левее подбородка, прикрывая след от губной помады.
- Не обращай внимания. Это один из наших, когда ставили отрывок, чмокнул меня.
- Он что, красит губы?
- Когда выходит на сцену - да. Я же тебе сказала - чмокнул вовремя спектакля, так положено по пьесе.
За завтраком Зина упорно молчала. Нина, понимая ее состояние, вздыхала. Наконец, молчание стало тягостным.
- Ну, Зинуля, - сказала она с упреком. - С тобой не соскучишься. Неужели ты думаешь, я тебе должна рассказывать обо всем на свете? Если я начну рассказывать - тебе же будет неловко. Не всегда чистая правда доставляет радость и удовольствие. Ну, неудобно мне говорить тебе о том, где я вчера была! Ты-то, конечно, считаешь: закатилась актриса со своими воздыхателями в укромное местечко к какому-нибудь там зеленому арыку, под деревья. Скатерть у них самобранка, вино, закуска. А я ночевала в пыльной палатке с твоим братом. Вчера, когда ехали из Фирюзы, меня осенило: дай, думаю, заеду к Ване - это же совсем недалеко. Наши пошли навстречу… Подъезжаем к городищу - там целый палаточный лагерь. Смотрю - выходит из-под полога мой Иргизов, с черепками. Увидел меня, сунул черепки в карман своего парусинового пиджака - и ко мне… Ну, что дальше рассказывать-то! - смутилась Нина, - сама должна понимать - что дальше. Затянул меня в свою палатку, а режиссеру сказал: поезжайте, мол, без Ручьевой, я ее завтра утром с первой машиной отправлю. Нужны еще какие-нибудь подробности?
Зина стыдливо зарумянилась, поднялась со стула и, зайдя сзади, обняла невестку за плечи:
- Прости, Ниночка, я больше не буду тебя спрашивать о таких вещах. Я просто дурочка…