Минуту спустя в переднюю весело и шумно вошел доктор Евгений Петрович Любимов, именовавшийся некогда в гимназии попросту "крысой".
-- Вот потеха-то! -- чуть не упал на крыльце...-- слышался еще оттуда его звонкий голос, говоривший, вероятно, с хозяйкой квартиры Ельникова.
В комнату Любимов почти вбежал; но, встретив там новое лицо, он на минуту остановился, пристально взглянул на Светлова, мгновенно просиял весь и кинулся к нему со всех ног.
-- Чучело чучелейший!.. Ты как? Вот потеха-то! Здравствуй! Здравствуй! Вот не ожидал-то! Когда ты приехал? а? Вот чудо-то!-- весело и запыхавшись, говорил он, принимаясь несколько раз обнимать Александра Васильича.
-- Да ты хоть со мной-то поздоровайся,-- смеясь сказал ему Ельников.
-- Эка черт! Тут, брат, не до тебя покуда,-- расхохотался Любимов.-- Нет, чучелейший-то... а? Каков? -- продолжал он, наскоро пожав руку Ельникова и снова обращаясь к Светлову.
-- Как была "крыса", так "крысой" и осталась,-- засмеялся Александр Васильич, обрадованный не меньше Любимова.
Здесь кстати будет сказать, что Светлов еще на школьной скамье получил от него прозвище "чучело" за свою странную привычку делать все по-своему, не как другие -- "в свой нос", как выражалась на тот же счет Ирина Васильевна.
Любимов обыкновенно варьировал это прозвище на всевозможные лады, то называя Светлова просто "чучелом", то "чучелейшим", то "чучелизмусом". Он и теперь успел повторить их несколько раз.
Приятели все трое от души смеялись.
-- Вот что, господа,-- сказал Ельников, когда Евгений Петрович успел уж надавать Светлову сотню торопливых вопросов,-- мы ведь, конечно, обедаем все вместе; а так как я сам хозяйства не держу и обедаю в гостинице, то приглашаю и вас туда же...
-- Et cetera, et cetera... И так далее, и так далее... (лат.).{} -- перебил со смехом Любимов.-- Нет, постой, Ельников; право угощать принадлежит сегодня, по старшинству, мне: я раньше вас обоих ориентировался на этой почве,-- заключил он, весело потирая руки.
-- А по-моему, господа, по-студенчески: у кого сколько хватит, тот столько и заплатит,-- вмешался Светлов.
-- Экой чучелизмус-то хитрый какой! -- навострился: у меня полтораста рублей теперь в кармане,-- сказал Любимов, скорчив преуморительную гримасу, живо напомнившую приятелям прежнего "крысу".
Все дружно захохотали:
-- Что тут толковать долго,-- заметил Ельников,-- грядем!
-- Постойте, господа, на минутку; у меня к вам просьба есть...-- сказал Светлов.
-- Разумеется! Чучеле только покажи деньги, у него сейчас явится просьба,-- шутил Любимов.
-- Не угадал на этот раз, -- заметил ему, улыбаясь, Александр Васильич.-- Дело вот какого рода, братцы: встретил я сегодня одну бедствующую семью, так надо помочь ей, но так, чтоб она не знала, что ей помогают. Я вот что придумал -- написать ей письмо от неизвестного лица: был, мол, столько-то должен вашему покойному мужу, да забывал отдать, а теперь присылаю. Мне самому писать нельзя: догадаются по почерку, от кого,-- так не напишет ли кто-нибудь из вас?
-- Еще бы! Давай, Ельников, перо и бумагу,-- засуетился Любимов.-- Постой, сколько же ты думаешь ей послать? -- спросил он у Светлова.
-- Десять рублей: у нее семья большая -- ужасно бедствуют...-- сказал Александр Васильич.
-- Стало быть, с моими -- двадцать будет? -- спросил Любимов, запуская руку в правый карман брюк.
-- Как с твоими?
-- А вот как, изволишь видеть,-- рассмеялся Евгений Петрович, вынув из кармана толстую пачку денег, и подал Светлову красненькую ассигнацию.
-- Пять-то рублей и у меня найдется для круглого счету,-- заметил сурово-добродушно Ельников. Он порылся у себя в бумажнике и достал оттуда пятирублевый билет.
Светлов крепко пожал руку товарищам.
-- Это за них и от меня за участие. Спасибо вам! -- сказал он, чрезвычайно растроганный.
-- Ладно, на здоровье,-- проворчал взволнованно Ельников.-- Садись, Евгений, и пиши,-- обратился он к Любимову, ставя перед ним чернильницу.
После общего краткого совещания Любимов написал следующее:
"Милостивая государыня,
Агния Васильевна!
Премного извиняюсь, что, будучи совершенно незнаком вам лично, беспокою вас настоящим письмом. Я имел кое-какие расчеты с вашим покойным мужем и остался по ним должен ему двадцать пять рублей. Долг этот, извините, совсем вышел у меня из головы, и только на днях, по возвращении в город, я вспомнил о нем, узнав случайно о кончине вашего супруга. Позвольте мне теперь с благодарностью возвратить вам эти деньги и примите уверение, что я вполне оцениваю вашу потерю, зная вашего покойного мужа с самой лучшей стороны.
Всегда готовый к вашим услугам..."
-- Постой,-- сказал Светлов, прерывая на этом месте Евгения Петровича,-- подпишись так, чтоб ничего нельзя было разобрать.
-- Знаю,-- ответил Любимов и так расчеркнулся, что и сам не прочел бы, что написал.
Письмо с деньгами вложили в конверт, запечатали и надписали адрес.
-- Теперь, чучелейший, изволишь видеть, мы отправим с этим письмом моего кучера. Где они живут? Я сейчас распоряжусь,-- сказал Любимов.
Светлов стал объяснять, как умел.
-- Чувствую,-- перебил его Любимов и вышел.
-- Да смотри, чтоб кучер не проболтался как-нибудь! -- закричал ему вдогонку Светлов.
-- Ах, чучело, каналья! еще и учит! -- весело послышалось в ответ из передней.
-- Вот кстати вспомнил,-- сказал вдруг Ельников Светлову, отыскивая фуражку,-- ты ведь уроки хочешь давать?
-- Да, а что?
-- Стоит только сказать Любимову: у него чертова пропасть знакомых.
-- В самом деле,-- сказал Светлов,
-- У него, брат, это духом обделается.
-- Так "крысу" за хво-о-ст! -- рассмеялся Александр Васильич.
-- Кого это за хвост? Меня? -- послышался у двери громкий, смеющийся голос Любимова, а вслед за тем явился и сам он.
Приятели объяснили ему, в чем дело.
-- Разумеется, обработаю; хоть завтра же,-- сказал, выслушав их, Любимов.-- Вот чучел-то он поразведет тут! -- расхохотался Евгений Петрович.
Товарищи взяли извозчика и поехали обедать.
Любимов, не обращая ни малейшего внимания на свой форменный, военный костюм, уселся рядом с кучером на козлах. Дорогой, между разговором, он то и дело оборачивался назад и как-то радостно посматривал на Александра Васильича, всякий раз приговаривая со смехом:
-- Чучело-то... а? Вот потеха-то!
Поздно вернулся домой Александр Васильич. Он был в таком веселом расположении мыслей, что у стариков недостало духу сделать ему какое-нибудь замечание по поводу его неисправности в отношении родственников, хотя у Ирины Васильевны нечто и вертелось на языке; впрочем, ее больше обидело то, что сын на второй день приезда обедал не дома.
Владимирко, совсем было приготовившийся спать, с радостью узнав о возвращении брата, забрался тотчас же к нему в кабинет и с уморительной важностью объявил:
-- Я, Саша, знаю, из чего водка делается: из спирта с водой.
-- А я, брат, сегодня еще лучше тебя знаю, какое спирт на человека действие оказывает, и потому сейчас же лягу спать,-- засмеялся Александр Васильич, целуя брата.
Владимирко пристально посмотрел на него, тоже засмеялся, чмокнул его ни с того ни с сего в щеку и побежал было к маме, но в дверях остановился.
-- Ты сегодня, Саша, совсем смешной! -- хихикнул он, повернувшись на одной ноге на пороге, и опрометью умчался.
Минут через пять Светлов богатырски заснул.